Против этого то, что Трей лучше руку себе даст отсечь, чем окажет услугу хоть кому-то из местных. Хочет она одного: вскрыть каждому грудную клетку и выдрать сердце. Сломать зубы об их кости.

С точки зрения нравственности ее этот позыв никогда не беспокоил. Она приняла его как то, чему никогда не сможет повиноваться, даже если б как-то узнала, на кого именно эту силу направить, но задействовать ее Трей со всей ясностью считает себя в полном праве. Останавливает ее — более чем непреклонно даже для каких бы то ни было сомнений — только Кел. Они условились: Кел по ее просьбе выяснил, что случилось с Бренданом, уж как сумел предметно, а за это она дала ему слово, что ничего и никогда не предпримет по этому поводу. Но с Бренданом проделки ее отца никак не связаны. Тут она вольна поступать как хочет.

Способна она сделать и так, как хотят от нее отец с этим его англичанином. Против такого говорит нежелание Трей оказывать услуги и этим двоим: отец пусть идет нахер, а после того, что Рашборо сделал с Банджо, пусть его перевернет и подбросит мильон раз. Но их затея, если Трей им поможет, достанет половину Арднакелти. Где-то среди тех, на кого попадет, наверняка найдутся те, кто связан с Бренданом.

И отца тут скоро не станет, если так. Даже если весь замысел выгорит, рано или поздно он упрется в то, что золота нету. Они с Рашборо хапнут сколько успеют наличных и уметутся.

Лишь постепенно вырисовывается в мыслях у Трей, что у отца никакого намерения оставаться тут и не было. Вроде бы очевидная вещь, Трей поняла бы это сразу, если б удосужилась присмотреться. Могла бы свалить к Лене и переждать, не задумываясь ни на миг о херне, которую отец с собой сюда приволок.

Она бы так и сделала, если б сообразила. Радуется, что нет. Сидит в поле еще сколько-то, теребит между пальцами мягкие уши Банджо, взвешивает в уме разные варианты мести.

— Пошли, — наконец говорит она Банджо. Берет его на руки, пристраивает себе на плечи, как огромного младенца. Пес в полном восторге. Сопит ей в ухо и пускает слюни ей в волосы. — Ты весишь, блин, тонну, — сообщает ему Трей. — Я тебя на диету посажу.

Теплая пахучая тяжесть пса ей в радость. Трей внезапно чувствует себя зверски одиноко. Только и хочется ей, что принести все это Келу, свалить к его ногам и спросить, что со всем этим делать, но она так не поступит. Что б там Кел ни задумал, он ясно дал понять, что ее вовлекать не хочет.

— Салат, — говорит она Банджо, шагая вниз по дороге. — Только им тебя кормить буду. — Пес лижет ей лицо.

Трей беспокоилась, что Лена уже легла, но окна у нее еще светятся. Когда Лена открывает дверь, из дома льется музыка — женщина поет гортанным голосом что-то тревожное и печальное на языке, который Трей не распознаёт.

— Иисусе, — говорит Лена, вскидывая брови. — Что с тобой стряслось?

Про губу свою Трей и забыла.

— Споткнулась о Банджо, — говорит она. — Под ноги подвернулся. Я ему наступила на лапу. Посмотришь, что с ней?

Брови у Лены все еще вскинуты, но сказанное она никак не комментирует.

— Запросто, — говорит она, жестом отправляя Трей в кухню. — Неси его сюда.

При виде Нелли и Дейзи Банджо начинает егозить, чтоб спустили с рук, но стоит его лапе коснуться пола, пес жалостно взвизгивает.

— А, ну да, — говорит Лена. — Вот оно что, вижу. Кыш, — говорит она Нелли и Дейзи, открывая заднюю дверь. — Только отвлекать его будут. Так. Сидеть, дружок.

Выключает музыку. Во внезапной тишине кухня кажется очень неподвижной и спокойной. Трей тянет сесть на прохладный каменный пол и не вставать с него.

Лена опускается на колени перед Банджо и возится с ним, чешет ему морду, а пес рвется вылизать ей лицо.

— Зайди сзади, — говорит она. — Встань над ним и держи ему пасть, чтоб не цапнул. Если начнет буянить, можно пасть ему чуток стянуть бинтом, но лучше б нет.

— Не будет он буянить, — говорит Трей.

— Ему больно. От боли меняется даже лучший пес на свете. Но попробуем пока так. Ну-ка, приятель.

Она берет Банджо за лапу, очень бережно, и принимается ее ощупывать. Банджо извивается в руках у Трей, перебирает весь свой репертуар поскуливаний, стонов и визгов и наконец глубинно, впечатляюще взлаивает.

— Тсс, — тихонько шепчет ему на ухо Трей. — Что ты как малявка. Все у тебя шик.

Лена перебирает в пальцах его вторую лапу, чтобы сравнить, взгляда не поднимает.

— Я б не сказала, что у него тут что-то поломано, — наконец произносит она, выпрямляясь. — Просто ушиб. В ближайшие дни не нагружай его особо.

Трей выпускает Банджо, тот нарезает круги, пытаясь вылизать обеих разом — показать, что он их прощает.

— Спасибо, — говорит Трей.

— Лучше б ему сегодня здесь остаться на ночь, — говорит Лена. — В такую даль на горку не подниматься.

— Я его понесу, — говорит Трей.

Лена упирается в нее взглядом.

— В потемках?

— Ну.

— Если ты хоть раз споткнешься, вам обоим будет хуже, чем уже есть. Оставь его. В любом случае, если утром станет хуже, придется везти его в ветеринарку на рентген. Ты тоже можешь остаться. Постель с прошлого раза не перестелена.

Трей думает о широкой прохладной постели и о том, что дома ждет отец — чтобы суетиться и шпынять ее. Спрашивает отрывисто:

— Ты знаешь, кто это с моим братом сделал?

Об этом они прежде не разговаривали ни разу. Лена никакого удивления не выказывает и не пытается сделать вид, что не понимает, о чем речь.

— Нет, — отвечает. — Никто не собирался сообщать, а я не собиралась спрашивать.

— Ну, может, догадки есть.

— Может, и есть, да. Но могу ошибаться.

— Какие догадки?

Лена качает головой.

— Не. Играть в угадайку — это насчет того, кто с вашим пугалом развлекается или кто насрал Кунниффам на крыльце. А не насчет такого.

— Я уже их тут всех ненавижу, — сообщает Трей. — Кроме вас с Келом.

— Так-то оно так, — соглашается Лена. — Если б ты узнала, кто это сделал, ты б их всех ненавидела меньше?

Трей осмысляет вопрос.

— Не, — отвечает.

— Ну и вот.

— Я б поняла, кого ненавидеть сильней.

Лена опускает подбородок, признавая справедливость сказанного.

— Если б я знала наверняка, — говорит она, — я б тебе, возможно, сказала. Дело это, может, и паршивое, но уж как есть. Но я не знаю.

— Прикидываю, это Дони Макграт, — говорит Трей. — На крыльце у Кунниффов, не пугало. Потому что миссис Куннифф ввалила ему за то, что он музыку включает громко.

— Похоже на то, — говорит Лена. — Но тут другое дело. Тут все наверняка. Мало кто в округе стал бы срать на крыльце, большинство бы навоз коровий положило; Дони — исключение. Но есть уйма тех, кто станет скрывать, когда что-то идет наперекосяк, неважно, насколько плохо дело. Тут только вслепую гадать.

— Ну, — говорит Трей. Ей хочется сказать, что настоящая разница в том, что ни у кого нет ни права, ни нужды знать про крыльцо Кунниффов, тогда как знать о Брендане Трей имеет и право, и нужду, но усталость внезапно сшибает ее, словно камнем в голову. Трей обожает Ленину кухню, видавшую виды, по-правильному бардачную и всю в теплых тонах. Хочется лечь тут на пол и уснуть.

Есть и третий вариант. Можно уйти от всего этого. Влезть на гору и остаться там, пока все это не сдует, пожить в том заброшенном домике или податься к кому-то из горных людей. Они не болтуны, вопросов задавать не станут и не сдадут Трей, кто б ни пришел искать. Таких, как Рашборо, они не боятся.

Лена не сводит с нее глаз.

— Ты это с чего вдруг? — спрашивает. Лицо у Трей не выражает ничего. — Почему спрашиваешь меня сегодня, два года спустя?

Трей такого не ожидала. Лена меньше кого угодно склонна совать нос в чужие дела, и за это, среди прочего, Трей она нравится.

— Не знаю.

— Клятые подростки, — произносит Лена. Встает с пола, идет открыть собакам дверь. Они врываются в дом проверить, как там Банджо, обнюхивают ему лапу. — Этот дружок ужинал уже?

— Не-а, — отвечает Трей.