Толпа в пабе кочует и вихрится, без спешки, но методично. Люди медлят у входа в нишу, слушают пение, или обмениваются новостями, или ждут, когда развиднеется у бара; через несколько минут двигаются дальше, предоставляя место другим. В нишу никто не вторгается. Кел и не ждал никаких вмешательств. Скоро они захотят познакомиться с Рашборо, однако это может денек подождать. Пока же им достаточно кружить, собирать впечатления, чтоб обсудить их на досуге: его одежду, прическу, повадки, похож ли он на Фини, похож ли на миллионера, похож ли на того, кто приспособлен к драке, похож ли на дурака. Кел не уверен, как должен выглядеть миллионер, но, на его глаз, этот тип в драке способен нанести немало урона и как дурак он не выглядит совсем.

Черед петь добирается и до Кела. Подбавить зелени он не рвется даже если б хотел, смотреться он будет бестолковым туристом, а сходить за туриста он сейчас не намерен. Берется за «Дом восходящего солнца»[35]. Для распевов в пабе у Кела голос что надо — громкий мужской, ничего вычурного или броского, но слушать приятно. Джонни замечает, что Кела включают в общий круг как само собой разумеющееся, Джонни это не нравится — и Кел это видит.

Приняв свою долю аплодисментов и предоставив Десси петь «Трудный путь на Дублин»[36], Кел направляется к бару. Барти, доливая сразу в два стакана, кивает ему, но перевести дух, чтоб поболтать, не успевает. Лицо у него потеет пуще прежнего.

— Женщины, — говорит Март с глубоким неодобрением, появляясь за плечом у Кела. — В пабе этом сегодня битком женщин.

— Всюду пролезут, — со всей серьезностью соглашается Кел. — Как считаешь, пусть сидят дома и растят детей?

— Ай, Есусе, да нет. Двадцать первый век у нас. Право на ночной разгул у них такое же, как у кого угодно. Но атмосферу они меняют. Тут не поспоришь. Ты глянь-ка. — Март кивает на девицу в розовом платье — та приплясывает с кем-то из подружек на немногих квадратных дюймах пола между столиками и баром. Поблизости с надеждой болтается здоровенный детина в слишком облегающей футболке, производя судорожные телодвижения, какие вроде бы должны сообразовываться с девицыными. — Такого ли ждешь в пабе вечером в понедельник?

— По-моему, я такого здесь вообще никогда не видел, — со всей честностью признается Кел.

— Это дискотечное поведение, вот это что такое. Так бывает, если пустить сюда женщин. Пусть бы у них были свои пабы, чтоб пили они там свои пинты спокойно без всяких жеребцов, морда картошкой, какие норовят залезть к ним в трусы, а я б пил свое — без гормонов таких вот дружочков, какие попадают в воздух и портят весь вкус.

— Если б их тут не было, — замечает Кел, — пришлось бы тебе весь вечер пялиться на мою волосатую физию.

— Тоже верно, — соглашается Март. — Некоторые женщины тут нынче куда живописнее, чем твоя персона, без обид. Не все, но некоторые.

— Радуйся, пока дают, — говорит Кел. — Завтра живописность нормализуется.

— Ну почти, может. Не совсем чтоб уж до конца, пока у нас тот Боно толпы сюда нагоняет.

Оба смотрят в нишу. Рашборо запевает о том, как некого парня убили британцы.

— Как бы там ни пелся «Мальчишка-стрижок»[37], — произносит Март, — так он, бля, не поется.

— Поди покажи ему, как надо, — говорит Кел.

— Покажу чуть погодя. Мне сперва надо связки получше смазать.

Кел, верно истолковывая сказанное, перехватывает взгляд Барти и показывает на Марта. Март кивает, принимая полагающееся, и продолжает наблюдать за Рашборо среди раскачивающихся плеч. Все присутствующие в нише смотрят на него же. У Кела кончается терпение. По его мнению, у Рашборо то лицо, завидев которое любой разумный человек пойдет себе подальше, а не станет рассиживать и таращиться на него так, будто это он луну к небесам привесил.

— Дай-ка скажу тебе кое-что, Миляга Джим? — говорит Март. — Не нравится он мне с виду, субчик этот.

— Не-а, — говорит Кел. — И мне не нравится. — Начинает прикидывать, на что этот мужик способен, если смекнет, что его за нос водят. Понимает, что вероятные исходы ему, Келу, не нравятся.

— Он тот, кем себя называет, это точно, — сообщает ему Март. — Я думал, он, может, проходимец какой, наплел Джонни, пытается выжулить у нас чуток деньжат. Джонни не такой смекалистый, каким себе кажется. Первоклассный аферист из него фарш сделает и смотает удочки, а Джонни и не заметит.

— Такое же и у меня впечатление, — говорит Кел. Он пока не решил, какой вариант ему нравится меньше: отец Трей — мошенник годный или паршивый. Принимает у Барти пинты и вручает Марту его «Гиннесс».

— Но этот субчик знает насчет кургана дивных — и про сливки к нему. Знает о том давнем случае, когда прадед Франси упал в колодец и его два дня оттуда вылавливали. Знает, что женщины Феллон славятся на все графство как лучшие вязальщицы. И ты слыхал, как он «Черную бархатную ленту» поет? Я ни разу не слышал, чтоб кто-то пел «У него гинею стащила», кроме тех, кто из Арднакелти. Во всех остальных версиях девушка ворует часы. Родня у этого типа отсюда, все верно.

— Может быть, — говорит Кел. — Но все равно не кажется мне, что он из тех, у кого взор затуманивается, стоит кому запеть «Кто в зеленое одет»[38].

— Этот субчик, — говорит Март, оглядывая Рашборо поверх своего стакана, — кажется мне тем, у кого взор вообще ни от чего не затуманивается.

— Зачем тогда он здесь?

Март, блестя глазами, вперяется в Кела.

— Пару лет назад люди спрашивали то же самое про тебя, Миляга Джим. А кое-кто — и до сих пор.

— Я здесь потому, что меня сюда занесло, — говорит Кел, отказываясь ловиться на эту наживку. — А этот парень ищет чего-то.

Март пожимает плечами.

— Может, ему и насрать на наследие, а надо только золото — просто и незатейливо. И он считает, что легче протолкнуть нечистую сделку, если мы его сочтем олухом, кому и с горсти шамрока счастье.

— Если этот парень верит, что золото там где-то есть, — говорит Кел, — ему на что покрепче опираться надо, чем на бабкины россказни.

— Я тебе так скажу в любом разе, — говорит Март. — Джонни верит, что оно есть. Он бы не стал пускаться в такие тяжкие и тащиться прочь от ярких огней и кинозвезд обратно в эту вот низменную действительность чисто ради тыщи-двух, какие получит, если на полях ничего нету.

— Прикидываешь, он знает что-то, чего мы не знаем?

— С него станется. Может, придерживает до нужного момента, а может, собирается оставить при себе. Но, я б сказал, он что-то знает.

— Чего ж тогда херню разводит с подсолкой реки?

— А вот про это я не ведаю, — говорит Март. — Может, просто целится, чтоб уж наверняка. Но скажу тебе, чтó мне тут на ум пришло, Миляга Джим. Любой, кто даст Джонни хоть малость деньжат, влезает по полной. Чисто психологически. Сотню-другую вбрасываешь — назад уже не сдашь, пустишь Падди Англичанина брать какие угодно пробы и копать на любых полях. Втянуть ребят в подсолку той реки — это у Джонни подстраховочка, чтоб никто не передумал.

На ум Келу приходит, что подстраховка будет не исключительно психологическая. Как догадался Март, подсолка реки — возможно, некое мошенничество. Всяк, кто дает Джонни деньги, дает ему и нечто такое, что потом Джонни поможет на них дуло наставить — или, по крайней мере, попытаться.

Пытаться наставлять что бы то ни было на этих ребят — ход неумный. Джонни положено это знать, но Кел задолго до того, как познакомиться с Джонни, пришел к выводу, что от знания, с которым ему неуютно, этот мужик старается увертываться.

— Ты, значит, вне игры, а? — спрашивает.

— Ой, господи, нет, — изумленно отзывается Март. — Само собой, я в ней, но с заведомыми предосторожностями, психология моя не разбушуется. В игре этой я дольше ни на минуту не задержусь, чем мне хочется. По чести скажу тебе, если остальные эти мошеннички решат влезать, мне ж придется лезть за ними чисто по доброте души. Они всю эту операцию свинье под хвост пустят, если меня с моими советами рядом не случится. — Со снисходительным презрением оглядывает компанию в нише. — Они ж ни бельмеса не понимают, как в реке золото может залегать, накидают его где ни попадя. И вот жизнь свою на кон поставлю — вывалят в глину просто так, половину унесет вниз по течению еще до того, как оно на дно осядет, и мы его никогда больше не увидим. А надо облепить его глиной, мелкими катышками чтоб, и оно тогда сразу пойдет на дно, глина смоется, и вот оно, золото, чтоб дружочек наш его выловил.