Тем временем Финдли нервно суетился, передвигая рабочий стол в эркер, чтобы освободить место. Лампу он убрал за кресло.

– Ты готов? – спросил он, и Темпл резко развернулся.

Финдли смотрел ему в глаза, держа перед собой полураскрытые кулаки в защитной стойке. Странного вида «перчатки» на руке у противника он не заметил. Выпивка уже туманила взгляд обоих. Они встали друг против друга. Хозяин улыбался, гость – тоже, но сжав зубы. Две темные фигуры качнулись взад-вперед в тусклом мерцании камина и керосиновой лампы, затем Финдли сделал выпад левой, метя в лицо. Темпл уклонился и тут же изо всех сил ударил противника через плечо в голову – правым кулаком, утяжеленным массивной костью. Удар оказался настолько сильным, что Финдли зашатался, полуоглушенный и вне себя от изумления. Ухо и половина лица его онемели. Пытаясь удержаться на ногах, он получил другой удар в корпус, уже обычной перчаткой, и рухнул на пол возле шкафчика с сигарами.

Он пораженно таращил глаза на противника, который сумел его свалить, хотя и весил меньше по крайней мере на целый стоун[87]. До нокаута было далеко, хотя крови, текущей из уха по щеке, Финдли не ощущал. Натянуто рассмеявшись, он с трудом поднялся на ноги, едва не опрокинув сигарный ящик. Поднял раскрытую ладонь и хотел было заговорить, но Темпл снова бросился в атаку. Он сделал обманный финт левой, однако Финдли, как опытный боксер, предугадал новый страшный выпад правой и сыграл на опережение, вложив во встречный удар левой рукой весь свой вес.

Соленый вкус крови из собственной разбитой губы и вид окровавленной щеки противника заставили Темпла потерять остатки сдержанности, уцелевшие после обильной выпивки, а заодно и весь лоск цивилизованности. Превратившись в дикое первобытное существо, жаждущее только убивать, он с яростным звериным ревом бросился на Финдли. Тот прикрылся перчаткой, но костяная гиря легко пробила защиту, переломив руку выше запястья, и нанесла три быстрых удара в лицо. Издав удивленный возглас, Финдли взмахнул рукой в попытке ответить и рухнул, как вол под обухом мясника.

Темпл тут же навалился сверху. Керосиновая лампа опрокинулась и погасла. Комната погрузилась в полумрак с багровыми сполохами догоравших в камине углей. Лежа на спине, Финдли сумел пробить Темплу по ребрам, но тот, прижав локтем к полу его горло, ударил в лицо буллой, словно кувалдой, а потом еще и еще – пока распростертое тело не перестало дергаться.

Отрезвил его лишь заполнивший комнату отчаянный женский визг. Скорчившись над убитым, он поднял голову и увидел, как закрывается дверь кабинета. Послышался топот удалявшихся по коридору шагов. Темпл опустил взгляд на то, что совсем недавно было лицом Финдли, и бесконечно долгую минуту смотрел на него, приоткрыв рот.

Затем он поднялся на ноги в бликах умирающего пламени и постоял над телом, словно приходя в себя после кошмара. Заметил у себя на руке буллу, покрытую кровью и клочьями волос, и тут осознал, что произошло. Охваченный внезапным ужасом, он отшвырнул от себя дьявольскую штуковину. Она со стуком упала на пол возле сигарного ящика, прокатилась несколько шагов и замерла у двери, где лежала вначале, – почти такая же с виду, похожая издали на человеческий череп. Казалось, булла выполнила свое предназначение и вернулась на прежнее место, став главной и единственной причиной смерти Финдли и самого Темпла.

– Уверяю вас, – сказал я, – что напугать меня под силу только очень материальному привидению. – И я встал возле камина со стаканом в руке.

– Что ж, это ваш выбор, – отозвался сухорукий человек и окинул меня недоверчивым взглядом.

– Я прожил на этом свете уже двадцать восемь лет, – продолжал я, – и до сих пор не встречал ни одного привидения.

Старуха сидела, уставившись на огонь белесыми, широко раскрытыми глазами.

– О! – вмешалась она. – Вы прожили двадцать восемь лет, но, вестимо, никогда не встречали ничего похожего на этот дом. Здесь есть на что взглянуть, когда тебе всего лишь двадцать восемь годков. – Она медленно качала головой из стороны в сторону. – Есть на что взглянуть и о чем кручиниться.

Я заподозрил, что своими монотонными речами старики стараются преувеличить призрачные ужасы их дома. Осушив стакан и поставив его на стол, я осмотрелся и мельком уловил в дальнем конце комнаты, в причудливом старинном зеркале, собственное отражение, до невозможности укороченное и одновременно расширенное.

– Что ж, – произнес я, – если я что-нибудь увижу нынче ночью, я узнаю много нового; ведь я подойду к делу непредвзято.

– Это ваш выбор, – повторил сухорукий.

До моего слуха донеслись шаркающие шаги и тихое постукивание палки по плитам коридора. Скрипнула на петлях дверь, и в комнату вошел другой старик, более согбенный, морщинистый и дряхлый, чем первый. Он опирался на костыль, на глазах у него были темные очки, полувывернутая бледно-розовая губа отвисла, обнажая гнилые желтые зубы. Он направился к креслу, стоявшему у противоположного конца стола, грузно уселся и затрясся в приступе кашля. Сухорукий бросил на него взгляд, исполненный явной неприязни, меж тем как старуха не обратила на вошедшего никакого внимания и продолжала неотрывно смотреть на огонь.

– Говорю же, это ваш выбор, – снова произнес сухорукий, когда второй старик ненадолго перестал кашлять.

– Это мой выбор, – подтвердил я.

Человек в темных очках впервые заметил мое присутствие и на миг откинул голову назад и вбок, чтобы меня рассмотреть. Я перехватил мимолетный взгляд его глаз – маленьких, блестящих, воспаленных. Потом он снова начал захлебываться от кашля.

– Почему не пьешь? – спросил сухорукий, пододвигая к нему пиво.

Человек в очках дрожащей рукой налил себе полный стакан, расплескав едва ли не больше по дощатому столу. Исполинская тень старика изгибалась по стене, передразнивая его движения. Должен признаться, я вовсе не ожидал встретить здесь этих карикатурных хранителей седой старины. Как по мне, в старости есть что-то недостойное человека, что-то атавистическое и унизительное; кажется, что человеческие качества у стариков день ото дня мало-помалу отмирают. В обществе этих троих, с их мрачной молчаливостью, согбенными спинами и очевидной враждебностью ко мне и друг к другу, я чувствовал себя неловко.

– Если вы покажете мне эту вашу комнату с привидением, – сказал я, – то я прекрасно устроюсь там на ночлег.

Кашляющий старик отдернул назад голову так резко, что я невольно вздрогнул, и его воспаленные глаза снова уставились на меня из-под темных очков. Мне никто не ответил. Я подождал с минуту, окидывая взглядом то одного, то другого.

– Если, – снова заговорил я немного громче, – вы покажете мне эту вашу комнату с привидением, я избавлю вас от необходимости развлекать меня.

– Там за дверью, на плите, есть свеча, – сказал сухорукий, скосившись на мои ноги. – Но если вы собираетесь провести ночь в Красной комнате…

– Когда же, если не сегодня! – перебила его старуха.

– …то идите один.

– Отлично! – отозвался я. – И как мне туда пройти?

– Идите по коридору, – принялся объяснять сухорукий, – пока не покажется дверь; через нее вы попадете на винтовую лестницу; поднявшись по ней до середины, увидите площадку и другую дверь, обитую байкой. Откройте ее и пройдите по длинному коридору; Красная комната – в самом его конце, слева, вверх по ступенькам.

Я повторил его указания и спросил, верно ли все запомнил.

Он поправил меня в одной мелочи.

– Вы и впрямь туда пойдете? – спросил человек в темных очках, в третий раз обратив ко мне лицо, которое неприятно и неестественно подергивалось.

– Когда же, если не сегодня! – прошептала старуха.

– За этим я сюда и приехал, – сказал я и направился к выходу.