Я возлёг с ней прямо на снегу, не обращая внимания на холод и на присутствие неподалёку Анугиразы. Её адаптивный костюм оказался воистину адаптивен ко всему, его даже не пришлось снимать. Поцелуй был ровно один и означал моё немое согласие.

Мы смотрели друг другу в глаза, раскрывая свой внутренний мир, доверяя друг другу, не тая ничего. Я удивлялся не только метаморфозе разума Светы, но и собственным ощущениям. Не было привычных в этом деле стонов, не было возбуждённых лиц, даже дыхание оставалось ровным. Не было смены поз, не было подначивания и поддразнивания, не было ничего лишнего. Не привычная страсть правила нами, а то самое чувство, которое именуют чистой любовью. Драконической любовью.

Из моих глаз потекла кровь. Не от ощущения искреннего молчаливого счастья, что всё повернулось именно так, вовсе нет. Я почувствовал ненависть к той трети разума, что именуется человеческой. Той, к которой я прислушивался раньше беспрекословно, той, что я считал своим моральным компасом.

Глядя Свете в глаза, я полноценно осознал, что человек в своей основе – порочный зверь. Уязвимый, податливый, склонный к мутациям. Ради ощущений он готов предать, ради денег готов убить, ради влияния готов терзать. Это закон природы, но для высших существ, навечно ушедших от «природы» ещё миллиарды лет назад, это порочный закон.

Благо, нега, тепло, сытость, безопасность – ради всех этих явлений уязвимый человек склоняется к преступлению, к мысленному разложению. К счастью, не все люди такие, цивилизация – великое достижение непорочных людей – охраняет их от скатывания в бездну. Но это не значит, что нет иных. Тех, кто разрушал то, что было построено непорочными.

Анугиразус был абсолютно прав, утверждая, что у порока миллиард лиц. И только зрячий может разглядеть их все. В моей голове явилась мысль: прощать – не порок, но прощения заслуживают лишь те, кто не пересёк черту. Всепрощение – не порок, но возможность для порочных совершать свои преступления вновь и вновь.

Лишь в тот миг мной были усвоены все три урока. Я не желал больше ошибаться. Я не желал больше тяготиться неверными мыслями и решениями. Я обязан был изменить в себе кое-что. Измениться навсегда, лишив себя любых троп, ведущих к пороку.

Я уткнул лицо в Светину грудь, чтобы не капать кровью ей на глаза. Быть может, она тогда поняла всё. Поняла моё тайное желание. И, несмотря на его противоречивость, приняла его.

***

И вновь ставший уже родным луг. Вновь зелень вокруг, вновь светит солнце. И вновь я жду Анугиразуса.

Мне постепенно надоедало ждать того, кто, по идее, не должен опаздывать. Но я хранил терпение. Терпение и труд, как известно…

– Вижу, ты наконец выучил мои уроки, Чудов, – сказал Анугиразус, явившись внезапно, пусть и вполне ожидаемо. – Ты позвал меня, чтобы принять судьбоносное решение, не так ли?

– Да. Я хочу, чтобы ты выжег из меня человеческое. Хочу, чтобы я был лишён того лживого пути, который пытается вбить мне в голову порочные мысли. Если ты можешь лишить его меня, конечно.

– Всё возможно, если ты сам этого хочешь, – Анугиразус подошёл ближе. – Что подвигло тебя к этому?

– Нет истины в вечном человеческом бунте, – ответил я. – Нет истины в вечном нигилизме. Нет истины в вечном стремлении к безграничному удовольствию, чрезмерному богатству, абсолютной власти. Это путь к пороку, путь к падению, путь к разрушению. Только в высшем замысле есть истина. Лишь в способности трезво смотреть на мир, чувствовать его, познавать его. К сожалению, даже в России нет этой абсолютной способности. Мы всё равно, несмотря на цивилизацию, остаёмся зверьми. Мы всё равно потакаем низменным инстинктам, от которых безуспешно пытаемся убежать. Крутимся в вечном цикле восхождения и падения, бессмысленной жизни и смерти.

– Твоё желание не подлежит сомнению, – Анугиразус подошёл ещё ближе и почти прислонился к моей правой слуховой щели. Он зашептал: – Учти, однако, что это невероятно болезненный процесс. Ты лишишься трети своей сущности, пусть и порочной в основе. Это не может не оставить на тебе след. Считай своё решение испытанием собственного разума. Посмотри мне в глаза.

Я ощутил, как все четыре глаза Анугиразуса зарядились энергией. Он готовился исполнить мою просьбу. Собрав всю волю в кулак, я посмотрел в них и мгновенно оказался поражён сильнейшим потоком.

Мои голосовые связки едва не разорвались на части от того крика боли, что я издал. Мои человеческие по форме зрачков и радужки глаза лопнули, тело пало на спину. Тут же его обвили «щупальца», не дающие шевелиться. Рефлекторно я дёргался, пытался коснуться когтистыми руками собственных глаз, но энергия оказалась сильнее одного лишь желания. Логика обстоятельств сильнее логики намерений.

Анугиразус вложил в пустующие кровоточащие глазницы по большому пальцу и стал проводить разрушающую энергию.

– Человеческая суть прочно сидит в твоём разуме. Ты должен сам отвергнуть её, Чудов. Я знаю, что нужно сделать. Внимай моим словам, найди в них верный смысл, сделай низменное человеческое своим самым ненавистным врагом.

Передо мной сначала не было ничего, лишь чернеющая пустота – следствие перегруженного разума и отсутствия глаз. Но затем началось нечто необычное – стали формироваться ясные образы, постепенно формирующие единую цельную картину.

– Ты – римский сенатор. Скоро Рим падёт, это знают все. Но надежда ещё есть. Тебя избрали, чтобы ты исправил положение в северных провинциях, не желающих более находиться под властью центра. Но ты не стал даже пытаться исполнить то, для чего тебя выбрали. Ты предпочитал пищу и вина, оргии и гладиаторские бои. Ты пользовался расположением императора, и его гвардия защищала тебя от посягательств на твою жизнь. Север не успокоился под твоим бездарным управлением, он восстал. Ты солгал народу, ты предал его. Но главное, что тебе было хорошо. Но ничего не длится вечно. Что с тобой должен был сделать анугир Ауресаспекс, умело скрывшийся среди твоих приближённых и который поклялся тебе в верности?

Мне было очень больно и трудно говорить, но я пытался дать ответ.

– Про… Прос… Пере… Перево, – выдавливал я из себя нечто невразумительное, пытаясь сказать «простить» и «перевоспитать».

Человек не хотел умирать, не хотел сдаваться. Он гнул свою линию, прикрывался гуманизмом, лишь бы не погибла лишняя человеческая душа, даже самая гнилая. Он хотел унести меня с собой, как однажды я унёс с собой Абдоцерия, ибо знал, что если я не пройду испытание, то умру.

– Неверно! – воскликнул Анугиразус и глубже погрузил свои пальцы в мои глазницы, немного войдя в кость. Моё тело содрогнулось от страшной боли, горло захрипело пуще прежнего. – Отвечай правильно!

– Он… Он должен был прос… – меня трясло, разум горел, едва не распадаясь на части. – Он должен был покарать его!

Я захлёбывался в собственной крови, но умудрялся дышать и говорить. Человек пытался направить энергию обездвиживающих «щупалец» в другую сторону, лишь бы развеять их, но Анугиразус твёрдо держал меня.

Образы изменились.

– Хорошо, хорошо, – приговаривал дракон-каратель. – Теперь ты солдат. Когда-то ты сражался в Красной Армии, но решил, что немцы несомненно раздавят её, и перебежал на другую сторону. Подвешенным языком своим ты проложил себе путь из фронтового пушечного мяса в каратели. Теперь ты сидишь в тылу, мародёрствуешь, убиваешь мирных людей, пьянствуешь. Все страдают, когда ты рядом. Но главное, что тебе хорошо. Но ничего не длится вечно. Красная Армия стала побеждать германский вермахт, теснить его с территории Советского Союза. И ты решил вновь предать, попытаться вернуться к однажды преданным тобой. Что с тобой должен был сделать анугир Мефодирий, умело чувствующий ложь в твоих словах на допросе и которого ты надеялся подкупить?

– Простить! Позволить перевоспитаться! – кричал человеческий разум, желая вызвать яростную реакцию Анугиразуса. Но я не дал ему исполнить это гнусное желание. – Нет, нет… Он должен был покарать его! И он сделал это!