— Дальневосточное паевое общество «По крупице» собрало и должным образом передало Империи первый пуд золота.
— Отлично! — обрадовался я.
Не могли не собрать — золота там на поколения вперед хватит, сейчас соберем «вершки», а когда технологии разовьются — это почти мой профиль, поэтому разовьются они очень быстро — доберемся и до «корешков» глубокого залегания. Надо будет пайщикам каких-нибудь медалек вручить.
Отпустив Кирила, я с трудом уснул — очень нервничаю, и только князь Барятинский смог немного меня успокоить — как куратор Путешествия, он знает некоторые условные фразы, которые должно помещать в телеграмму в реально критических случаях. Таковых в матушкиной телеграмме не было, но… Но она же могла от горя про «шифровки» забыть или не знать их вовсе! Если Александр умудрился умереть, мне придется туго — я критически не готов, и, если в провинциях получалось хорошо справляться на голой, подкрепленной высоким происхождением и положением уверенности, в столице это не прокатит. Странности начнутся со старта — я не знаю многих их тех, кого должен знать Георгий. Ладно, разберемся.
А вот Андреич на «пепелац 2.0» проник чуть ли не явочным порядком — натурально на коленях просил с собой взять, потому что страшно пускать меня в небеса. Сцена была трогательной, а потому дядька в полет был допущен — теперь чаем распоряжается, наполняет нам с князем кружки и очень старается не смотреть на землю.
Летит со мною и Остап. Этот высоты не боится — во Франции на воздушном шаре летал, там это относительно модный досуг. С собою секретарь везет огромный пакет бумаг. Это — плоды кропотливого, многомесячного труда, которым я занимался в свободные от других дел минуты. Бумаги крайне ценные — в них частично описаны мои планы на будущее (показывать можно только Александру, если он жив, а если нет… Об этом лучше не думать), по отдельным папкам разложено «прогрессорство» в тех сферах, где я шарю. В основном — геология, металлургия (так себе, но я осторожно надеюсь, что полухаотичные обрывки моих университетских знаний подскажут ученым верный путь), немного химия и фармацевтика в виде пенициллина. Имеются планы реформ государственных и силовых структур, максимально подробные карты ископаемых — страны за пределами наших границ описаны мною не очень, потому что в университете меня это не шибко-то интересовало, равно как и преподавателей — все равно не наше. Даже если «пепелац» неудачно рухнет, эти бумаги уцелеют, и, если попадут в толковые руки, помогут Империи стать немного лучше. Не хочу так — знаю я этих деятелей: «прожекты покойного Высочества интересны, и мы даже пару самых легких пунктов в жизнь воплотим, но остальное диктовали горячность и молодость».
Смотреть вниз, на простирающиеся под нами реки, поля, озера, леса и поселения, было интересно. В первую очередь в глаза бросились оккупированные переселенцами и грузами дороги. Это сколько людей в Манчжурию валит? Сотни тысяч, если не миллионы! Сколько рабочих рук уплывает из привыкших к перенаселению губерний? Насколько тамошним фабрикантам придется повысить зарплаты из-за кадрового голода? Насколько упадут цены на потребительские товары — спрос-то уменьшился? Или наоборот — вырастут из-за тех самых повышений зарплаты? Буду очень внимательно следить.
С людьми понятно, а вот картины ландшафта меня удивили — стоило подняться над землею, и даже мне, очень далекому от сельского хозяйства человеку, стало понятно, что неурожай будет страшный. Пожелтевшие раньше времени травы, обмелевшие водоемы, кое-где — следы больших лесных пожаров. И так — верста за верстой, на сколько хватало глаз.
Попутный ветер позволил добраться до Перми всего за два с половиной часа. Приземляться пришлось на лугу, потому что нормального «шаропорта» здесь пока не завелось. Дирижабль штука в целом затратная — нужны большие эллинги, причальные мачты, комплекс заводов: оболочки шить да гелий добывать, водород-то от искорки взорваться может, а гелий так не умеет. Короче — пахать и пахать, и я прекрасно понимаю, почему Великие державы это направление развивать не торопится — долго, дорого, сложно, ненадежно. Пусть дальше так и считают.
Не обошлось без легкой клоунады — приземляться мы должны были в одном месте, а получилось в другом, и огромная масса собравшихся меня встречать людей была вынуждена в спешке, топча друг дружке ноги, бежать с одного луга в другой. Облегченно вздохнув — не разбились! — я подождал, пока местные подхватят сброшенные нами веревки и подтянут «пепелац» ближе к земле. Спрыгнув с добрых полутора метров, послушал ликование толпы, надкусил каравай, дождался окончания молебна и запрыгнул на дрожки, толкнув с них речь о важности развития аэронавтики, выразил благодарность пермякам за заботу о переселенцах, сослался на срочные государственные дела, пообещал народу еще в Пермь вернуться — она же близко, почему бы не съездить? — и убыл на вокзал, по пути поговорив с местными «главнюками». Ничего особенного — ждите князей с проверками, оказывайте содействие, готовьтесь к недороду.
Императорский поезд поразил меня в самое сердце. Синенькие, украшенные позолоченными орнаментами и гербами вагоны крепились к бодро попыхивающему, максимально возможной для него чистоты паровозу. Машинист, проводники, ремонтники и даже кочегары числятся офицерами Конвоя. «Вмиг домчим, Ваше Императорское Высочество!». Обстановка внутри восхитительная — имеется мой личный вагон со спальнею и кабинетом, есть вагон для прислуги, вагон для гостей — всего один, отцепили остальные для скорости, все равно стольких спутников нет — вагон-ресторан, вагон-уборная с горячим душем и ванной, в которую я с радостью опустился как только за окнами перестали попадаться машущие нам вслед люди — с меня помахать в ответ не убудет. Немного продрог за перелет, и физиологически теперь полностью счастлив: почти тишина, почти нет качки, теплая водичка с добавлением каких-то приятно пахнущих ароматизаторов приятно греет тело. Душа, к сожалению, не поддается — меня натурально трясет, и даже для вроде бы привыкшего меня лица пермских чиновников и работников поезда показались какими-то чересчур восторженными и одухотворенными.
Слухи! Чего это цесаревич так неожиданно ускорился — вплоть до полета на жутком «пепелаце»? Тут вариантов много, два — основных: либо ругать меня царь будет, либо нет уже того царя. Или скоро не станет — допустим, очень болен, и сейчас на последнем издыхании. А вокруг, мать его, Романовы со своими выкормышами, интригами, интересами и прочим. Романовы, большую часть которых я знаю только по именам и лицам — фотографии помогли заполнить пробелы в «памяти». И помощи ждать неоткуда — матушка-Дагмара, опытная паучиха, меня в кокон со всей материнской любовью окутает и будет дергать за приятные ей паутинки. Братья Александра — это вообще жесть, потому что эти упыри в аппарат врастали десятки лет. Остается только ближайшая родня — сестренки да Миша, да поколение Романовых плюс-минус моего нынешнего возраста — эти еще оскотиниться, возможно, не успели, и будут не против построить карьеру под моим лидерством, в процессе немного потеснив вросших в высокие кресла родичей.
Трое суток занял путь до столицы. Телеграф сохранял тревожное молчание, прервался и поток писем. К концу пути я уже настолько извелся, что начал думать совсем уж плохое — меня аккуратно отделили от прикипевшей за время Путешествия свиты, поместили в информационную блокаду, и, ежели где-то на путях вдруг сдетонирует чемоданчик, никто ничего не заподозрит — эх, такой многообещающий Наследник был!
В Петербург мы не поехали, отправившись в Гатчину — тамошний дворец был выбран Александром в качестве цитадели после череды покушений. «Гатчинским затворником» называют царя фрондеры и простые сплетники, при этом многозначительно ухмыляясь: тут тебе и «трусость», и символизм в виде Павла I, который был первым «гатчинским затворником». Я правильность решения Александра признаю, но сам в Гатчине жить не стану — у меня очень много планов и дел, а отсюда в Петербург мотаться замучаешься.
