Последнее время студия «Констриктор», на которой Наткет работал, набирала обороты. А ведь он еще помнил времена, когда из «чудовищного» реквизита на студии было лишь побитое молью чучело крокодила да костюм гориллы. Тогда они делали фильмы раз в месяц: «Крокодил», «Аллигатор», «Чудовище Черного Озера», «Тварь из реки», «Горилла против Крокодила», «Горилла против Аллигатора»… Если б не случайный пожар, после которого от чучела остались голова да кусок задней лапы, это могло бы продолжаться до бесконечности. Несчастный случай поставил руководство перед суровым фактом, – ставить на одну звезду непростительная роскошь. Кое-как вытянув два фильма на жалких останках рептилии, решили расширять репертуар. Режиссеры получили карт-бланш на монстров, а Наткету, чья должность в контракте значилась расплывчатой формулировкой «консультант по спецэффектам», выделили стол и каждый вторник стали отчитывать за превышение бюджета. Сегодня, по счастью, был четверг.
Разумеется, «Констриктор» так и не выполз за рамки формата «Блондинки и Чудовища» (существовало и грубое, не сказать физиологичное, определение, но Наткет старался его избегать), однако дела студии пошли на лад. Наткет совсем не жалел о временах, когда в его обязанности входило таскать на веревочке несчастного крокодила, по возможности не попадая в кадр. Работа, конечно, не пыльная, да и на визитке можно писать «укротитель аллигаторов» – вот только скучная до безумия. С новыми монстрами было как-то интереснее.
Львиная доля заслуг, в перерождении «Констриктора» принадлежала именно Корнелию Базвилю. Сам бы Наткет никогда не смог заставить чудовищ работать. Еще отец говорил: мол, голова светлая, а руки – дырявые. Наткет не спорил. У него действительно получалось придумывать «всяческие штуки», но стоило взять отвертку или гаечный ключ, как все начинало ломаться. Теоретик до мозга костей. Как-то для одного фильма Наткет решил самостоятельно построить жестяного робота: общую схему он придумал за час, еще пара часов ушла на детали. Собрать этого робота смог бы школьник, знающий в какую сторону завинчиваются гайки. Наткет же двое суток сражался с железной бочкой, резиновыми жгутами, гофрированными шлангами от пылесосов и прочим барахлом. То что в итоге получилось, прямо на глазах развалилось на части. Наткет с содроганием вспоминал осуждающее перемигивание лампочек-глаз на жестяной голове.
Его мысли прервал мягкий толчок. Такси тронулось, пока не набирая скорости, но поредевшая толпа уже не могла их остановить. Люди расступались, хотя и продолжали радостно махать. В стороне громко хлопнула петарда, на удивление жалостливо, словно прощаясь. Водитель ответил на взрыв раздраженным гудком.
– Что б я еще, когда-нибудь! – он нажал на газ; машина рванулась и шедшей навстречу женщине пришлось отпрыгнуть в сторону. В боковое стекло Наткет успел заметить изумленное лицо – выражение было точь-в-точь, как у ребенка, впервые попробовавшего рыбий жир. Шофер ухмыльнулся, насаждаясь мелкой местью.
– Она записала номер, – заметил Наткет.
Улыбка индуса тут же скисла. Он быстро взглянул в зеркальце заднего вида и склонился над рулем, пряча лицо. Наткет незаметно подмигнул плюшевому слонику – тот качнулся на повороте, соглашаясь с шуткой.
Вскоре такси выбралось на широкий проспект, зажатый меж геометрически четких берегов высоток. Наткет опаздывал уже на семь минут, но если все пойдет хорошо, без пробок и новых парадов – все шансы, что Корнелий ограничится только укоризненным взглядом, а не будет тяжко вздыхать да качать головой.
Проспект по широкой дуге выходил к автостраде. Машина въехала на бетонный мост. Вдалеке Наткет разглядел темную громаду океана, на фоне которой сверкающие небоскребы делового центра казались крошечными и жались друг к другу как пугливые дети. Желудок невольно сжался, от приступа агорафобии и боязни высоты. Сверху город выглядел совсем уж нелепо: игрушечные кубики, которые раскидали по побережью, не собираясь приводить в порядок. Складывалось впечатление, что планировкой Сан-Бернардо не занимался никто, кроме периодических землетрясений.
Этот город никогда ему не нравился. Грязный, шумный, пыльный, а на соседних улицах говорят на разных языках – настоящий Вавилон, пару дней спустя после падения башни. Когда Наткет жил в Спектре – всего-то семь сотен километров на север – он и представить не мог, как за полтора часа проехать триста метров, что севшая батарейка мобильного способна довести до истерики, и что можно искренне ненавидеть незнакомую толстую тетку в очереди к кассе супермаркета. И все это происходило на фоне постоянной и пустой суеты. С первого дня как Наткет перебрался в Сан-Бернардо, он куда-то спешил и при том постоянно опаздывал. Раздражался сам, раздражались на него, срывалось на ком-то третьем… И так раз за разом. Конечно, природа склонна к цикличности, но в Сан-Бернардо она приобретала уж очень неприятный оттенок.
Вторя этой цикличности, Наткет то и дело возвращался мыслями к «славным временам», когда он еще жил в Спектре. Чаще всего это случалось после четвертой порции «Кампари», всегда пробивавшей на ностальгию. Он вспоминал тихие и светлые улочки, не ведавшие пробок, кудрявившиеся вдоль дороги клены, уютные магазинчики и аккуратные домики, лесистые холмы Берегового Хребта и пустынные пляжи… Из Сан-Бернардо родной городок казался чуть ли не раем, и с каждым годом сходство усиливалось. У него там остался дом: большой, двухэтажный, с башенкой и флюгером – не чета его нынешней, однокомнатной квартирке. Дом, который построил его отец. Теперь его дом; хотя Наткет там не жил, он исправно платил земельный налог. К шестой порции, Наткет твердо решал, что пора бросать возню большого города и возвращаться. Седьмая все ставила на место. Математика «Кампари» была хоть и вычурной, но строгой.
Если в Спектре все столь прекрасно, какого черта он бежал оттуда сломя голову? Остался дом? Ха! Да он не продал его только потому, что на такую дыру в жизни не найти покупателя. Небось, в комнатах давно поселились пауки и мыши, на чердаке совы, а в стенах – термиты. Вернуться… И что он будет там делать? Ловить рыбу или работать на лесопилке, спиваясь от тоски и скуки? Где-где, а в Спектре толку от выдумывания чудищ никакого – на весь город один кинотеатр, какие уж там студии. Да и в Сан-Бернардо дел невпроворот: график съемок горит, а «этот динозавр—кракен—муравьед какой-то не страшный, сделайте что-нибудь». В итоге, набиралась сотня причин, по которым возвращение в Спектр становилось невозможным. Обычно их хватало на месяц, а потом снова по кругу.
Шофер выругался, чуть не проскочив поворот. Наткет выглянул в окно, пока машина по спиральному спуску съезжала с автострады. Внизу раскинулось сонное царство двухэтажных домов на две семьи, рыжей черепицы и коротко стриженных газонов. Еще не пригород, уже не город – концентрированная мечта клерков после тридцати восьми. Наткет воспринимал такие районы как подделку, и при том – не лучшего качества. Попытка воссоздать уют маленьких городов, на окраине города большого, уже изначально обреченная на провал, как и положено компромиссам.
Как-то Наткет рассказал об этом Корнелию, который жил как раз в таком районе. Старик не стал спорить, но предложил поговорить лет через десять. «Дом, это всегда дом», – сказал он напоследок, оставив Наткета в легком недоумении.
– У минимаркета направо и до конца улицы…
Водитель сбавил у поворота, и в тот же момент из-за угла на полной скорости вылетела спортивная машина – выпрыгнула, как тигр на зазевавшуюся лань. Тормоза истерично взвизгнули; звук метнулся и застыл на самой высокой ноте. Время остановилось.
Рефлекторно вцепившись в сидение, Наткет удивленно смотрел, как вытягивается лицо шофера, как округляются глаза, как откинувшись в кресле, тот безуспешно пытается выдавить сквозь пол педаль тормоза, одновременно выкручивая руль… Отстраненно Наткет отметил правоту Эйнштейна. Интересно, сколько прошло на самом деле? Пара секунд, не больше? Нагнавшее время не замедлило схватить за ворот и со всей силы швырнуло о дверь. Наткет вскрикнул – не столько от боли, сколько от обиды, и тут же следующий рывок отбросил его назад. Зажав ладонью ушибленное плечо, он уставился в окно. По шее поползла липкая капелька пота.
