– Глянутся бусы? – взяв одну из разложенных на куске коры ложек, девчонка потянулась к котлу.
– Красота! – улыбнулся князь. – Подарил кто?
– Да уж не украла! – хлебнув ушицы, задорно отозвалась красавица. – Я ж и на свирели, и на гудке… еще и плясать могу с бубенцами. Вчера вот наплясалась.
– Это Машенька наша, – представил девушку скоморох. – Маруся.
– Так ты вчера на ладейке плясала? – Степан Иваныч тоже вставил свое слово.
Маруся отмахнулась:
– Не-а, не на ладейке. На ладейке наши на дудках да бубнах играли, а плясала я на лугу. Невдалеке, там, где ромашки. Там и покос, а невдалеке – пристань рыбацкая. Там бусы и подарили. Парни плечистые шли, видать, к реке… остановились послушать… и бросили! Ну, право слово, бросили, Купавной клянусь. Видать, понравилось, как я плясала да пела.
– А нам можешь спеть? – подмигнул Довмонт. – Нет, ты поешь сначала…
– Угу…
Быстро дохлебав уху, Маруся поднялась на ноги, поймала брошенный старостой бубен…
– Ой, далече – далеко… далеко-далече…
Девушка раскраснелась, притопнула ногами… и голосок был такой приятный, звонкий…
– Явине, явине, – вдруг послышалось князю. – Явине-Явинскете…
Ну, ведь правда же – один и тот же мотив! Это ж литовская песня! Даумантас слышал ее еще в детстве, в Нальшанах, да и сейчас не забыл, помнил.
– Явине, Явине, приходи к нам в овин. Да зерно береги, да зерно береги…
Явине – древнее литовское божество, защищавшее хлеб в овинах…
– Ой, пойди со мной гуляти! Да травушку не помни, да травушку не помни…
Князь еле дождался, когда девчонка закончила петь. Улыбнулся, спросил вкрадчиво:
– А ты откуда эту песню знаешь?
– Так с детства еще, – усевшись обратно к костру, Маруся неожиданно загрустила. – Матушка еще была жива – пела. В деревне нашей… Ее потом полочане сожгли.
– А где деревня-то была?
– Да в Черном лесу стояла, – девушка вдруг улыбнулась, столь же внезапно, как вот только что загрустила. – Знаете, какой у нас лес? До самой Литвы тянется… и еще дальше.
До самой Литвы… Вот откуда мотивы похожие. А те парни, что бросили юной певунье весьма недешевое ожерелье? Что же, они, выходит, литвины? Если так, то что они делают здесь? Вряд ли это купцы – обо всех литовских купцах Довмонту докладывали. Значит, никакие не купцы… Что ж, Войшелк-князь не угомонился? Вновь прислал убийц? Впрочем, рассуждать сейчас – все равно, что гадать на кофейной гуще. Тем более здесь еще кофе-то нет… разве что – желудевый.
Относительно парней Маруся ничего конкретного не сказала. Парни и парни. Незнакомые, плечистые, сильные. В обычных рубахах. Наверное, из ближней деревни смерды – косцы.
– Я проверю все, княже, – шепнул на ухо Степан. – Проверим. Ежели литвины – сыщем.
– Добро, – кивнув, князь повысил голос: – Марусь, а ты что-то про отрока говорила. Ну, про Кольшу?
Глава 2
Про Кольшу хитроватая скоморошья девчонка ничего интересного не поведала. Ну, подсел голодный отрок к костру – бывает. Сказал, что сирота. Может, правда, и не такой уж и сирота, может – и беглый. Так ведь в ватагу его никто не принимал, с собой не тащил. Просто накормили по доброте душевной – не прогонять же? Вот пару деньков парнишка со скоморохами и гужевался, рыбу на ушицу ловил, помогал одежу чинить, маски-личины из коры березовой да кожи ладить. А так, чтоб с ватажниками куда-то далече идти – о том и разговору не было.
– А рыбу он где ловил? – поглядев на реку, уточнил Довмонт.
Маруся показала рукой:
– Вона, на плесе. Там мостик старый. Кольша говорил – рыбное место.
Прищурившись, девушка склонила голову набок и обвела незваных гостей быстрым хитрым взглядом:
– А чей это вы про него выспрашиваете? Небось и впрямь – беглый?!
– Может, и беглый, – покивал Степан. – А, может, и родич чей. Сбег со двора, змеенок.
– Тогда уже дома Кольша, – Маруся убежденно тряхнула длинными светлыми волосами. – Если на мостках нет, значит – домой вернулся. Он ведь и не просился с нами… так, вечерял.
Простившись со скоморохами, Довмонт и его люди уселись в ладью и направились к плесу. Хорошее оказалось место! Тихая заводь с желтыми лилиями, клонившиеся к самой воде ивы, камыш с рогозом – благодать! Носились вокруг синие стремительные стрекозы, на мели резвилась вовсю серебристая рыбная мелочь. Меж ивами виднелись заросшие камышами мосточки, серые от старости и едва различимые с реки. Ежели б Маруся не показала – ни за чтоб не нашли.
Выскочив на берег, сыскные парни – Семен с Кириллом – принялись деловито осматривать берег. Кирилл – мостки, а Семен – ведущую к ним тропинку. Все свои действия парни проводили быстро, но тщательно, слева направо, по солнышку. Заросшая густой травою глинистая тропинка намокла от росы и вовсе не стремилась столь уж быстро высохнуть.
– Следы, – осмотрев, вернулся к мосточкам Семен. Сдвинул на затылок свою забавную шапку-колпак, улыбнулся довольно: еще бы, хоть что-то нашел. – Смазано все, но… судя по всему – сапоги, поршни. Двое шли. И… подбирались тайно. У мостков – так даже на цыпочках!
– Нечего и думать, схватили парня, – несмотря на внешность типичного лентяя-увальня, Кирилл Осетров был человеком проворным и дело свое знал. Что-то высмотрев, наклонился в траву и быстро выхватил из зарослей какую-то палку. – А вот и удочка!
Ну, да – она самая. Вырезанное из ветки удилище, леска из конского волоса, из дубовой коры – поплавок, крючочек кованый, между прочим, для нищего отрока – великая ценность. Просто так Кольша крючочек бы не выбросил. Никогда. Значит, и впрямь – схватили парня! Если это правда Кольша…
– А вон и лодки след, – соскочив с мостков в воду, Кирилл шагнул в камыши. Что-то потрогал рукою, понюхал… даже, сорвав с ивы листок, пожевал…
– Широкий след… вон, камыши-то, гляньте… Не ладья… но и не челн малый. Добрая лодка. Четверых запросто выдержит. Или – шестерых.
– Одначе немного таких, – пригладив бороду, подал голос лодочник. – Для перевозчиков лодка такая – слишком уж жирно, а для того, чтоб товары да сено возить – мала. Обычно по дворам такие, у смердов. Но опять же – мало у кого.
– Так-так, – Довмонт задумчиво покусал губы. – Верно, приметная лодка?
– У рыбаков можно спросить.
– Если встретим, – охолонул тиун.
– Встретим, – лодочник тряхнул головой, глядя, как вскакивают в ладейку сыскные парни:
– Обязательно встретим. Время-то ныне – рыбацкое.
Рыбаки тянули сети сразу за плесом. Чернели на светлой воде четыре челна, сверкала на солнышке серебристая рыба.
– Бог в помощь, работнички!
– И вам не хворать, господа. Благодарствуем на добром слове… Лодка чужая? Да проплывала тут давеча… Не одна. Мужи низовские сено во Псков везли… потом еще эти были, изборские – те к себе плыли… Отрока? Не, отрока не видали. А парней молодых – да. На черной зорьке вчера… проплывали такие угрюмцы. Пес их знает, куда на ночь-то глядя.
– Так не во Псков?
– Не. Вверх по течению куда-то.
Приметную ладейку видели. Правда, не так уж и много оказалось на реке рыбаков, и – чем дальше, тем меньше. Выходя за очередной плес, Великая разливалась, охватывая широким течением песчаные мели. Встав на носу ладейки, лодочник взял в руки шест и внимательно смотрел в воду, время от времени подавая команды гребцам:
– Левым табаньте!.. Правым…
– А ну, давай к берегу, – приложив ладонь козырьком ко лбу, неожиданно приказал Довмонт, заметив в зарослях всадников. Двое подозрительных типов, без кольчуг, но на быстрых конях, прячась за деревьями, ехали параллельно ладейке. Взглядами провожали, следили…
– Хотят напасть? – тиун тоже заметил возможную опасность. – Здесь место удобное – брод.
– К берегу! – погладив рукоять меча, повторил князь. – Напасть – не напасть, а… посмотрим.
Ладья послушно свернула и ткнулась носом в узкую полоску песка. Все, кроме Довмонта, пригнулись, ожидая стрел. Выскочили, хоронясь за кустами… Где-то послышалось конское ржание.
