– Хорошо б его прям на реке имати…

Обернулся Никодим. Что-то в руке боярской блеснуло… Блеснуло, да, пронзив армячок, ужалило прямо в сердце. И померкло все. Словно – вот так вот резко, сразу – наступила-пришла ночь.

– Ну, лежи, дурачок, – наклонясь, боярин тщательно вытер нож об рубаху убитого. – Лежи… А нож добрый! Славный подарок… помнится, от шкипера. Тот тоже славный человек… был.

Снова улыбнулся боярин, теперь уж – сам себе. Сам себя же и похвалил – недаром проводить слугу вышел. Не вышел бы, бог его знает, как бы тут все еще сладилось?

Сунув нож за голенище мягкого замшевого сапога, боярин проводил взглядом благополучно скрывшегося на том берегу Дементия и спокойно зашагал себе обратно в лагерь. Только вот путь его неожиданно прервали.

Слева, откуда-то из кустов выпрыгнул вдруг ухватистый парень в лаптях и добротном полушубке, подпоясанном кожаным поясом, за которым болтался изрядных размеров нож.

Боярин вовсе не был трусом, живенько отскочил назад, выхватил из ножен меч да возопил грозно:

– А ну, на колени!

Бродяга послушно упал коленями в снег и, сунув руку за пазуху, вытащил оттуда круглый кусочек пергамента:

– К герцогу Довмонту слово имею! К нему пришел.

Ежели б не набежали тут же ратные людишки, пришил бы бродягу боярин, от греха. Однако же не вышло – народищу сбежалось изрядно. И самое-то худое, Довмонтов оруженосец, Гинтарс – тут как тут. Ну, понятно – его нынче очередь держать ночную сторожу.

– К Довмонту, говоришь, слово имеешь?

– О, да, да. Вот! Ему передай… он поймет.

Взяв в руки кусочек пергаметна, молодой литвин едва не расхохотался. На листике, прямо посередине, было нарисовано забавное лучистое солнышко.

Переправившись через реку Кеголу, объединенное русское войско выступило в направлении Раковора. Князья и воеводы отдавали приказы, строились в походные колонны полки. Правда, если б кто-то из лазутчиков мог сейчас видеть (а, впрочем, быть может, и видел, наблюдал) русских, он был бы, мягко говоря, в недоумении. Вроде бы готовились к переходу, пусть к не такому уж и дальнему, однако оружие уже сейчас было приведено в состояние ожидаемого близкого боя. Шлемы на головах у всех, щиты, длинные копья. Длинная двойная кольчуга и тяжелый шлем – не такая уж и удобная вещь для похода, не говоря уже о тяжелом таранном копье. Тем не менее даже князья надели шлемы с личинами, взяли в руки копья и шиты, освобождая оруженосцев.

Правда, так поступили не все. Лишь только те, кто поверил взволнованным словам псковского князя. Главный в этом походе, Дмитрий Переяславльский, может быть, и не поверил, но все же проявил разумную осторожность и предусмотрительность, став примером для своих воинов… но, увы, не для всех воевод. Лишь молодые владимиро-суздальские князья, Святослав с Михаилом, в любой момент были готовы к бою, так же – и псковичи. Новгородцы же беспечно посмеивались: мол, успеем еще шеломы надеть, недолго. Юрий Андреевич, надменный новгородский наместник, так и ехал без шлема, нахлобучив на голову мохнатую бобровую шапку. Тяжелый чешуйчатый панцирь князя пока пылился в обозе, лишь легкая короткая кольчужка прикрывала грудь. Щит и неудобное в походе копье, само собою, вез верный оруженосец, гарцевавший позади князя на не таком уж и лихом коне.

– Эй, пскобские! – смеясь, задирали новгородцы. – Не рано ли на осаду собрались?

– Они копьями, копьями стены раковорские собрались таранить!

– Или шеломами – с разбегу!

Псковские ратники угрюмо молчали, лишь некоторые огрызались, но, слава богу, не доходило дело до драк. Низкое балтийское небо затягивали перламутровые облака, иногда шел мягкий снег, а бывало, что и проглядывало солнышко… вот как сейчас. Выглянуло, улыбнулось, отразилось в шеломах, словно благословляя ратников, вселяя удачу.

Но тут вдруг…

Что-то заблестело впереди, совсем рядом, за редколесьем. Интересно, чему б там блестеть? А тоже шлемам! Тяжелым рыцарским «ведрам»-топфхелмам!

Врагов оказалось много, очень много, куда больше, чем рассчитывали русичи. В лучах золотистого солнышка сверкали латы и шлемы. Угрожающе покачивались наконечники копий. Нетерпеливо перебирали копытами покрытые длинными накидками кони. Легкий ветер развевал над вражеской ратью знамена, красовались на щитках и рыцарских коттах разноцветные гербы. Средь них – черный тевтонский крест на белом фоне!

– Немцы! – ахнули воеводы. – Вот ведь сволочи! Нарушили целовальную запись, ага!

– Да плевали они на эту запись!

– Правду говорили – нельзя немцам верить.

– Покарай их Господь!

Да, на помощь датчанам, нарушив недавно данную клятву, явились и немцы, точнее – ливонские рыцари-крестоносцы, кроме немцев, имевшие в своем составе целую тучу рыцарей почти со всех европейских земель, разве что окромя самых дальних – Португалии с Испанией – тамошним рыцарям было чем заняться и у себя, отвоевывая захваченные маврами земли.

Презрев целование креста, крестоносное воинство явилось во главе со своим магистром, Отто фон Роденштейном. Рыцари уже выстроились в «свинью», удобнейший строй для атаки. Удобнейший вовсе не для того, чтоб, как писали позже некоторые историки, нанести таранный удар по врагу. Толку от такого удара было бы мало, ведь большинство воинов оставались в задних шеренгах и ничем не могли помочь своим сотоварищам, пусть даже самым опытным и крутым. Да и окружить такую колонну было бы довольно легко – враги ведь тоже не дурни! «Свинья» или «кабанья голова», как говорили сами рыцари, нужна была для того, чтобы воины, приближаясь к врагу, смогли сохранить четкий и плотный строй. Достигнув противника, непосредственно перед атакой, тевтонцы, словно разбитые бильярдные шары, рассыпались по всему фронту.

Немцы! Все-таки решили помочь датчанам, несмотря на все разногласия. Ударить единым фронтом – и победить. Русских, правда, было больше, – но когда превосходство врага останавливало рыцарей?

Крестоносцы послали гонцов к датчанам почти сразу же после того, как поклялись русским не вмешиваться! Вмешались, не боясь самого Иисуса Христа. Клятвопреступники, сволочи, лживые твари! Все же пришли…

Именно об этом еще вчера Довмонта предупредила Солнышко, послав своего человека. Решение магистра помочь данам быстро распространилось среди орденских братьев и кнехтов, да подготовку стремительного похода и невозможно было скрыть. Об этом предупредила Сауле, и ради этого кунигас поспешил на ночь глядя к Дмитрию, срочно созывать совет. Предупредил! Однако ж не все вняли. Что ж, Бог им судья.

Грозная рыцарская «свинья» уже начала свой разбег! Затрубили трубы. Взметнулись в небо сигнальные стяги. Опустились, легли на упоры длинные тяжелые копья. Под копытами лошадей задрожала покрытая снегом земля. Не так уж и много нынче было снега. Ветер сдувал, да и почти всю зиму частенько шли дожди.

Русские войска перестраивались прямо на глазах у врага – быстро и четко. Все – благодаря Довмонту и поверившему ему переяславльскому князю. От занятого новгородцами центра понеслись на правый фланг отряды Дмитрия и верная дружина псковского князя. Крайнюю правую точку занял владимиро-суздальский князь Святослав Ярославич, брат его, Михаил, вместе с другими князьями прикрыл левый фланг.

Дрожала мерзлая земля, реяли в небе стяги. Неслись, неудержимо неслись рыцари!

– А ну, братие! – выхватив меч, закричал новгородский посадник Михаил Федорович. – Накажем клятвопреступников! Постоим за вольности и торговлю нашу! Кто против Бога и Святой Софии?

– Кто против Бога и Святой Софии?!

Дружным рыком новгородцы воины подхватили клич. Взметнулось вверх златотканое парчовое знамя, забили барабаны, затрубили трубы и рога. Не дожидаясь подхода врага, новгородская конница помчалась в атаку, за ней поспешала к пехоте и замешкавшаяся дружина князя Юрия, вмиг потерявшего всю свою самонадеянность и надменность.