Подойдя к дубу, боярин махнул рукой. Плечистый слуга тут же рванул на девчонке одежду! Кольша даже слышал, как затрещала ткань. Пламя костра выхватило из темноты тощее девичье тело, видно было, как колыхнулась грудь… Шмыгай Нос закусил губу – он уже и думать забыл, что вот только что собирался слезть с липы и дать деру. Смотрел! Во все глаза смотрел.

Дальше стало еще непонятней. Боярин, женщина и слуги вдруг отошли прочь, едва ли не под самую липу, в ветвях которой прятался любопытный отрок. Отошли, оставив литовца… пусть так – литовца – одного… вернее сказать – с девой. Только дева-то была привязанной, а литовец – Йомантас – свободен… Вот он что-то поднял с земли… бубен! Ударил… заголосил, забегал вокруг дуба, подпрыгивая и все громче крича!

Странная это была песнь. Да и танец – странный. Литовец словно бы умолял кого-то: падал на колени, воздевал руки к усыпанному звездами небу, к молодой луне… Кольша разбирал даже отдельные слова, правда, не понимая смысла.

– Вакарине! Вакарине! Велиона! Земине!

Все громче и громче кричал литовец, кружась в своем странном танце. Вот, отбросив бубен, упал на колени перед девой, исступленно провел ладонями по животу и бедрам пленницы, явно дрожащей от страха… Снова отпрыгнул. Схватил бубен, заколотил… подпрыгнул, как мог, высоко…

– Вакарине, Вакарине… Пикуолис, Дьевас, Перкунас!

Опять приник к деве, погладил, поцеловал в живот… Резко отбросил бубен… В руке литовца сверкнул кривой нож…

– Велиона! Земине!

Закричав, Йомантас воткнул нож в живот несчастной… та закричала от боли, дернулась… хлынула кровь…

Литовец завыл, словно дикий зверь, и, вытащив нож, рассек жертве горло!

Кольшу едва не стошнило, да и те, кто стоял под липою, явно испытывали похожие чувства. Все. Кроме боярина и женщины. Они-то как раз и поспешили к дубу, что-то приказав слугам… Те быстро отвязали от дубового ствола мертвую девушку и, раскачав, швырнули тело в костер.

– Добавьте еще сучьев! – громко приказал боярин.

Хрипловатый голос его вдруг показался отроку каким-то смутно знакомым. Впрочем, парня сейчас просто трясло, зуб на зуб не попадал от отвращения и ужаса, так что не до голосов было.

А зря!

Раскидистая крона липы лишь казалась густой. Листва еще не вошла в полную силу, к тому же яркая молодая луна светила отроку прямо в спину…

– А ну, слезай! Слезай, говорю, иначе достану стрелой.

Кольша даже не сообразил, что это – ему. Как сидел, так и сидел, не шелохнулся… пока что-то не просвистело над самым ухом. Стрела!

Литовец лежал в молодой траве навзничь, не шевелясь и раскинув в стороны испачканные в крови руки… устал…

Литовец… язычник… Так он жертву приносил, вот что! Теперь поня-атно… Но это все… Они что? Тоже язычники?

– Слезай, кому сказано!

– Что там такое, Дементий? – обернулся боярин.

– Черт какой-то на дереве прячется… Сейчас мы его скинем. Эй, робяты…

Дожидаться «робят» Шмыгай Нос не стал – ну, точно, скинули бы. Слез. Да попытался тут же сбежать, сигануть в темноту. Увы, неудачно… Сильные руки схватили парня за шиворот, за ухо…

– И кто это у нас?

Боярин подошел совсем близко. Звякнули на поясе бляшки… Кольша непроизвольно ахнул – узнал. Все ж таки вспомнил! Это ведь тот самый! Убийца! С реки…

Дернулась холеная бородка, надменное лицо вдруг удивленно скривилось:

– Ох ты ж боже мой! Ну, надо же… Не тот ли ты, отроче… Да ведь верно – тот. Ну-у-у, паря… вот и свиделись. Ишь ты – пристатилось, пришлось.

Жрец больше не появлялся. По крайней мере, Игорь его не видел, да и Ольга – тоже. Исчез Йомантас, пропал, быть может, обратно на Литву подался. Зачем вот только приезжал? Один Бог знает или, лучше сказать – Пикуолис. Что ж, пропал и пропал – туда и дорога, с такими типами, как этот чертов язычник, лучше вообще не встречаться, не видеть больше никогда. Тем более с беременной-то супругой…

Игорь успокоился, а вскоре и совсем думать забыл про молодого жреца. Лишь так, вспоминал иногда – мол, забавный такой парень. Забавный – в этой жизни. А как насчет той, в которой милую Оленьку принесли в жертву кровавым литовским богам? Правда, молодой аспирант Игорь Ранчис и его беременная красотуля-жена той жизни не ведали и не помнили. Для них ее не было. Только для Довмонта – была… и, верно, еще – для Йомантаса…

В последний месяц в жизни Йомантаса Скирдаса произошло нечто такое, чего он еще до конца не осознал, но что давило на него с доселе неведомой силою, властно и непреклонно, заставляя делать то, что сам молодой жрец, наверное, не очень-то бы и хотел. Не хотел, но делал, с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутою осознавая себя не безработным из Каунаса, а некой сверхъестественной сущностью, криве кривейте – великим языческим жрецом!

Молодой человек чувствовал, что душа его жила еще давным-давно, в древние дохристианские времена. Тогда он, Йомантас, тоже был криве-жрецом, но не таким карикатурным, как ныне – в современной неоязыческой секте, а настоящим посредником между грозными богами и людьми. Перкунас, Пикуолис, Дьевас властно требовали крови, жертв – и Йоманатас остро чувствовал это… с каждым днем все сильней.

Криве из давних времен тоже требовал своего… нужно было разыскать некоего человека (криве сказал – князя)… пока только разыскать и ждать. Йомантас нашел. И ждал, затаился, отыскав временный приют в дешевой ночлежке, пышно именуемой хостелом. Впрочем, этому неказистому парню с черной душой языческого жреца и завистливым сердцем было все равно, где и как жить. Лишь бы выполнить волю богов… и приказы из прошлого.

Еще будучи подростком, будущий жрец чувствовал влечение к чужой боли, страху и крови. Драться с сильными он боялся, младших же при случае унижал – бил, издевался… пока те не собрались кучей да не надавали обидчику так, что тот долго боялся показать на улицу нос. Будущий жрец жил тогда в Тракае, с сильно пьющим и давно опустившимся отцом, от которого видел больше зла, нежели добра. После смерти отца парня забрала двоюродная тетка из Каунаса… Там Йомантас поступил в технический колледж, однако учеба вовсе не казалась ему интересной, именно в то время в жизнь парня вошла новая вера в древних могучих богов. Он сошелся с язычниками… и даже принес в жертву черного петуха.

Петух… купцы… кошка… Это все было пустое. Не того хотели боги. Вовсе не того.

Великий жрец Каринтас, глава языческой секты, пышно именуемой «Дом Пикуолиса», как-то обмолвился о том, что давно витало в воздухе – о настоящем подарке богам. Человек! Вот кто был нужен.

Тогда Йомантас отыскал бомжа… Тот бедолага был первым, кто нашел свою смерть в дубовой роще под Зарасаем. Затем еще была беглая девчонка и… и двое чужаков! Не какое-нибудь там отребье – уважаемые люди из Санкт-Петербурга. Некий молодой аспирант и его красотка подружка… Ах, как она кричала, трепыхаясь под жертвенным ножом! Жаль только, нож тот не был в руках Йомантаса… Да были ли вообще? Разве что во сне…

Вскоре выяснилось, что те, кого принесли в жертву, спокойненько жили себе в Петербурге и ни о чем не печалились. И это было неправильно! Оба – аспирант и его юная супруга должны были умереть. Но для этого Йомантасу нужна была сила… и он знал, как ее получить.

Эту девчонку он выпасал давно. Юная смазливенькая особа из неблагополучной семьи, одетая в драные – несмотря на холода – джинсики и кургузую курточку, показалась молодому жрецу вполне подходящей для роли жертвы. Таких обычно не ищут… а если и начинают искать, так далеко не сразу. Неказистая, конечно, тощая… но уж какая попалась.

Йомантас таскался за девкою пару дней, выяснил, что зовут ее Лена, а кличка – Коза. Так и кликали – Ленка Коза. Знакомые – такое же отребье, неприкаянные подростки-недопески, жалкие и злобные ко всему миру. С кем-то из парней – или даже со всеми сразу – Ленка Коза занималась сексом по чердакам, дома ночевала редко, училась же… Впрочем, где и как она училась, Йомантаса не интересовало вовсе. Он давно присмотрел подходящий подвал и лишь ждал момента.