Да что и было приказывать, все и так уже почти бежали! Впереди снова раздался крик, точнее сказать – стон, протяжный и дикий, так стонет, умирая, раненый зверь. Кричала девушка… или ребенок.

В лицо Довмонта ударила мокрая еловая лапа. Хрустнула под ногами ветка. Крик вдруг резко оборвался, затих…

Князь и воины выбежали на небольшую поляну, посередине которой был вкопан высокий оструганный столб, весь забрызганный кровью и опутанный странной веревкою, уходившей к лежащей навзничь девушке, похоже, что уже мертвой. Худенькое белое тело, грязные волосы, кровь… Рядом – четверо гнусных типов с кнутами… при виде воинов стремглав кинувшиеся наутек.

– Догнать! – сунув меч в ножны, князь бросился к деве, приподнял, перевернул… И содрогнулся от ужаса!

Нет, это была не Рогнеда, а одна из княжьих рабынь, наложниц, после крещения отпущенная на свободу. Живот ее был вспорот, кишки вытащены и прибиты к столбу… вокруг которого несчастную и гнали кнутами, покуда не умерла – то ли от потери крови, то ли от болевого шока.

– Ах, милая… – поднимаясь, Довмонт стиснул зубы. – Ну, погоди, погоди… Хоть я и православный, но эта мерзость не останется неотомщенной! Никогда!

Из лесу уже вели пойманных палачей. Жаль, только двоих.

– Остальных пришлось убить, – виновато доложил Гинтарс. – Слишком уж быстро бежали.

Глянув на истерзанное тело, юноша побледнел и замолк. Подошедшие воины и тиун молча сверкали глазами, юного Родьку же от увиденного рвало в ближайших кустах. Гнетущую тишину, повисшую над поляной, прервал глухой стон, донесшийся из росшего рядом ельника.

Вопросительно посмотрев на князя, Гинтарс тотчас же бросился туда, прихватив с собой пару воинов.

Изловленные злодеи вели себя странно – не вырывались, не просили пощады, просто стояли, как статуи, уже готовые к смерти. В глазах их не было и следа раскаяния или страха.

– Вы расскажете всё, – щурясь, зловеще пообещал Довмонт. – Мы подвергнем вас тем же пыткам… Начнем вот с тебя!

Кунигас кивнул на одного из злодеев, крепкого и высокого парня с круглым, ничего не выражающим лицом и пустым взглядом:

– Возьмите его! Взрежьте живот, прибейте к столбу кишки. Ну!

Воины дернулись…

– Постой, князь! – прозвучал за спиной знакомый голос.

Довмонт обернулся:

– Рогнеда! Ты… Ты жива!

– Еще б немного – и была бы уже не жива, – грязная, с синяком на скуле и заплывшим глазом, разбойница неожиданно улыбнулась… впрочем, улыбка ее тут же сошла, уступив место скорби.

– Там еще мальчишка, наш слуга… рвет его, – тихо пояснил Гинтарс. – Они в ельнике были, связанные.

– Ждали своей участи, – Рогнеда невесело усмехнулась и, искоса взглянув на Довмонта, повысила голос: – Смертью ты их не испугаешь, князь. Даже самой лютой. Это же твои земляки – язычники-литовцы. А этот столб – идол, кумир. Они вырезали его уже здесь, ты глянь!

Вот тут только Довмонт посмотрел на столб повнимательней, разглядев вырезанную острым ножом дьявольски ухмыляющуюся маску!

– Пикуолис, – по-литовски промолвил Довмонт. – Никак ты не хочешь отстать от меня… Все правильно: сначала принести в жертву наложниц и слуг, потом – их господина. Так приятнее богу… Так вы к нему собрались, эй, дурни?

Кунигас хмуро посмотрел на злодеев и ухмыльнулся:

– Я знаю, кто вас послал. Не христианин Войшелк, нет… Тот не стал бы поганить свою душу. А вот давний мой враг Гердень… занявший нальшанский престол по воле Войшелка… Гердень – да!

– Что будем делать, княже? – подойдя, тихо спросил тиун. – Ты и в самом деле собираешься…

Довмонт дернул шеей:

– Нет! Тешить сатану я не стану… Лиходеев повесить… во-он на той сосне. Деву похоронить по-христиански. Вечером помолимся за нее и помянем… Рогнеда! Ты с нами?

– Если перевезете через реку – буду благодарна, – девушка передернула плечами, кажется, ее уже знобило, трясло.

– И все же я бы предложил…

– Нет, князь. У меня свои пути-дорожки. Но мы еще свидимся.

– Надеюсь. Идем!

Язычники приняли смерть стойко, без всяких эмоций. Так ничего и не сказали, ни единого слова не произнесли, даже не выругались.

– И чего тогда бежали? – удивился тиун.

– Наверное, все же хотели уйти, – Довмонт покачал головой, глядя, как ветер качает только что повешенные тела. – А может, собирались сами убить себя, прийти в другой мир к своему господину. Это куда почетнее, когда сами… Пикуолис был бы доволен. Впрочем, он и сейчас доволен… правда, не всем… Эй! Отрока, слугу, не забудьте!

– Ведем уже, князь.

Все так же моросил дождь. Уныло махали лапами ели. Неведомо откуда взявшиеся вороны, истошно каркая, выклевывали повешенным глаза.

У ворот собственных хором Довмонта ждал неприятный сюрприз в виде посланцев князя Святослава Ярославича. Вели они себя вызывающе и нагло, не кланялись, даже толком не поприветствовали, десятник лишь буркнул сквозь зубы, мол, князь псковский тебя требует сей же час!

Довмонт нехорошо ухмыльнулся:

– А что же, грамота княжья при вас есть?

– А как же! Вот она.

Вытащив из-за пазухи свиток с привешенной восковой печатью, десятник протянул ее князю. Без всякого почтения протянул, будто какому-нибудь худородному простолюдину! Унизил перед собственными людьми, перед прохожими псковичами! Спускать такое было категорически нельзя – урон чести.

Довмонт и не спустил, скрестил на груди руки… и грамота княжеская упала в дорожную грязь!

– Оружие наземь! – махнув рукой своим воинам, князь хмуро глянул на посланцев. – Все.

– Эй-й! – испуганно попятился десятник. Рыжеватая борода его задрожала, непонятно от чего – от гнева, обиды или страха.

– Я сказал – живо! – прикрикнул кунигас.

Тем временем Любарт с дружиною уже обступили посланцев со всех сторон, попробуй, рыпнись! Тут уж не до гонору. Острие копья уперлось десятнику в грудь.

– Ну, ладно, ладно, – оторопел тот. – Нас всего лишь послали, да.

Из-за угла, из-за забора, опоясывавшего соседнюю усадьбу, вдруг выскочил всадник на взмыленном гнедом скакуне. Проскакал, раскидывая копытами ошметки грязи, осадил коня перед Довмонтом, спешился:

– Слава богу, успел!

– Митрофан?! – узнал князь. – Ты как здесь?

– Тебя предупредить, княже!

Молодой боярин Митрофан Окуньев был из тех людей, заговорщиков, что совсем недавно уговаривали Довмонта против Святослава. И ведь уговорили! Однако, по всему видать – протекло где-то.

– Святослав-князь в поруб тебя бросить задумал, – отдышавшись, промолвил Митрофан. – Как многих из нас. Нас – по навету, тебя – по Герденя-князя письму.

– Что?! – изумился Довмонт. – Гердень во Псков пишет?

– О том письме мы узнали, – боярин довольно пригладил бороду. – Войшелк через него говорит. Мол, как властелин Литвы, ищу союза со Псковом супротив орденских немцев. Мол, отца моего Миндовга вы уважали, уважьте и меня – предателя подлого и убийцу… это он про тебя так! – выдайте немедля посланцам Герденя-князя!

– Вот оно ка-ак… – выслушав, задумчиво произнес князь. – А Святослав, значит, повелся…

– Что-что сделал?

– А, не вникай… Надо действовать! Быстро и решительно. Прямо сейчас… – сплюнув, Довмонт махнул рукой. – Захватить мосты, телеграф, вокзалы… Тьфу! Кром, кремль захватить. Сил хватит?

Окуньев повеселел:

– С твоей-то дружиной – вполне!

– Тогда чего же мы ждем? Эй, воины! Седлайте коней, готовьте копья!

Столь быстрых действий заговорщиков в кроме-кремле не ждали. Скорее всего, потому что вообще ничего не знали о заговоре, точнее говоря, не знали ничего конкретного. Митрофан Окуньев для воротной стражи казался вне подозрений. Боярин и подъехал к воротам, весь такой гордый, надменный. Сиял на голове шлем, светлую бороду трепал ветер.

– Эй, отворяй! Тимофей-князь пред очи Святослава Ярославича доставлен!

Позади Митрофана, на смирном гнедом коньке, понурясь, сидел Довмонт. С непокрытой головой, без оружия, без кольчуги, он всем своим видом выражал полное смирение… как и положено новоиспеченному христианину. Опального князя конвоировали-охраняли воины – дюжина добрых молодцев, вооруженных короткими копьями и мечами.