– Отец! – старший сын Миндовга бесстрашно бросился на кунигаса.

Маленький детский клинок, князь отбил его не заметив. И сразу же нанес ответный удар… Размахнулся, ударил с оттяжкою, разрубив левое плечо мальчика, от шеи до самого сердца… юные косточки поддались сразу, хлынула кровь.

– Беги! Беги-и-и… – Миндовг закричал младшему, стараясь засунуть обратно в живот выпавшие на траву кишки… Куда там!

Юный воин, сжав в руках короткую детскую рогатину, несся на врага с таким неистовством, с такой непоколебимой злостью, что просто наткнулся на клинок. Можно сказать, сам себя и насадил на острие меча. Просто налетел на клинок. Грудью.

Бируте!

Вытащив меч из легонького детского тельца, Даумантас подскочил к поверженному князю…

Видя гибель детей, тот выгнулся, харкая кровью, и, подняв вверх указательный палец, окинул врага безумным взором…

– Проклинаю тебя… Проклинаю! Пусть Пикуолис погубит всех твоих потомков… Всегда будет губить… Никто не заживется, никто… На крови заговорено, на крови заговорено… на крови детей моих… на детской крови, на…

– Умри, подлая собака! – гневно сверкнув глазами, кунигас взмахнул мечом, одним ударом срубив врагу голову. – Умри…

Язычник торжествовал! Его месть свершилась, а значит – на том свете Бируте несомненно станет веселей и намного-намного лучше, чем было. Даумантас упивался своим только что совершенным делом, гордясь им, как может гордиться лишь человек, искренне верящий в Перкунаса, Пикуолиса, Дьяваса и всех прочих богов и богинь, великих и малых.

Бируте отомщена! Это ли не радость? Подлый убийца повержен, понес заслуженное наказание… а то, что при этом погибли дети – бывает. Тем более Тройнат почему-то настоятельно рекомендовал не оставлять княжичей в живых.

Для Игоря все происходило словно в тумане. Сам момент убийства… убийств… он не помнил и пришел в себя лишь после того, что свершилось. И ужаснулся, воззрев на дела рук своих. Однако же ужас его ничуть не повлиял на язычника кунигаса. В душе Даумантаса стояла стойкая и спокойная радость, радость человека, уверенного в своей правоте и, наконец, совершившего давно ожидаемое благое дело.

– Так ты говоришь, Сирвид-воевода не очень-то спешил на помощь? – Довмонт хмуро, исподлобья, зыркнул на молодого воина, что, потупив глаза, скромно стоял у порога, не знаю, куда деть руки. Еще бы! Не каждый день сам князь вызывает для разговора!

Обычный был воин, из простых, даже не десятник. Рыжеватый, с куцей бородкой и круглым деревенским лицом, усыпанным редкими веснушками. Имя его кунигас тут же и позабыл – на что оно, имя какого-то простолюдина?

– Да, так, мой князь, – воин поклонился. – Не очень спешил. Сказал, что и не надо спешить никуда, чтоб вернее крестоносцы в засаду попались. Мол, так ты, господин, приказал.

– И что же, вы и рога, труб не слышали? – грозно насупился Даумантас.

– Слышали. Но воевода…

– Понятно. О гонцах что скажешь?

– О каких гонцах? – парень недоуменно моргнул, силясь добросовестно и со всем тщанием вникнуть в то, что нужно было от него князю. Никаких гонцов, воин, правда, не видел… о чем сейчас и сказал.

– Значит, не было, говоришь, никого? – уточнил кунигас, задумчиво барабаня пальцами по дубовой столешнице.

– Там, на дороге, воевода стражу велел выставить, – припоминая, воин смешно наморщил лоб, словно вот-вот собирался чихнуть или во весь рот зевнуть, или просто-напросто потянуться.

– Так-так-та-ак, – заинтересовался князь. – Значит, стража, я так полагаю, всех путников и перехватывала?

– Ну да. Так оно и есть, княже.

С теми, кого Сирвидас выставил в охранение во время той злополучной битвы, оказалось куда хуже, а точнее говоря – стражей вообще не оказалось в Утене. Ни в Утене, ни в Нальшанах. Как быстро выяснил Даумантас, воевода послал пару десятков воинов на зарасайские мельницы, охранять от лихих людей.

– Найти! – вызвав Любарта, жестко приказал кунигас. – Вызнать, кто держал стражу. Расспросить с пристрастием… а буде откажутся говорить – пытать.

– Все сделаю, княже, не беспокойся, – верный соратник поклонился, прижав руку к левой стороне груди. Молодой боярин совсем недавно получил от Довмонта существенные земельные пожалованья и теперь рад был выказать свою преданность.

Любарт вернулся к вечеру того же дня. Князь принял его сразу же, хотя уже собирался отходить ко сну в обществе юной наложницы-жемайтки. Язычество вполне дозволяло наложниц, а эту ласковую кареглазую девчонку подарил кунигасу сам Тройнат, нынче, после гибели Миндовга – великий властелин всех литовских – и части русских – земель.

– Входи, входи, друг! – прогнав полуодетую деву в опочивальню, Довмонт указал боярину на скамью. – Садись. Ешь, пей, угощайся с дороги. Ну и заодно – рассказывай. Вижу, вижу я, тебя есть, что сказать, друже.

– Есть, – сделав пару глотков из массивного серебряного кубка, Любарт пригладил свою темную шевелюру и во всех подробностях поведал о том, что ему рассказали стражи. Их и принуждать-то не было никакой нужды – службу свою они несли честно, каяться не в чем. Другое дело, что старый воевода что-то в последнее время разобиделся на своих верных слуг, сослал вот, на мельницу, в глушь.

Довмонт слушал боярина с непроницаемым лицом и холодным взором. Однако лишь одни боги ведали, что творилось сейчас в душе кунигаса. Старый воевода Сирвид – предатель! В это трудно было поверить, но… Судя по рассказу Любарта, дело обстояло именно так. Были, были гонцы! Не предали, никуда не делись, исполнили поручение со всем тщанием. Исполнили… и сгинули. Интересно, куда? Впрочем, ясно…

– Гонцов, мальчишек, стражники больше не видели, – пояснил верный соратник кунигаса. – И куда делись – не ведают. Говорят только, что гонцов увел с собой воевода. Одного, затем другого. Переговорить с глазу на глаз, дело-то тайное.

– Один увел?

– Нет, еще был слуга. Стражники видели. В сером плаще… как его… Янис, кажется.

– Янис, слуга… – повторив, князь скривил губы и с недобрым прищуром уставился в стену.

Янис давно уже решил бежать. Уйти от своего хозяина, слишком многие секреты которого он – на свою голову – знал. Податься для начала в Ригу – Отто обещал помочь. Купили бы на двоих небольшой кораблик – средства на то имелись. Наняли бы команду, да возили бы товары по Даугаве-реке, по фольваркам да рыцарским замкам. Даугава-река – спокойная, замков много, один Динабург чего стоит! Да и ливы – спокойный народ, не чета литовцам… А ежели не выйдет с корабликом, так можно и чем другим заняться. Надоело уже Янису в слугах! Да и опасно – либо кто из бояр да князей прибьет, либо сам воевода. Ну, а уж если воеводу возьмут – тут уж и верному слуге тем более не отвертеться. Тем более что в последнее время вертелось возле старого Сирвида немало любопытных людишек. Все выспрашивали, зыркали, примечали. Не нравилось это Янису, очень не нравилось. Пора уже было бежать…

Однако так просто сорваться с места казалось слуге преждевременным. Хотелось – с оказией, да еще что-нибудь с собой прихватить из воеводского добра – почему бы и нет? Жадность, жадность держала Яниса получше, чем толстая железная цепь! Он знал, конечно, где старый Сирвид хранит свое серебришко – в нескольких сундуках в своей собственной опочивальне. Попробуй, доберись!

Впрочем, Янис и не собирался пробовать. Вот еще – так рисковать, оно того не стоит! Куда лучше пробраться на конюшню – там и седла, и уздечки, и попоны-чепраки. Все серебром украшены, лентами шелковыми! Забрать все! Заодно и коня можно увести.

Долго выжидал Янис и, наконец, дождался. Остановились близ Утены рижские купцы, с ними-то слуга и сговорился – чтоб вместе, до самой Риги. Не за так, конечно… Купцы поутру отправлялись, вот Янис и подсуетился…

Еще не начинало светать, как слуга вошел в конюшню, пинком разбудив прикорнувшего на сене юного служку.