– Как скажешь, – улыбнувшись, Игорь хотел было сказать юной гостье, что вовсе не собирается на ней жениться, но…

Это было бы оскорблением! Не только самой Рамуне, но и всего ее рода, всего Дайновского княжества, всей лидской земли! Ладно… со временем как-нибудь… не сейчас.

Князь вошел к себе… и едва не сбил с ног Гинтарса! Тот как раз выскочил из-под ложа…

– Что ты там потерял, парень? – нахмурился Довмонт.

– Мне сказали служанки… они застилали постель и нашли… вот! – часто моргая, парнишка показал на ладони маленькую засушенную ящерицу!

Игорь хмыкнул:

– И что? Ну, плохо убирают. Значит, надобно наказать слуг.

– Это не простая ящерка, мой вождь, – сглотнув слюну, Гинтарс качнул головою, блестящие светло-голубые глаза его округлились от самого неподдельного ужаса, словно бы подросток держал на ладони не мертвую ящерицу, а живую ядовитую змею, извивающуюся, раскрывающую пасть и вот-вот норовящую ужалить!

– Это не ящерка, князь. Это наговор, – тихо промолвил парнишка. – Наложенное кем-то заклятье. Думаю – на твою смерть. Видишь, ящерицу проткнули иголкой, а вот это пятнышко – кровь.

– Наговор…

К словам слуги кунигас отнесся довольно серьезно. Все-таки в Утене у него имелось немало врагов, мечтавших о возвращении Наримонта. Кроме того, еще не стоило сбрасывать со счетов нальшанского жреца Будивида. Старый интриган вполне мог спеться с утенскими предателями. Вполне. Заклятье тоже он мог наложить – все же жрец, к подобным делам привычный. Подослал кого-то, и… Но как мог посторонний пробраться в опочивальню князя?! Да никак. Значит, кто-то из своих… Гинтарс? Нет, вряд ли, парнишка искренне предан, да и ящерицу он же и показал. Тогда кто? Скорее всего, кто-то из челяди. Сговорился с Будивидом, и… или, наоборот, жрец прислал кого-то сам, обиженный на то, что кунигас оставил его в Нальшанах. Ну да – здесь еще этого старого черта и не хватало!

– Как тебе княжна? – искоса глянув на слугу, неожиданно поинтересовался Довмонт.

– Рамуне? – парнишка смущенно моргнул. – Ну, она же княжна, а я…

– Интересно, что же ее так развеселило? – выглянув в окно, задумчиво протянул кунигас. – Грустила-грустила, слезы лила, а тут вдруг – смеется! С чего?

– Может, на лодке кататься понравилось?

Может, и так. Может…

Выпроводив Гинтарса, князь велел позвать к себе Любарта, коему доверял практически полностью. Доверял и Гинтарсу, и Альгирдасу, однако верный слуга был еще слишком юн для особенно важных дел, на Альгирдаса же кунигас возложил охрану и сопровождение своей юной гостьи.

Недавно назначенный сотником, Любарт, поклонившись, уселся на лавку, внимательно слушая своего господина. Выслушав же – высказался:

– Думаю, это Будивид, больше некому, – нахмурился Любарт, всегда недолюбливавший жреца. – Мстит за то, что мы не взяли его в Утену. Говорит, могли бы и взять… Но в Утене ведь и свой великий криве есть, верно! Нет, ты, Даумантас, правильно и сделал, что не взял. Не зря говорят – два медведя в одной берлоге не уживутся. Жрец это все! Будивидас! Он! Я так думаю, хорошо бы отправить в Нальшанай верных людей, князь. Разобрались бы с криве, пока не поздно.

– Отправляй, – согласно кивнул Довмонт. – Только пусть не торопятся. Не делают ничего без моего приказа…

– И вот еще что, княже, – молодой человек хмыкнул и сверкнул темными цыганистыми глазами. Он еще больше, чем прежде, стал походить на испанца или итальянца. От природы смуглый, с длинными темными локонами и иссиня-черной щетиной, Любарт тем не менее никогда не суетился, а все делал расчетливо, медленно, с умом. Зато и ценил его князь куда больше Альгирдаса.

– Я вот так думаю, мой кунигас, надо челядь расспрашивать. Ну, не может же так быть, чтобы кто-то совсем незаметно в твою спальню пробрался! Он что же, в окно влез, что ли?

Князь покусал губу:

– Я же говорю, это не чужой. Из своих кто-то!

– Тем более, – спокойно отозвался сотник. – Так не бывает, чтоб что-то произошло в самой полнейшей тайне. Кто-нибудь что-нибудь да видел, знал.

– Хорошо, – махнул рукой князь. – Делай, как знаешь, дружище.

Дело сдвинулось уже к вечеру. За ужином Любарт жестом отозвал кунигаса в сторону и шепотом доложил:

– Ростислава. Служанка княжны.

– Служанка?

Оказывается, юную и смешливую Ростиславу мельком увидел в княжеской горнице Нелюд-челядин. Он как раз приносил туда кувшин с душистым медвяным квасом…

– И что делала служанка? – напрягся Довмонт.

Любартас тряхнул волосами:

– А ничего не делала. Нелюд сказал – просто сидела на лавке, его дожидалась.

– Дожидалась? Зачем?

– Сказала – за квасом пришла. Княжне, мол, пить захотелось. Очень уж ей медвяной квас понравился, ага.

Квас понравился, надо же… Что ж, неужели – Рамуне? Эта худенькая девочка-подросток, ромашка с соломенными косами. Рамуне… Впрочем, почему бы и нет? Мотивы ее пока непонятны, но они есть, обязательно есть. По какой-то неизвестной причине младшей дочке затерянного в лесах князька почему-то не хочется стать женой доблестного нальшанского кунигаса. Хотя сватает-то ее – сам Миндовг, с которым шутки плохи. Отец, лидский князь, наверняка ошалел от радости. А вот дочка его – что-то не очень. Кстати, вчера она чему-то бурно радовалась… Чему? На лодочке, говоришь, каталась…

Не слишком-то широка речка Утенайка, однако же и не очень узка. Не ручей все же. Не глубока, но и вброд не перейдешь, даже в середине июля. Потому как лес. Чаща кругом. Вытекают из болот, из пущи, ручьи, питают речку. Холодная водица, впрочем, на песчаном плесе нагревается, купаться можно.

Вот и сейчас там купались. Шум, гам, плеск! Детишки сбежались – тут луга, сенокосы рядом, вот, к вечеру ближе, родители и отпустили ребят. А те – и рады! Плещутся, кричат, верещат.

Чуть дальше, если пройти по плесу – заросли ивы да вербы, краснотал, смородина, густой камыш с рогозом. Там, за кусточками, обычно девчонки купались… а если еще чуток пройти, в самые-то заросли…

Туда князь и шел. Осторожно, стараясь не шуметь, не трещать ветками да сучками. Старался купальщиц не испугать, а то ведь те запросто могли физиономию расцарапать, не посмотрев, что князь. Князь, не князь, за девами купающимися подсматривать нечего! Вот и шел Даумантас, таился. Знал четко – куда.

Куда подальше, за краснотал, за ольху, за вербы. Там место – укромнее некуда. Обычно на лодочках приставали, но можно и по бережку пройти. Именно там и купалась юная Рамуне-ромашка, именно оттуда возвращалась потом веселая.

Совсем узенькой стала тропа. Звонкие голоса купальщиц далеко позади остались. Князь остановился, прислушался. Впереди, в ольховнике, пичужка защебетала, запела. Жаворонок, верно. Или, скорее, иволга – она как раз такую густую тень любит. Может, и малиновка – бог их там разберет, этих птиц, или, точнее говоря – боги. В таких вот укромных местах, говорят, и живет речной дух Упинис. Игривый дух, иногда и жестокий даже. Запросто может, кого захочет, в реку, на глубину утащить! Потому по весне еще и в самом начале лета, приносят Упинису жертвы. Девушки венок плетут, в реку бросают. Речной дух и куриной кровью не брезгует, а иногда – и человечьей. Вот тогда и тонут купальщики да рыбаки. Сердится Упинис, переворачивает лодки, держи ухо востро.

Вот щебетание оборвалось. Резко, вдруг, словно бы кто-то спугнул. Кунигас сделал пару шагов, затаился… и услыхал голоса. Один – нежный, девичий, второй – юношеский, ломкий.

– Ты все сделала, как я сказал, Рамуне?

– Да-да, милый! Верная служанка моя подложила ящерку. Никто и не заметил!

Девчонка злорадно засмеялась и тут же осеклась:

– Только вот – поможет ли?

– Здесь три наговора! И семь кровинок. Поможет! Обязательно поможет. Ты же знаешь, мой дед – криве, жрец.

Ах, вон оно что! Вон что вы, юные пионеры, задумали. Князя своего сгубить? Нынче спокойно было, так что действовал Игорь, а не Довмонт. Иначе бы, верно, все обернулось кровью.