Так что и тут надобно посмотреть – может, что укрепить, усилить?

А сон князю и впрямь приснился, мягко говоря – недобрый! Из той, будущей жизни видения, из которой все ж иногда достигали Довмонта-Игоря. И уж тут никакой игумен не растолковал бы!

Снилось, будто он, Игорь, мчится по асфальтовому шоссе на каком-то мопеде, и компания у него – одна юная гопота! Ехали, черт-те куда, без всякой конкретной цели – катались…

Ехали, ехали… и вдруг сознание Игоря взметнулось вверх, в небеса… потом опустилось… И увидел он… литовского язычника Йомантаса! Жрец был не один, а с юной брюнеткой в черных шортах и кедах, которую уводил… в сторону какой-то разрушенной фермы, что ли… При том у Йомантаса был фотоаппарат! Фотограф, блин… Несмотря на сон, князь – Игорь – прекрасно понял, куда и зачем ведет девчонку язычник. На смерть! На закланье, на лютую гибель… Жуткая, злая участь – стать жертвой поганым языческим божкам, богомерзким идолищам!

Девушка… Как славно она улыбалась… что-то говорила, рассказывала… Да уж, когда надо, проклятый жрец умел быть очень обаятельным… Хитрый, опаснейший тип! Как хорошо, что здесь, в этой эпохе, он давно уже мертв! Убит лично князем, а тело брошено в болото… или оставлено на растерзанье хищникам и воронам? Да все равно, как бы ни было – одного из главных врагов Игоря-Довмонта давно не было в живых!

А вот там он был! И шел к старой ферме… с девушкой… Вел, заговаривал зубы… В сумке, небось и нож, и веревки припас…

Тогда, во сне, князь не знал, что делать, как уберечь эту девочку, спасти… Никак, наверное…

И снова сознание его переместилось в одного из тех, на мопедах…

Тот резко тормознул…

– Эй, ты чего? – остановившись и заглушив мотор, зло прищурился главарь – белобрысый пацан лет шестнадцати. – Что, на пляж с нами не поедешь? Ну, как знаешь… А то зацепили бы девчонок…

– А давайте – на старую ферму, – не своим голосом неожиданно предложил князь. – Любит там одна деваха гулять… Ее бы и зацепили.

– Красивая хоть?

– Да ничего вроде… И почти всем дает!

– Вроде-вроде! – передразнив, белобрысый согласно махнул рукой. – Ладно, поехали. Раз уж она всем дает… Может, и нам не откажет?

С глумливым хохотом подростки свернули с шоссе и покатили к поселку…

– Какие еще немцы? – проснувшись, ромашкинский воевода Дормидонт смачно зевнул. – Мир у нас с ними. Мир.

– Так, господине, гонец… вестник! – поклонился страж.

– Что еще за гонец? От кого? – почесав растрепанную бородищу, Дормидонт Иович перекрестился на висевшую в углу икону.

– Да незнамо… – замялся дружинник. Кольчуга, шелом, тесак добрый, еще и шестопер – боярин Собакин свою стражу вооружал, не скупясь. – Не спросили ишшо… А он сам не сказывал?

– Не спроси-или! – велев слуге подать верхнюю рубаху, передразнил воевода. – А вот надо было спросить! А то будят, понимаешь… Ну, одначе, ладно – ведите гонца сюда. Поглядим… И это… за тиуном пошлите – вдруг и впрямь напали? Будем думать тогда.

Немолод был Дормидонт Иович, опытен, мудр. Вот и сейчас не стал брать на себя всю ответственность – лучше напополам с тиуном разделить. А то вдруг что не так? Тиун-то, к слову, обмолвился как-то про каких-то гостей… Не те ли гости и припожаловали? Тогда его, воеводы, выгода где? И, если это те гостьи… то тогда с гонцом надо решать… Хотя… дружина, слуги – не так поймут. Ладно, посмотрим…

– Тиуна зовите! А гонца – сюда, в сени. Я выйду посейчас… Эй! Квасу мне кто-нибудь принесет?

Вестника тут же и притащили – белоголовый отрок, растрепанный, дрожащий, босой…

– Там… там это… напали, жгут! – едва войдя, мальчишка сразу же замахал руками.

Боярин невольно нахмурился и кивнул слуге. Тот – дюжий мужичага – тут же отвесил отроку подзатыльник:

– Сперва поклонись, шпынь! А потом уж докладывай.

Шмыгнув носом, вестник принялся кланяться:

– Скорей бы, батюшка воевода, скорей… Ведь побьют всех! Угонят! Сожгут!

– Не торопись! – недобро прищурился Дормидонт. – Сперва обскажи все.

– Так я и говорю ж! Напали, жгут…

– Да кто напал-то? Немцы?

– Немцы, – Ониська заморгал.

– А может, не немцы? – испив кваску, хитро прищурился воевода. – Может, литовцы?

– Может, и литовцы, батюшка! – отрок согласно закивал.

– Или какие иные разбойные люди?

– Или… какие иные… Так убивают же, батюшка! Грабят! Жгут. Дружину б скорей…

Тут подоспел и Анемподист-тиун, глянул недобро:

– Это кого грабят-то?

– Нас, в Костове, господин…

– В Костове, говоришь… – прищурив глаза, тиун повел крючковатым носом. – А ты сам-то кто таков есть?

– Онисим я, – испуганно заморгал парень. – Никифоров… Батюшки-боярина Гюряты Степаныча холоп.

– Ах, хол-о-оп! Может, вы, холопы, там все и подожгли? Разбираться надо!

– Ой, господине! – Онисим взмолился, упав на колени. – Разобраться и опосля можно… Счас бы помочь! Скорей бы дружину, воев… А то как бы поздно не было!

– Он нам еще и дерзит! – тиун переглянулся с воеводой. – Какой же наглый холоп!

– Плетей ему за дерзость! – приказал Дормидонт. – А потом в поруб. Ну, а мы пока – в Костово. Поглядим, что там делается… Эй, вы там! Седлайте коней!

– Ты бы шибко-то не спешил, Дормидонт Иович, – подойдя, едва слышно шепнул управитель. – Не думай, все-то не пожгут…

Слуги уже увели на двор Онисима, вышли и дружинники…

– И кто там? – напрямик спросил воевода.

– Цвеллер, – покосившись на двери, Анемподист хмыкнул. – Перстень тебе златой передал и просил кланяться. Жечь особо не будут, мелочь похватают – и прочь.

– Мелочь они похватают… – недовольно скривился Дормидонт Иович. – Ишь ты, наживутся за наш счет.

– Не за наш, друже Дормидонт, а за хозяйский!

– Все одно, – воевода махнул рукой. – Одного перстня – мало!

– Монеты еще серебряные. Пфенниги. Хоть что-то! Да не журись, друже! – неожиданно хохотнул Анемподист. – Не все же нам кому-то служить? Скоро и сами для себя поживем… Где-нибудь в Полоцке… или даже в Риге! Дома купим, людишек…

– Эх, скорей бы… Скорей!

Сорвав рубаху, слуги бросили Ониську на лавку, вытащенную на задний двор. Светало уже, белесое небо над дальним лесом занималось зарею. Здоровущий мужик, закатав рукава рубахи, вытащил из-за пояса плеть… и задумался.

– А сколько ударов-то? Не сказал. Опять же – и как бить? А, Егорий?

Другой слуга, Егорий, выглядел куда более степенно, насколько это вообще возможно для слуги – челядина или холопа. Лет тридцати, среднего ростика, лицо узкое, бородка… Верхняя рубаха доброго немецкого сукна, кожаный пояс, кошель-калита, суконная, с беличьей оторочкой, шапка, на среднем пальце – серебряное кольцо. Доверенное лицо! Умен, а главное – предан.

– Я вот так думаю – ты для острастки побей, – Егорий потеребил бородку. – Не шибко… но и не так, чтоб в радость.

– А сколько?

– Да с полдюжины, пожалуй, хватит…

– Ну, что ж…

Примерился мужичага. Ожег! Хоть видно и не в полную силу стегал, а все же больно!

Дернулся Онисим, вскрикнул… Почувствовал на спине кровь…

Еще удар… еще…

– У-у-у!

И все! Кончилась экзекуция.

Егорий отвязал парня, рубаху подал:

– Пока что посиди-ка маленько так – рубаху не пачкай. И Кустодеюшку благодари – что легко отделался.

– Благодарствую, – пересилив себя, поклонился мальчишка.

Палачу – Кустодею – вежливость такая понравилась. Ухмыльнулся Кустодей, бородищу пригладил:

– Ништо. Коль теребить не будешь – к завтрему заживет.

– А денек-то сегодня славный выйдет! – глянув на небо, улыбнулся Егорий. Потом перевел взгляд на отрока. – Ну, давай, шагай в поруб, что встал?

– Да я б… – Онисим закусил губу. – Дружина-то поскакала?

– А как же! Только что вот…

– Ну, слава богу… Теперь и в поруб можно.

В просторной подклети оказалось холодно, и парень быстро замерз – зуб на зуб не попадал. Хорошо, Кустодей пожалел – притащил соломы да дырявую овчинку кинул… Видать, хороший человек, добрый…