– Да всю траву вытоптали.
– А дальше, в крапиве? Ну, вдоль стены.
– Вдоль стены? – удивленно переспросил Довмонт. – Это еще зачем же?
– Так ветер-то сегодня какой! Отнести могло запросто… Я, княже, посейчас пошлю служку…
Служка отыскал! Не аркан, просто длинную веревку, сплетенную из пеньки. Как и предположил игумен, ее отнесло ветром к подножию стены. Тщательно осмотрев веревку, князь нахмурил брови: конец вовсе не прохудился, не истерся – был обрезан острым ножом или кинжалом!
– Это как же так получается? – отец Варсонофий покачал головой. – Чудны дела твои, Господи.
Довмонт задумчиво прищурился и покусал ус:
– Не господние здесь дела, отче. Людские!
Веревку явно перерезал кто-то из свиты! Из своих, из тех, кто бросился на башню, скопился там во многолюдстве… Может, специально и скопились? Чтоб дать убийце уйти… Ну, нет, это, конечно, вряд ли. Подозревать всех – гиблое дело. Не все, нет… но кто-то – однозначно. Оба убийцы – и мертвый мальчишка, и тот, кто его убил – явно имели сообщника в свите. Что ж… ничего необычного. Ведь предатель – немецкий шпион, речной убийца – так и не был найден. Затаился гад, осторожничал, залег на дно… И вот вам, нате – вынырнул.
Он и перерезал веревку, чтоб дать возможность скрыться второму убийце. В такой-то суматохе да в толпе – плевое дело. Тем более поначалу-то никто по сторонам не смотрел, все на трупы пялились. Хитер, хитер, ничего не скажешь. Ну, да теперь-то проявился! Хоть так. А, раз проявил себя – так сыщутся и зацепки, надо только искать. Тщательно, методично, не торопясь, но и поспешая – так же, как собирать материал для будущей диссертации.
* * *
Почему его не убили сразу, Кольша не знал. Верно, решили оставить покуда в живых, чтоб при случае принести в жертву своим поганым божкам! Чертовы язычники, верно, ждали какого-то подходящего праздника… или еще чего-то, тут уж было не разобрать.
Парня пока держали в амбаре, где хранились хомуты, седла и большие, с широкими полозьями, сани. Еще в хозяйстве имелись сани-волокуши, но те повсеместно использовались и летом. Амбар запирался массивной дверью, сколоченной из толстых дубовых досок. С той, уличной, стороны, дверь прочно держал засов. Основательный, крепкий, он был всунут в железные проушины и не оставлял узнику никаких шансов выбраться. Петли тоже были железные, кованые, крыша же – из теса. Тоже надежная – не вылезешь. Оставался один выход – пол.
Используя найденное стремя, узник быстро выкопал большую яму в дальнем углу сразу за санями. В сани же складывал и землю, прикрывая старой рогожкою. Раз в день, с утра, Дементий выводил пленника в уборную, и Кольша имел возможность осмотреться. Надо сказать, увиденное его вовсе не порадовало – амбар все ж таки находился довольно далеко от частокола… да и колья наверняка вкопаны глубоко. Чтоб их обойти, это какой же подкоп надобно вырыть! Дружина кротов не справится, не то что человек.
Приуныл паренек, загорюнился. Даже и яму рыть перестал. А к чему рыть-то? Видно же, что бесполезно. Надо что-то другое придумывать, вот только что? Слава Господу, время, кажется, еще было. На дворе – Кольша видел в дырочку, сквозь выпавший сучок – появлялись лишь пара слуг, да Дементий, ну и иногда язычник-литвин, которого больше не держали в амбаре, а перевели в избу. Кольша так полагал: не то чтоб язычнику доверяли, просто показывали свое благорасположение. Что-то он такое сделал, видать. Для боярина… Нет, ну ведь вот же – живоглот! Не литвин – боярин. С немцами снюхался, с язычником, вот… Гад, каких мало! Выбраться – все князю про него рассказать, а там уж и выяснится, кто это, у кого заимка в дальнем лесу. Выяснится, обязательно выяснится… только вот как бы поскорей сбежать? Эх, были бы крылья – улетел бы…
Из-за частокола – Кольша услышал – вдруг послышался чей-то крик. Спустившийся с крыльца Дементий махнул слугам, и те распахнули ворота, впустив предателя-боярина со свитой и ту самую женщину, которую отрок уже видел раньше, но так толком и не смог рассмотреть, а сейчас приник глазом к дырке.
Не молода уже… но и не старуха. Спутанные волосы, перевязанные широкой ярко-красной повязкой, бесстыдно разлеглись по плечам, как у какой-нибудь непотребной девки. Вытянутое лицо сперва показалось Кольше красивым… правда, все впечатление портил слишком большой, с горбинкою, нос. Кустистые брови и глубоко посаженные белесые, словно у мертвой рыбы, глаза придавали всему лицу какое-то зловещее выражение.
Отрок поежился, но испугаться не успел – получив приказание хозяина, Дементий отправился прямо к амбару. Скрипнул засов, дверь приоткрылась…
Оттолкнув слугу, Кольша вылетел из амбара неудержимой арбалетной стрелою и стремглав помчался к воротам… Тяжелые створки еще только закрывали, не особенно-то и торопясь, еще, верно, можно было успеть проскочить…
Не успел. Поймали. Кто-то из слуг бросился наперерез, сбил с ног… Рывком подняв мальчишку из пыли, Дементий отвесил ему звонкую затрещину.
Звякнув затейливым поясом, боярин нехорошо засмеялся:
– Прыткий! А? Уважаемая Хельга, что скажешь?
– Поглядим, – хмыкнула женщина. – Может, на что и сгодится. Вы сами-то что собрались с ним делать, господин?
– Собрался убить, – хозяин вотчины пожал плечами. Просто пожал, вовсе без всякой злобы. – Видишь ли, любезнейшая, отроче сей слишком много узнал… Впрочем, если ты намерена использовать его, то…
– Этого-то заглотыша? – Хельга откровенно расхохоталась, показав крупные, крепкие, как у лошади, зубы. – Боярин, не оскорбляйте чужих богов! Могут и обидеться.
– Ну, раз не нужен… Дементий! Сооруди быстренько петлю, – хохотнув – и чего развеселился? – именитый вотчинник указал пальцем на задний двор. – Мы его на той березе повесим. Пусть повисит. Вместо чучела, чтоб галки рассаду не поклевали.
Женщина покачала головой:
– Рано еще для рассады-то. А вешать его не торопитесь… Лучше мне отдайте… может, и впрямь, сгодится куда…
– Так я ж сразу и предложил!
Кольшу вновь закинули в амбар, откуда вывели лишь ночью. В темно-синем небе ярко сверкала серебряная молодая луна, а на поляне, возле старого дуба, вновь пылал костер. Отрок похолодел: он уже представлял, что сейчас с ним сделают. То же самое, что и с той несчастной девой – принесут в жертву мерзким языческим божкам!
Да и эта Хельга ясно кто. Ведьма! Да не простая – варяжская. Потомки варягов жили на Пскове отдельной улицей, у них даже своя церковь была, вполне себе православная. Только вот люди шептались – и старых своих богов варяги не позабыли, как не позабыли и язык.
Между тем к дубу подвели и беглого волхва. Подойдя к костру, литвин скинул рубаху и, подняв голову к небу, что-то зашептал, видать, молился. Бледное, вытянутое, словно лошадиная морда, лицо его казалось отрешенным от всех земных дел.
Сорвали рубаху и с Кольши, привязав паренька к толстому и шершавому стволу. Отрок уже и не пытался вырваться – куда там. Лишь дернулся пару раз да похолодел от липкого страха, в любой момент ожидая самой лютой смерти… такое, впрочем, в короткой жизни парня случалось уже не раз. И всякий раз Господь отводил беду! Может, и в этот раз отведет?
Отрок принялся с жаром молиться. Пресвятой Богородице и всем святым, которых знал… Правда, долго творить молитвы не получилось: подойдя ближе, ведьма хлестко ударила Кольшу по губам. Потом обернулась, осторожно взяла из рук слуги чашу с каким-то дымящимся зельем, поднесла:
– Пей! Пей, если не хочешь, чтоб с тебя с живого содрали кожу.
Шмыгнув носом, отрок послушно сделал несколько глотков…
Выпил и сразу же провалился в глубокий и до жути реальный сон. Кольша словно бы находился в каком-то городе, где пугало – всё! И огромные, с прозрачными окнами, дома, и гладкие широкие улицы с проносящимся по ним железными повозками без лошадей. От одного этого уже можно было сойти с ума. А еще был запах. Отвратительный, мерзкий, дымный… верно, так пахло в аду!
