Удобное место было под березой, высокое, сухое. Все стадо как на ладони – видно. Да не только стадо – и нераспаханное еще поле, и дорогу, и – чуть левее – ростки озимых. Солнышко припекало славно, почти как летом, однако ветерок-то еще холодненький дул. С немецкой стороны, с моря.

Плыли по бледно-синему небу белые кучерявые облака, щекотали Фимкины щеки длинные стебли таволги, а прямо над головой долбил ствол березы дятел. Славно! Перекусить бы еще… Пора бы!

Прищурив глаза, отрок глянул на солнышко. Да, пора бы уж Левке вернуться. С утра еще побежал малый в деревню, чего-нибудь взять поснедать. Лепешку черствую, да может, старшие братовья на зорьке рыбу поймали. Рыбу бы хорошо! Налима или щучку… да можно и окушков, даром что костлявые. Разложили с Левкой костерок, напекли бы рыбех на углях. Еще б соли бы… Ну, это уж мечтания.

Да где же Левка-то? Что-то припозднился брат. Не свалился ли по пути в овраг? Там есть такой, коварный…

Решительно поднявшись на ноги, отрок сунул за пояс хлыст и побежал к шалашику, где, быстро намотав онучи, надел на ноги лапти. По лесу-то, по сучьям босым не побегаешь. Да и змеи, говорят, просыпаться начали.

В лесу оказалось зябко, и Фимка тут же продрог, пожалев, что не накинул на плечи армячок. Уж не вспотел бы! Кое-где еще лежал снег, солнечные лучи его не трогали, предпочитая весело прыгать по вершинам высоких сосен и елей. Рядом, в орешнике, перекликались грачи, а где-то в глубине леса гулко куковала кукушка.

Вот и овраг, тот самый, коварный…

– Эй, Левка! – громко позвал пастушок.

Никакого ответа не последовало. Значит, не пришел еще парнишка, припозднился.

– Вот ведь, лентяй, – Фимка недовольно хмыкнул. – Я бы на его месте так бегом бежал бы!

Почему-то так и представилось, будто младший братец принесет с собой рыбу. Может, даже достанет и соль… возьмет щепоточку незаметненько – хватило б надолго. Хватило б, ага. Принесет Левка соль, как же! Нет, уж тут самому надобно. Пожарить рыбку на углях, посолить – ух, объедение.

Глотая слюну, пастушок выбрался из леса на опушку… и тут же увидел Левку. Братишка лежал в нежной весенней траве, упав навзничь, словно споткнулся… Только не споткнулся… В спине мальчика, под левой лопаткой, торчала короткая арбалетная стрела.

– Левк-а-а-а! – зарыдав, Фимка бросился к брату, перевернул, припал к груди, принялся тормошить… понимал – зря все это, мертвые не поднимутся, а Левка-то лежал – мертвый. Мертвее некуда.

Кто ж его так? Лесные разбойнички-тати в здешних местах давно уже не шалили, да и самострелов у них не было – оружие дорогое, да и стрелы к нему недешевые. Кто тогда? Новгородцы-ушкуйники? Или – немцы? И те, и другие – могли. Левка, верно, увидел, наткнулся на отряд да сразу бросился бежать… Вот и подстрелили. Достали стрелой уже на излете! Ежели в полную силу – насквозь прошили бы…

Ах, Левка, Левка… Пообедали. Поели рыбки…

Размазав по щекам слезы, Фимка уже больше не рыдал. Некогда! Кто бы это ни был – тати, ушкуйники, рыцари, – надо было срочно бежать в деревню, предупредить своих.

– Ты полежи тут пока, Левушка. А я – быстро… Я сейчас…

Зло сплюнув, отрок бросился напрямик, лесом. Бежал так, что дух захватывало, не обращая внимания на бьющие по лицу ветки. По пути едва не свалился в овраг, да неудачно перепрыгнул ручей, тут же промочив ноги. Все это было неважно. Успеть бы! Успеть…

Запах гари пастушок ощутил несколько позже, нежели увидел дым. Ветер дул в спину, уносил черные дымные клубы, а над старым плетнем, что на околице, поднимались языки пламени. Деревня горела! Мало того, тут и там разъезжали меж избами вооруженные всадники с черно-желтыми крестами на щитах и накидках. Немцы!

Враги не щадили никого! Много мужиков уже лежало заколотыми, с пробитыми головами. Да что там мужики, хватало и убитых детей, и женщин…

Вот послышался визг: несколько пеших воинов – кнехтов – гогоча, словно гуси, потащили в овин молодых дев, на ходу срывая с них одежду. Одна из дев вырвалась, побежала… Кнехт в железной каске с черным крестом в виде буквицы «Т» нагнал ее в два прыжка, ударил через плечо тесаком… Брызнула кровь, дева упала…

Похоже, рыцари разобрались с деревней очень быстро, сопротивление уже было подавлено. Да что говорить, никаких укреплений ведь не имелось, даже частокола – и того не было, один плетень. Надеялись на близкую усадьбу… да вот нынче не успели. Или немцы оказались хитрее, окружили заранее, обошли… Левку вот, убили, чтоб не успел предупредить.

Да, уже не сопротивлялся никто. Все, кто мог – были убиты. С закованным в железо рыцарем кто ж мог сладить? Уж точно не крестьянин с вилами. Кроме рыцарей, еще были кнехты – копейщики, арбалетчики… твари!

У колодца развлекались трое рыцарей в синих плащах с желтыми крестами. Дюжий кнехт подбрасывал высоко в небо младенца, а рыцари наперебой ловили ребенка на копья! Двух уже поймали… бросили окровавленные комочки в колодец!

Рядом открыто насиловали деву. Раздели, привязали к плетню, разведя в стороны ноги… и – по очереди. Всей толпой… Тешились, сволочи.

Фимка уже больше не плакал. То, что он видел – это было что-то запредельное, нечеловеческое совсем. Вот когда отрок порадовался, что был сиротой. Если б его матушку вот так вот… Впрочем, имелись и сестры…

Чем он, простой пастушок, мог сейчас помочь родным и близким людям? Только одним! Бежать со всех ног на усадьбу, предупредить, позвать помощь. Ведь немцы же!

И снова побежал отрок. Помчался со всех ног. Мимо околицы – к речке, там по берегу, перелеском, по тропе… Вот и усадьба! Холм, ров. Высокий частокол, бревенчатые башни – целая крепость, попробуй, возьми.

Ринулся отрок к мостику, пробежал, заколотил в ворота.

– Какого лешего ломисси? – свесился с воротной башни чернобородый увалень-страж. – Вот щас ка-ак дам в ухо!

– Да подожди ты – в ухо, Фома, – второй страж – молодой, с узким лицом и горящим взором, оказался куда как умней своего напарника. Глянул на Фимку внимательно и первым делом спросил:

– Ты не с Ромашовки ли будешь?

– Оттуль!

– И что там у вас горит? Небось, старый овин загорелся? Давно было говорено – почистить, а мужики ваши ленились все. Ничо! Вот ужо приедет скоро боярин-батюшка, он вам покажет, ужо!

– Не, не овин, – Фимка чуть не плакал, уже голос сорвал кричать. – Там немцы! Рыцари! Немцы!

– Хм… немцы? Так у нас с немцами мир!

– Ну, я ж видел, да! Рыцари, на конях… с крестами. Примучили, убивают всех… жгут. Надо б отряд какой на подмогу, ага.

Стражники озадаченно переглянулись:

– А вдруг и впрямь немцы? Похоже, парень не врет. Воеводе бы доложить, тиуну.

– Да и этого запустить… – молодой стражник перешел на внутреннюю сторону башни и крикнул вниз: – Эй, вы там! Ворота отворяйте.

Обо всем, что видел, пастушок рассказал тиуну и воеводе. Анемподиста-тиуна парнишка и раньше знал – кровопивец был тот еще, недоимщиков не щадил ни капли. А вот воевода был какой-то новый, раньше его Фимка на усадьбе не видел. Осанистый такой, весь из себя важный. Борода рыжая, глаза же – навыкате, злые. По всему чувствовалось – такой вражинам спуску не даст.

Однако, вместо того чтобы немедленно отправить отряд в деревню, воевода как-то иначе действовал. Вначале почесал бороду:

– Немцы? Так-та-ак…

А потом приказал срочно послать гонца во Псков, затворить понадежней ворота и готовиться к осаде.

– Да как же к осаде-то, батюшка? – повалившись на колени, зарыдал Фимка. – Там же, в деревне, живые еще остались…

Воевода сразу озлился:

– А ну, молчать! Неча тут кликушествовать. Не дозволю всяким говнам…

Анемподист-тиун ничего не сказал, лишь улыбнулся гаденько, подозвал слуг, шепнул…

Те тут же схватили отрока и вмиг потащили его к амбару. Там сорвали рубаху, портки, разложили на козлах – и в плети… Били с оттяжкою, больно. Извивался Фимка, кричал… Потом затих в уголке… правда, похоже, не умер.