– Мириам, любимая? Ты где?

Шелест крыльев.

В ответ он услышал лишь резкий пугающий крик совы.

Свет стал другим.

Совсем другим.

Сумерки наполнили Хойя-Бачу холодным фиолетовым полумраком и длинными тенями.

Темнело, и в это было невозможно поверить.

Он потер ладони, стараясь прогнать мурашки и избавиться от тягостного ощущения, что вечер наступил слишком быстро. Ему показалось, прошло всего несколько минут.

Куда-то делся целый кусок времени.

И жена.

Где они?

Он выругался, что не взял толстовку, выругался, что вообще решил пойти в этот лес. Разозлился.

– Мириам, хватит прятаться, выходи давай! – он постарался вложить в свой голос максимум решительности.

Но изо рта донесся лишь плаксивый шепот, такой тихий, что не напугал даже соловьев, молча и недовольно наблюдавших за ним с веток раскидистого дерева.

Звук.

Похожий на кашель.

Оттуда, где тропинка сбегала вниз, выгибаясь, как спина мула.

Этот звук привлек внимание Мириам, и она перестала наблюдать за располневшей фигурой мужа, сидевшего на корточках.

Какого хрена он там делает, вечно занимается всякой фигней, неужели не может поторопиться?

Движение.

В сплетении ветвей, за зеленым занавесом, колышущемся от ветра.

Она сделала несколько шагов по тропинке, которая должна была привести их на парковку, вернуть в цивилизацию; и, затаив дыхание, залюбовалась потрясающим зрелищем. Боль во рту сменилась горячей, мягкой, почти приятной пульсацией.

Метрах в десяти через заросли медленно пробирался олень, время от времени опуская голову и ища что-то в траве. Огромная, великолепная особь, которая была хорошо видна сквозь лабиринт буков и берез. Мириам смотрела на него не отрываясь, и вот наконец животное вышло на открытую поляну. Под копытом хрустнула сухая ветка, олень повернул голову – и Мириам вдруг увидела, какие у него рога.

Удивление сменилось замешательством: рога необыкновенной формы, плод галлюцинации, поднимались к небу на десятки метров, возвышаясь над верхушками леса.

Они пестрели отростками разного размера, закручивались спиралями и были как две капли воды похожи на деревья, которые Мириам видела в чаще леса Хойя-Бачу.

Она знала, что с годами рога оленей становятся все более ветвистыми и длинными; по ним можно определять возраст… и, хотя это звучало абсурдно, ей стало интересно, сколько лет

десятилетий, веков?

прекрасному животному, и как ему удается ходить по лесу, не запутываясь в кронах деревьев; было видно, что олень горбится под своей тяжеленной причудливой ношей.

Он понюхал воздух и пошел вперед.

Медленно.

Направляясь к тропинке.

К Мириам.

Она смотрела, как деревья расступаются, пропуская его.

Закрыла глаза.

Снова почувствовала болезненную пульсацию в челюсти, и решила, что это боль, страх, последствия операции и желание побыстрее получить помощь затуманили ей голову.

– Марио! Долго тебя ждать? – недовольно спросила она, но не услышала ответа от человека, с которым когда-то решила разделить жизнь.

Вместо Марио ответил олень, издав что-то среднее между собачьим тявканьем и хрипом умирающего; потом вышел на тропинку и встал между Мириам и поляной. Между Мириам и Марио.

Преграда из мускулов, темной шерсти и гигантских, фантастических рогов.

Теперь она видела его целиком.

Это что, последствия анестезии… восемь ног?! Твою мать, у него действительно восемь ног?

Олень посмотрел на нее в упор, и Мириам затрясло – черт возьми, никогда в жизни ее так не трясло; а она, как ни старалась, не могла с этим справиться: на месте глаз у оленя были глубокие черные дыры, необычайно глубокие и необычайно черные, без всяких отблесков.

И слишком много ног. Сколько же их на самом деле?

Она еще раз позвала мужа, но услышала в своем голосе такое отчаяние, что даже сама испугалась.

Только бы убежать отсюда, в нормальный мир, где есть другие люди и нет животных-мутантов, – бушевал адреналин в крови.

Она не могла вернуться.

Для этого надо было пройти мимо оленя,

а это действительно олень?

который не собирался никуда уходить. Но ее ужасала даже сама мысль приблизиться к нему.

Она побежала по тропинке в другую сторону. Инстинкт самосохранения подсказал ей, что надо спасаться.

Мириам еще надеялась, что парковка недалеко, а цоканье многочисленных копыт по камням звучит только у нее в голове.

Он бросил взгляд на экран телефона: сети нет. Кто бы сомневался.

Вдалеке послышалось хриплое, жалобное блеяние, как будто заблудшие души просили о помощи. Это те овцы, которых потерял пастух? Хорошо бы встретить его еще раз, чтобы поподробнее расспросить дорогу. Чтобы не бродить здесь одному.

Надо поторапливаться.

Главное не думать о том, что сумерки захватили мир, запачкав темно-синими пятнами исчерканное ветками небо.

Не думать об отце в полутьме коровника, о брызгах серого вещества и осколках костей, которые только что были лишним черепом теленка: все это в прошлом.

А от прошлого какой прок?

Надо жить настоящим и будущим, отыскать Мириам и отвезти ее в «Дентику». Может, она уже на парковке? Может, не стала его ждать, а нашла дорогу сама?

Она всегда так делает, разве нет? К черту…

Он поскользнулся на сыром камне и замахал руками, чтобы не упасть; из мокрых подмышек пахнуло потом и мертвой кожей.

Дыши. Дыши. Успокойся.

Он сосчитал до десяти в обратную сторону.

10… 9… 8…

Сколько он уже идет? Икры, спина и ягодицы болели невыносимо.

Марио представил себя и жену в ресторане клиники, словно это эпизод из какого-нибудь фильма: вот они нарядно одетые, расслабившись, сидят в уютном теплом зале, пьют красное вино, пробуют блюда национальной румынской кухни и смеются над злоключением

злоключением?

произошедшем с ними в этом странном лесу в этой странной долине.

Узкая, заваленная камнями тропинка, по которой было очень трудно идти, напоминала шрам на спине крутого холма; свет телефонного фонарика оказался плохим помощником в том, чтобы не оступиться.

Стараясь не позволять своим мыслям вторгаться на запретные территории, Марио снова и снова заставлял себя думать, какие насекомые и змеи ползают в траве леса Хойя-Бачу, в темноте, куда не может добраться тусклый свет.

– Мириам!

– Ириам! Риам! Иам! Ам!

Имя эхом пронеслось по лесу, став почти неузнаваемым. Озадаченный Марио Аррас сбавил шаг и внимательно прислушался.

Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы эта дорога оказалась верной, чтобы Мириам уже вышла на парковку, чтобы все было хорошо…

Он протянул вперед руку с телефоном, освещая тропу, и поклялся, что если благополучно доберется до места, то, вернувшись в Италию, сходит в церковь и поставит свечку.

– Мириам, Мимираириамм, Мимимимириариариариаммммм!

Он замер, увидев, как в сгустившихся сумерках засветились два бледно-голубых глаза.

Затаил дыхание.

Примерно минуту старался не издавать ни звука.

Но эхо все же вернулось и, вопреки всем законам физики, не стало тише, чем крик.

А наоборот, зазвучало намного интенсивнее, в десятки раз. И громче.

– МимимимимимимимимимимириариариариариариариаРИАРИАММ-МММММММ!

Он присел на корточки, уперся локтями в бедра и, выронив телефон, закрыл руками уши.

Засмеялся.

Захохотал.

Отчаянно, горько, безумно, всем телом сотрясаясь в рыданиях. В конце концов ощущение беспомощности, невыносимая усталость, дрожь от потной, прилипшей к телу одежды, продуваемой ветром, сделали свое дело – у него началась историка.

В какой-то момент каждой клеточкой своего тела он вдруг понял, что стань этот звук

РИААААМММММММММ!

громче хотя бы на один децибел, его организм не выдержит и сломается.