– По-вашему, они не совершили ничего ужасного? – спросил Рэн, ожидая, когда эсквайр вытрет клинок. – Казнить вроде бы не за что, и отпускать нельзя? Вы говорили, что только таких запирают в клетку.

– Крестьяне убили других крестьян – за такое не рубят головы. Повторю: мне не нравится всё, что касается церковного суда. Но в данном случае клетка – справедливое наказание.

Рэн кивком указал на обезглавленные трупы:

– Я их помиловал. – Вложил меч в ножны и, держась за луку седла, запрыгнул на коня.

Янара сунула Люте в руки скомканную нижнюю рубаху:

– Спрячь. Постираешь ночью, чтобы никто не видел.

Старуха кивнула:

– Никто не увидит, миледи. Не волнуйтесь.

Закрыв за ней дверь, Янара посмотрела на вторую служанку, суетящуюся возле кровати.

Люта и Лита – сёстры-близняшки – жили в замке с рождения. Прислуживали отцу герцогини, потом герцогине, матери Холафа. Последние три года скрашивали одиночество Янары. Вместе с ней вышивали и шили, тайком приносили книги из библиотеки и слушали раскрыв рты, как она читает. Обрабатывали на её спине раны после порки. Плакали, когда хотелось плакать ей, и пели, когда Мэриты отлучались из крепости.

Наблюдая, как Лита замывает пятно крови на матрасе, Янара подавила тяжёлый вздох. Глупая затея… Глупая и опасная! Если не сейчас, то через три-четыре месяца Холаф и его отец узнают, что она водила их за нос. Какое наказание ожидает её за ложь? Разденут донага и будут хлестать плетью, пока она не потеряет сознание. Потом сбросят в темницу, расположенную под угловой башней. Так поступили со старостой одной из деревень, когда его уличили в обмане. В чём заключался его обман, никто не знал. Господа не посвящали слуг в подробности. Просто собрали во дворе обитателей замка и предупредили, что всякого, кто опустится до лжи, ждёт такая же участь. Люта и Лита догадались, что задумала Янара, и всё равно решили ей помочь.

Вдалеке взревел боевой рог. Послышалось бренчание цепей. Стражники опускают подъёмный мост… Янара в ужасе приникла ухом к пергаменту, закрывающему оконный проём. Неужели едет Холаф? О господи! Хоть бы не он! Холаф пренебрегал многими правилами, не отличался чистоплотностью и брал жену, когда хотел. Его вряд ли остановит ложь о беременности. Тут-то всё и раскроется.

– Иди на лестницу, – велела Янара старухе. – Если господин надумает прийти ко мне, скажи ему…

Лита вытерла мыльные руки о передник, заправила под чепец седые космы и уставилась на хозяйку, ожидая окончания приказа.

Янара провела ладонью по лицу, не в силах сдерживать дрожь в пальцах:

– Беги на кухню и принеси нож.

Накинув одеяло на матрас, Лита ногой затолкала ушат с водой под кровать и с понурым видом удалилась.

Обхватив себя за плечи, Янара принялась мерить шагами опочивальню. В монастыре ей говорили: «Будь покорной мужу». Она покорялась. «Будь верной». Даже в самые мрачные дни она не помышляла о другом мужчине. «Люби и почитай». А вот с этим не сложилось. Невозможно любить и уважать человека, который превращает тебя в грязное и ничтожное существо. Убить мужа и свёкра не получится. Злости хватит. Сил и умения – нет. Но уйти из этой жизни с достоинством она найдёт в себе силы. И пусть Бог осуждает такие поступки, пусть люди сочтут её грешницей, она не станет исполнять желания подонков и с того света, из преисподней, призовёт их к ответу.

На крепость обрушилась какофония звуков: стук и скрип, унылый цокот копыт и лязг металла. Янара вновь приникла ухом к пергаменту. Ни залихватского свиста, каким обычно отмечал Холаф своё возвращение домой. Ни смеха рыцарей, предвкушающих трапезу. Мэрит-старший не щёлкает плетью, поторапливая конюхов и слуг.

– Миледи…

Янара обернулась. Ей хватило одного взгляда на стоящих у порога служанок, чтобы понять: Бог внял её мольбам.

Надевая на ходу накидку из овечьей шерсти, Янара выскочила из комнаты. По привычке побежала на смотровую площадку. На полпути развернулась – сверху она увидит всё, но ничего не услышит. Спотыкаясь и подгоняя идущих впереди старух, спустилась по винтовой лестнице. Перед тем как выйти из башни, натянула на лоб капюшон и глубоко вздохнула.

Ступив на деревянную лестницу, ведущую во двор, Янара оцепенела. Лита и Люта заставили её пригнуться и закрыли собой. Троица, облачённая в бесформенную серую одежду, слилась с серой стеной и не привлекла к себе внимания.

Янара смотрела поверх сомкнутых плеч старух и никак не могла собраться с мыслями. Она провела в затворничестве три года и сейчас чувствовала себя птицей, которая разучилась летать. С высоты смотровой площадки крепость выглядела игрушечной, и лишь близость к облакам доказывала обратное – маленькое сооружение не дотянулась бы до небес. Теперь крепостные стены казались Янаре неприступными скалами. Столпившиеся на галерее стражники походили на чучела, будто их подняли на стену и не успели расставить между зубцами. Соседние башни злобно щурились окнами-щелями. Ворота открыты, за ними виднелся мост, а чуть дальше – дорога.

Чтобы вырваться на волю, надо пробежать мимо слуг, замерших возле хозяйственных построек, мимо рыцарей, восседающих в сёдлах. А главное, надо пересечь двор, посреди которого на повозке лежал труп, прикрытый суконным одеялом. Лошадь, впряжённая в телегу, прядала ушами и косилась на людей.

Мэрит-старший стоял на крыльце кухни, глядел на одеяло, повторяющее изгибы тела, и убеждал себя, что сын устроил спектакль, а рыцари ждут не дождутся, когда герцог даст им знак поднять отца на смех.

Сантар, держась обеими руками за борт телеги, повторял как заведённый:

– Он схватился за сердце и упал… Он схватился за сердце…

– Мой сын никогда не болел, – растерянно вымолвил Мэрит-старший.

– Он схватился за сердце и упал! – Сантар уронил голову на грудь и подавился рыданиями. – Я поворачиваюсь, а он на коленях… Губы синие, лицо белое. А потом раз, и лбом в землю.

– Хватит наматывать сопли на кулак! – Мэрит-старший наконец-то нашёл в себе силы сойти с крыльца. Как и Сантар, вцепился в повозку. – Его кто-то осматривал?

– Лекари. Три. Или четыре. Я запутался.

– Что сказали?

– Сердечный приступ. – Сантар вытер нос ладонью – Один хотел его разрезать. Я запретил. Резать или нет, решаете вы, а не я.

Мэрит-старший откинул одеяло с мертвеца, оглядел одежду:

– Крови нет?

– Нигде, – покачал головой Сантар. – Ни капли. Только синяк под левой подмышкой. Мы застряли в толчее, могли нечаянно ударить. Не от синяка же он умер.

– Его убили.

– Я тоже так думаю, – поддакнул Сантар. – Но как?

– Неважно как. – Мэрит-старший стиснул плечо Холафа и повернулся к рыцарям. – Я знаю, кто виновен в смерти моего сына. Лой Лагмер и Рэн Хилд! Ваш долг перед сюзереном обязывает вас собрать под нашим штандартом войско и отомстить за господина.

Один из рыцарей спешился. Сорвал с себя зелёную тунику с изображением двухголового волка и бросил на телегу. Выдернув из шлема зелёное перо, вложил мертвецу в руку.

– Что это значит? – нахмурился Сантар.

– Смерть герцога освободила меня от клятвы верности.

Мэрит-старший побагровел от гнева:

– Дрянь! Да как ты смеешь… – И захлебнулся словами, увидев, как рыцари друг за другом спешиваются, избавляются от символики великого дома Мэритов и вновь садятся на коней.

Выхватив меч из ножен племянника, Мэрит двинулся на вассалов сына:

– Я выпотрошу всех до одного и станцую на ваших кишках. Ну что? Кто первый?

Сантар вцепился в его рукав и произнёс, вмиг охрипнув:

– Не горячитесь, дядя.

Он ехал с этими людьми почти неделю, пил с ними, ел, грелся у костра и спал бок о бок. Их молчание он расценил как размышления о мести. И до сих пор не верил, что они, не сговариваясь, решили предать.

– Думаю, доблестные воины желают принести клятву верности новому сюзерену – вам, дядя.

– Не желают, – откликнулся рыцарь, придерживая гарцующего коня. – Вы не нуждаетесь в нашей защите, лорд Мэрит. Что нам защищать? Вашу жизнь? Такого уговора с герцогом Мэритом не было. А кроме жизни, у вас ничего нет. Этот замок принадлежал вашей супруге, хранительнице титула. Потом он перешёл к вашему сыну, а он не оставил наследника. Значит, этот замок и феод ничейные.