На рассвете забренчали цепи, затрещали доски. Подъёмный мост одним концом гулко улёгся на противоположный край рва. Заскрипели отворяемые ворота. С натужным скрежетом вверх поползла решётка. Королевская крепость раззявила пасть.

Послышались хлёсткие щелчки плётки и цокот копыт. На мост выехала шестёрка лошадей, впряжённых в повозку попарно. В деревянном кузове, на носилках, тряслось тело королевы Эльвы, укрытое тёмно-синим флагом, расшитым золотыми желудями. Символ правящей династии вместе со своей хозяйкой отправился в последний путь.

Члены Знатного Собрания и королевские гвардейцы ждали катафалк на гребне насыпи. Повозка, сопровождаемая священниками и монахами, прокатила по длинному мосту и выехала на дорогу. Похоронная процессия двинулась в столицу Шамидана.

Ближе к полудню на горизонте завиднелись городские зубчатые стены, скрывающие дома. Лишь белокаменная громада Фамальского замка и храм Веры взрезали крышами и башнями сизое небо.

Донёсся рёв боевого рога – Фамаль встречал государыню, прибывшую в свои владения впервые за последние двадцать лет.

Обычно в это время года улицы выглядят серо-чёрными, унылыми – сегодня они бурлили красками: великие и малые лорды, их сыновья и вассалы оделись в цвета своих знатных домов. На каждом углу голосили плакальщицы, и казалось, что рыдает вся столица. Стоя на бочках, провидцы в рубищах предвещали войну, голод и конец света. Высунувшись из окон борделя, шлюхи трясли обнажёнными грудями и зазывали прохожих. Звякали кольчуги, бряцали доспехи, по каменной мостовой стучали каблуки и шаркали подошвы. В толчее мелькали лохматые головы мальчишек. Ушлые сорванцы срезали кошельки с ремней зевак и скрывались в тёмных подворотнях. Тут и там раздавались запоздалые угрозы.

Холаф Мэрит оглянулся на шедших позади рыцарей в зелёных туниках с двухголовым волком, прикрыл полами плаща коллар на груди и свернул за угол дома. Толпа стиснула его и потащила к храму Веры. Холаф прижал ножны с мечом к бедру, вцепился в узел на ремне, опасаясь, что он развяжется, и приготовился вынырнуть из потока на следующем перекрёстке. Он хотел присоединиться к похоронной процессии, а не топтаться на площади вместе с крестьянами и горожанами в ожидании катафалка.

Дойдя до поворота, Холаф посмотрел вперёд, прибавил шаг и зарычал, требуя уступить дорогу и подкрепляя слова тумаками. Там, впереди, над людским морем ветер трепал оранжевые перья на шлемах. Рыцари Лоя Лагмера! Значит, он где-то поблизости!

Скрипя зубами, Холаф пробился к герцогу. Пошёл рядом, сжимая рукоять меча и чувствуя холод металла даже через перчатку.

Лой Лагмер бросил на него небрежный взгляд:

– Я знал, что вам хватит ума не участвовать в бойне.

Холаф не нашёлся что сказать.

– Наёмников отправили или стражников из крепости? – спросил Лой и заехал кулаком мужику в лицо. – Куда лезешь? Не видишь, кто идёт?

– Наёмников, – ответил Холаф, с трудом разомкнув челюсти. Герцог Лагмер обвёл его вокруг пальца!

– Я тоже наёмников. Снарядил им обоз, будто они торгаши. – Лой толкнул крестьянина в спину. – Иди быстрее, тля капустная! – Вновь бросил взгляд на Холафа. – Знатное Собрание объявило месяц траура. Слышали?

– Нет, не слышал. Я только что приехал.

– Вы не получили приглашения в Фамальский замок?

– Нет. – Холаф вместе с толпой отпрянул от стены дома; кто-то выплеснул из окна помои.

– Сука! Бестия! – заорали люди, на ходу отряхивая суконные колпаки и одежду. – Чтобы тебе задницу разорвало!

– А я получил, – произнёс Лой. – И вы получите. Через месяц мы должны выступить с речью перед Собранием. Эти засранцы изберут короля.

– Грёбаные земледельцы! – ругнулся Холаф. – Но мы-то с вами встретимся раньше. Выбирайте: Слепая лощина или Гнилое поле.

– Теперь я верю, что вы приехали только что и ничего не слышали, – усмехнулся Лой и дёрнул подол плаща, зацепившийся за доску, торчащую из горы мусора. – На время траура запрещены поединки.

– Мы подчинимся пахарям?

– Мы сразимся здесь, за стенами Фамаля. Зачем нам прятаться?

Холаф скривил губы. Лой Лагмер боится подвоха.

– Согласен. Когда?

– Когда закончится траур. – Лой указал в сторону. – Давайте свернём.

Они вырвались из одной толпы и примкнули к другой, движущейся по Купеческой улице мимо закрытых лавок и ссудных контор. Здесь людей оказалось больше, и шли они плотнее. Плакальщицы рыдали громче, от их голосов звенело в ушах.

Обеими руками придерживая ножны, Лой наклонился к Холафу и произнёс, перекрикивая шум:

– Мы должны блюсти закон, ибо кто-то из нас сам станет законом. Какой пример мы подадим народу, если не подчинимся Собранию? Победитель сразу после схватки отправится в Фамальский замок и сядет на трон. Весь в крови, и меч его будет истекать кровью. Вот такого короля ждёт народ! Триумфатора! А не семенного быка, которого мечтает выбрать знатное стадо.

Холаф представил себя взлохмаченным, с горящим взглядом, в погнутых доспехах, покрытых кровавыми потёками, и кивнул:

– Согласен.

– А теперь поторопимся! Мы должны стоять в первых рядах, у всех на виду, чтобы никто не заподозрил нас в убийстве герцога Хилда.

Пробиться в первые ряды не получилось: перед главным храмом страны, на огромной площади, собрались тысячи горожан и гостей столицы. Холаф недовольно крякнул. Зря он заскочил в бордель. Люди пришли сюда заранее, окружили поленницу, и никакими угрозами их не сгонишь с места. А с другой стороны, вдали от костра не так будет вонять горелым мясом. Есть и третья причина держаться подальше от места проведения обряда: когда огонь погаснет, знахарки и колдуны ринутся собирать кости для изготовления магических атрибутов и амулетов от неизлечимых хворей, а стражники примутся разгонять их. В такой сваре недолго и плетей схлопотать.

Сквозь гомон и плач пробился голос: «Расступись! Расступись, мать вашу!» Толпа сжалась и разверзлась, образуя проход. На площадь вышла похоронная процессия. Впереди ехали всадники, стегая зевак хлыстами. За ними следовали королевские гвардейцы, держа на плечах носилки с телом королевы. При каждом шаге воинов ткань, закрывающая лицо покойницы, пузырилась, синий флаг, прибитый к бортикам, колыхался, и чудилось, что жёлуди покачиваются на воде. За носилками важно шествовали члены Знатного Собрания, Хранители и церковники. Процессию замыкали монахи, стискивая в кулаках горящие факелы.

Под давлением задних рядов люди скучились ещё плотнее. Поднялся невообразимый ор. Плакальщицы заголосили во всю мощь своих лёгких.

Гвардейцы водрузили носилки на облитую маслом поленницу. Представители духовной и мирской власти взошли по широкой лестнице к двери храма. Внизу выстроились обитатели монастырей.

Святейший отец вскинул руку, призывая к тишине. На чёрном одеянии блеснули серебряные кольца, нашитые на ткань замысловатым узором. Ветер перекинул седые волосы с одного плеча на другое, надул за спиной парус-капюшон. Толпа умолкла. Святейший начал читать молитву на церковном языке, непонятном простым смертным. Монахи повторяли за ним каждую фразу. Их голоса, усиленные эхом, производили ошеломляющее впечатление.

От речитатива, звучащего будто из преисподней, у Холафа затряслись поджилки. Вспомнились последние слова матери, лежащей на смертном одре: «Мы грешники, гореть нам в аду». О ком она говорила? О всех людях или о своей семье?.. Церковники придумали обряд очищения души огнём: грехи якобы сгорают вместе с покойником. Так ли это? Кто проверял?

Монахи с песнопениями подожгли поленницу факелами. Плакальщицы вновь разрыдались. Треск, дым, вонь заставили людей отпрянуть от костра. Прикрывая нос меховым воротником, Холаф смотрел, как тают искры на фоне глухих стен храма, и размышлял о предстоящем сражении с Лагмером. Мысли переключились на Хилда. Не сегодня-завтра герцог преодолеет Суровый перевал. Справится ли Флос с поставленной задачей? Если не справится, Холаф отдаст Янару отцу, а Флоса заставит смотреть.