— Когда я выйду замуж, тоже поставлю в доме такие часы, — сказала Ивана, осторожно закрыла стеклянную дверцу и положила ключик на открытую ладонь Карела.

Это почти интимное прикосновение вывело его из равновесия.

— И когда же это будет? — брякнул он и сам удивился, как ему хватило смелости такое произнести.

Она улыбнулась.

— Будь моя воля, я бы вышла замуж хоть сейчас. Но мой Ярослав — военный…

Ивана не закончила фразу и только тяжело вздохнула.

Карел Карасек уставился на нее. Очевидно, он ожидал совсем другого ответа. Что-то вроде: «Мне не за кого выйти замуж» или «Ну кто же на мне женится?», а он бы тогда ответил: «Например, я», — а потом они пошли бы в кино, и все бы уже шло как по маслу. Они бы поженились, и Ивана стала бы прекрасной женой, он это чувствовал, и о маме бы позаботилась… Он так чудесно это все себе представлял, а в реальности он стоит посреди часовой мастерской, непонимающе смотрит на девушку, с которой в своих фантазиях провел не один вечер, и может выдавить из себя только бестактное:

— Ярослав Горачек? Он же встречается с Ганой Гелеровой.

Но Ивана не растерялась. Она уже давно искала удобного случая, чтобы поделиться новостью об их с Ярославом романе с кем-нибудь, кто точно передаст ее по назначению, то есть Гане.

— Ах, пан Карел, это уже давно в прошлом. С Ганочкой они разошлись, когда она решила эмигрировать в Англию.

Она взяла со столика деньги, спрятала их в кошелек, мелочь сунула в карман, застегнула пальто до самого верха и ослепительно улыбнулась на прощание.

— Ну, до вторника, пан Карел.

— Прощайте, — ответил Карел и вернулся за свой столик, как будто ничего не произошло, правда, хотя он просидел так два часа, часы он больше не чинил.

Гана Гелерова продолжала собирать себе приданое. Она сшила два комплекта постельного белья, обшила тесьмой полотенца, связала покрывало на супружеское ложе и на кухонную кушетку. В шкафу росла стопка наволочек, квадратных и круглых, и Гана терпеливо вязала шторы и салфетки на столы и столики и по-прежнему надеялась, что придет пора, когда у Ярослава найдется больше времени, чем на несколько мимолетных, почти случайных встреч.

— Времена нынче тяжелые, — повторял он, как будто она сама этого не знала. — Придется немножко потерпеть. Не бойся, все как-нибудь образуется.

Потом он исчезал, и она снова не видела его неделями.

Все свои надежды, мысли и тяжесть на душе Гана по вечерам вплетала в изящные узоры на салфетках. Как она могла жаловаться? Да и кому? Она сама понимала, что ее печаль совершенно пустяковая по сравнению с тяготами, которые обрушились на других.

Весь мир пришел в движение. И недели не проходило, чтобы в Мезиржичи не приехала новая еврейская семья с территории, занятой Германией. Тинтнеры, Хасы, Кляйны, Хонигваши… Они поселялись у родственников или снимали жилье, которое им помогал найти город или общины. Основную помощь оказывала еврейская религиозная община, но и Эльза Гелерова, которая не принадлежала к общине, старалась быть полезной. Дом Гелеровых стал для еврейских беженцев временным убежищем, в котором благодаря Грете Вайсовой у них весь день было кошерное питание, а по вечерам с Бруно Вайсом утешение в виде «Даф йоми»: ежедневного изучения Торы и комментариев к ней.

У Эльзы Гелеровой и впрямь не оставалось ни времени, ни желания заниматься любовными делами своей старшей дочери, да Гана бы и сама не захотела с ней делиться. Она знала, что Ярослав матери сразу пришелся не по вкусу, и не жаждала выслушивать речи о том, как та была права.

Хрупкая Роза замечала сестрину печаль, и в ее пятнадцать Ганина ситуация казалась ей настоящей трагедией. Беды людей, которые проводили у них несколько ночей, не так ее трогали. Она воспринимали их, как что-то происходящее с другими, вроде болезней или аварий, что с ней или ее близкими никогда не приключится. А Ганины страдания причиняли Розе боль, но она не знала, как ее утешить.

С лета Гана виделась с Ярославом раза четыре от силы, да и то урывками, и он вечно был чем-то обеспокоен и крайне раздражителен.

Как-то в конце февраля она наткнулась на него по дороге от сапожника. Гана радостно побежала к нему навстречу и, если бы не постеснялась, так и бросилась бы к нему на шею.

— Когда ты приехал?

— Сегодня, но я только на один день. Я хотел тебя предупредить, но не знал как, раз твоя мама не в восторге от наших отношений.

— А когда в следующий раз выходной?

— Я все время на службе, — нетерпеливо оправдывался он, как будто она его в чем-то упрекала. — А когда приезжаю домой, стараюсь немного помочь родителям, ты же знаешь, они уже немолоды.

Гана кивнула.

— Из Судет привезли кучу военных, ты даже представить себе не можешь, сколько хлопот с этой демобилизацией. Не говоря уж о том, что нужно обезопасить новые границы.

Гана все понимала, но о сложной ситуации в армии ей говорить совсем не хотелось.

— Ну хоть открытку иногда ты можешь послать? Чтобы я знала, что с тобой все в порядке.

— Я не могу тебе писать, я же тебе объяснял.

— Почему ты так злишься? Я просто за тебя волнуюсь.

— За меня не беспокойся, позаботься лучше о себе.

— Как это? — слезы выступили у Ганы на глазах. — Ты же говорил, что мне нечего бояться, что ты обо мне позаботишься.

Да, я так говорил, хотелось закричать Ярославу. Я так говорил, когда думал, что ты уберешься в эту проклятую Англию. Неужели до тебя правда еще не дошло, что мы уже не пара?

— Конечно-конечно, — сказал он вслух. — Позабочусь.

— Прости, — сказала Гана. — Я знаю, что ты устал, а я еще обременяю тебя лишними жалобами. Но это просто потому, что я тебя люблю и беспокоюсь.

Она уткнулась лбом в лацканы его шинели.

Ярослав смущенно оглядел пустынную улицу и погладил Гану по волосам.

— Да я знаю. А теперь мне нужно бежать на поезд. — И после некоторого колебания добавил: — Через две недели меня отпустят на побывку в воскресенье. Встретимся в пять на нашем месте у реки ненадолго? Сможешь?

— Конечно, — кивнула Гана. — Что-нибудь придумаю.

Ярослав молча кивнул и пообещал себе, что до тех пор придумает, как затянувшиеся отношения с Ганой пусть болезненно, но навсегда оборвать.

Но человек предполагает, а что-то — будь то ход истории, случайность или коварство судьбы — меняет наши планы. Планы Ярослава поменяли события в Словакии и Закарпатской Украине, которые потребовали присутствия чехословацких войск. Так что Ярослав оказался в центре событий и на этот раз действительно не по своей вине не мог прийти на встречу с Ганой, которую девушка ждала с таким нетерпением, а он — с обоснованным трепетом.

Гана отпросилась у матери навестить пани Караскову, но пробыла у больной совсем недолго, а потом поспешила к реке в то укромное место под деревьями, где они с Ярославом встречались, когда еще были настоящей парой. Прождав напрасно больше получаса, Гана поняла, что опять ей не дождаться своего Ярослава, и вся закоченевшая и напуганная страшными шорохами, наполнявшими темноту у реки, разочарованно поплелась домой и снова принялась вязать очередные занавески новым узором, которому ее научила бабушка Грета.

С неба падали пропитанные водой снежинки, смешанные с дождем, и превращали улицы в русла чавкающей слякоти. Сырость и холод захватили город и запрудили его, как и немецкие солдаты, которые медленно въезжали со стороны Красно и направлялись через мост к центру города. Площадь, где обычно в базарные дни фермеры продавали овощи со своих огородов и фрукты из собственных садов, а покупатели пробовали домашний мед, с видом знатока щупали птицу и разглядывали изделия ручной работы, теперь заполонили военные грузовики и уродливые мотоциклы с угловатыми колясками. В припаркованных фургонах молча сидели солдаты в непромокаемых плащах, и вид у них был такой, будто они никуда не собираются уходить.