Самое удивительное, что я действительно забыл.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы воскресить в памяти образ своей любовницы, которую, как казалось, я по-настоящему люблю.

И «как казалось» было тут ключевым выражением.

– Забудь о ней. Считай, что ее просто нет.

– Серьезно? – Манон очаровательно рассмеялась, словно зазвенели хрустальные колокольчики. – То есть, когда я была страшненькой, я была тебе не нужна. Ты позволял себе грубо со мной обходиться. А теперь, когда стала лаури, готов до меня снизойти? Да и Серилла, наверное, стала во всей красе показывать свое гнилое нутро. Значит, теперь я тебя достойна?

– Именно так.

– Поразительная незамутненность! Да пошел ты, Альберон. У меня на эту жизнь другие планы и тебя в них нет никаким боком.

Глаза девушки горели злобным огнем, пунцовые щеки пылали. Аппетитная грудь в расшитом крупными блестящими камнями лифе вздымалась. Кожа полушарий будто светилась изнутри волшебным матовым светом.

Не смотреть туда.

Просто не смотреть на ее тело, иначе все.

Конец.

Я не мог решить, чего мне хочется больше в эту секунду – придушить ее за неповиновение или поцеловать?

Поднялся, не отрывая глаз от ее глаз.

– Запомни одну очень простую вещь, Манон. Элементарную. Никакого развода не будет. Ты будешь моей. Будешь принадлежать мне. Ты ведь хочешь меня. Всегда хотела. Ты меня любишь, я же знаю. Я имею на тебя полное право.

Не успела девушка опомниться, как я схватил ее за запястье, чтоб не вырывалась, и впечатал в себя.

Она пахла яблоком и сливками, нежная кожа под моими пальцами была, как бархат, а таинственные фиалковые глаза смотрели с ненавистью.

Я накрыл сочные сладкие губы своими, протолкнул язык ей в рот, держа ее за затылок и не давая отстраниться. Терзал эти ее маленькие губы, сжимая в объятиях так крепко, что она не могла даже вздохнуть.

В это мгновение я понял, что не откажусь от этой девушки ни за какие сокровища мира.

Такая лакомая, такая чувственная и трепещущая в моих руках.

Кто бы мог подумать, что ты такая страстная, Манон?

В этот момент между нами взвилась рубиново-изумрудная магия в снопе золотистых искр. Головная боль прошла, я почувствовал себя полным сил и энергии. Словно в этот момент я мог бы в одиночку запросто завоевать для Орлании парочку новых областей.

Лаури сделала то, что и должна была. Забрала излишек моей магии, воцарила во мне гармонию.

Это и близко не было похоже на нейтрализатор. Никакой нейтрализатор и рядом не стоял, потому что она точно чувствовала, сколько взять магии для установления баланса.

А еще потому, что на вкус она была восхитительна…

Этот поцелуй закончился резко. Гораздо быстрее, чем я рассчитывал.

Словно мне на затылок опустилась гигантская темная дубинка. Ментальный удар был резким, болезненным и очень, очень унизительным.

Мир окрасился в темные, багровые тона. Упал мрак.

Самое паршивое, что я совершенно ничего не мог с этим поделать. Попытался воздействовать силой, но куда уж там. Своей альфа-силой я без труда мог бы разрушить любую другую чужую магию, но самого себя победить не так просто.

Магическая защита от притязаний на танцовщиц, которую я же сам Денверу и порекомендовал, подействовала на ура. Ведь я же и подсказал сложную вязь охранного заклинания, даже начертил основу. Сделал работу слишком хорошо.

Можно сказать, сам попался в свой собственный капкан.

Я рухнул на пол, как подкошенный, не в силах даже пошевелиться и медленно проваливаясь в темное забытье.

Но перед тем, как окончательно потерять сознание, я увидел, как она подошла и царственно посмотрела на меня сверху вниз.

Потрясающая. Хладнокровная. Чужая.

Взгляд.

Боги, этот ее взгляд.

Так смотрит палач на предателя, исполняя смертный приговор перед тем, как нажать на курок.

Грациозно поставив босую ступню мне на китель, Манон свысока бросила:

– Можешь хоть наизнанку вывернуться, Альберон, тебе никогда не стать мужчиной, которого я полюблю.

А затем в ее руках появилась гербовая бумага с печатью регистрационной палаты.

– Я больше не твоя жена. Официально не твоя. Ты не имеешь на меня никакого права. Нас развели.

Холодно сказав это, Манон бросила свидетельство о разводе мне на грудь, отвернулась и пошла прочь.

Это был контрольный выстрел в голову.

Я умирал много, много раз.

Помню блестящего лорда Вариета, который на дуэли надеялся попасть мне в сердце.

Помню того зомби-солдата с гнилыми зубами, что почти вонзил проржавелый мне штык мне в бедро.

Помню гигантского арахнида, что хотел разрубить меня напополам своим ядовитым жвалом.

Мерзкая, грязная, отвратительная смерть.

Но от руки такого прекрасного противника, как эта девушка, и умереть было не грех.

Претемный меня раздери!

Уже разодрал и окунул во тьму – подыхать от неконтролируемого, яркого, сводящего с ума желания обладать своей собственной потрясающей женой.

Бывшей женой.

Будь я проклят!

Кажется, уже проклят на веки вечные.

Уже…

– Манон, Манон, а Манон! А мне как полосочки на столе рисовать – вдоль или поперек?

Я подошла к Мише и с преувеличенной строгостью посмотрела на стол и замершую над ним девчушку.

Она вся была перемазюкана в краске, и в данный момент крепко сжимала в руке кисточку.

– А ты сама бы как хотела?

– Не знаю. А как лучше?

– Ну, давай попробуем вот так…

Обмакнув в ведерко с зеленой краской кисть, я с удовольствием провела по деревянной поверхности. Кисть оставила сочный, травянисто-зелёный след. Миша мгновенно поняла мой замысел и тут же подключилась, начав прорисовывать следующую белую линию. Она так бережно, высунув язык от усердия, старалась, чтоб граница вышла ровной, что я не удержалась и потрепала ее по русым кудряшкам.

Эту мебель – столы и столики будущей пиццерии сколотил для нас местный столяр за весьма умеренную плату.

А я придумала раскрасить ее в цвета нашего будущего бренда. Я сразу решила, что это будет зеленый, красный и белый.

Ну, все по классике, как говорится.

Бертоло и Миша, которые беспрекословно меня теперь слушались, как командира, ничего не имели против.

Девчушка восторженно скакала по пекарне, не отставая от меня ни на шаг, и ловила каждое мое слово.

Несмотря на маленький возраст, помощницей она оказалась весьма толковой. Я потихоньку обучала ее разным рецептам пиццы, а Миша впитывала, как губка.

На залитом солнцем заднем дворе было весело и уютно, а еще очень вкусно пахло свежей краской. С детства люблю этот запах. Он всегда ассоциировался у меня с обновлением, с переменами, которые непременно будут к лучшему.

Внезапно послышался звук распахиваемых ворот, и во дворик вкатил подержанный синий фаэтон.

– Папочка! – Миша вскочила и бросилась к водителю.

– Моя фасолинка! – закричал Бертоло и поднял девочку в воздух. – Ого, да тут у вас целая художественная мастерская…

– Краски почти не осталось, а я еще хотела разрисовать фасад, – пожаловалась я.

Не то, чтобы я была уж таким великим художником, но уж пиццу-то схематично может изобразить любой, кто в школе посещал кружок рисования.

Хоть и недолго.

– В мастерской есть списанная. Возьму ее, если позволят, – деловито сообщил Бертоло. – Насчет швейного ателье я договорился, Манон. Хозяйка пошьет нам несколько костюмов, если мы примем у себя их на юбилей ателье. Она немного сомневалась, но я уговорил. Пообещал необычное угощение и хорошую выпивку. Только она просила тебя лично объяснить, как нужно будет. Она сама совершенно не представляет, как должны выглядеть эти твои пицешапки... А вот насчет иллюзиониста пока что не очень. Они такие суммы ломят за работу – мы на эти деньги можем еще пару печей поставить. Может, ну его… А, Манон?

– Нет, нет и нет! – запротестовала я. – Реклама – двигатель торговли. О нашей пиццерии будет говорить весь Орлиан. И точка!