На Каноне покаянном На Каноне покаянном как нам страшно, окаянным, исказившимся в лице! Свечка каплями печётся. Обо всех Господь печётся. И о мне, о подлеце. Крест кедровый. Треск искристый. Что Андрей ни молвит Критский, — это точно про меня. Я во всех грехах виновен — празднословный гордый овен, саблезубое ягня. Заковыка: как ни просишь, в жертву не себя приносишь. Раззудись, душа, виной, жги колени студной мукой; перед судною разлукой — но́щный мраз и дне́вный зной. Плачешь? Плачешь. Ах ты, зая! Покаянье лобызая, отрезвляясь ото сна. Марфа с Марьей на иконе. И оне со мною ноне. Накануне. На каноне. И обновка не тесна. Первая седмица и шестая (седмица ваий) Великого Поста 2013 г. Курсивом выделены обороты из Великого покаянного Канона преподобного Андрея Критского Волчица Когда пространство ополчится и горечь претворится в ночь, грядёт тамбовская волчица — одна – товарищу помочь. И на рассерженны просторы, где дух возмездья не зачах, но искорёженны которы, глядит с решимостью в очах. Гнетёт серебряные брови и дыбит огненную шерсть, и слово, полное любови, в ней пробуждается как весть. «Почто, безпечный мой товарищ, ты был расслаблен, вял и снул! Покуда тварь не отоваришь, не размыкай железных скул! Сжимай – до вражьего издоха — любви победные клыки!» Кровава хворая эпоха, но лапы верные – легки. 18 февраля, 18 мая 2014 г. Про Зеведея Се – сидит Зеведей, починяющий сети. «Где же дети твои?» – «Утекли мои дети. В Галилее ищи их, во всей Иудее, позабывших о старом отце Зеведее». Так речет Зеведей, покидающий лодку. И мы видим тяжёлую эту походку и согбенную спину, поникшие руки, ветхий кров возле Геннисаретской излуки. А вдали, как поведано в Новом Завете, оба-двое видны – зеведеевы дети, что влекутся пустыней, оставивши дом их, посреди первозванных, Мессией ведомых. Да, мы видим: они, Иоанн и Иаков, впредь ловцы человеков – не рыб и не раков — босоного бредут посреди мирозданья нам в укор и в усладу, в пример, в назиданье. Вот – пред тем, как приблизится стражников свора, сыновья Зеведея в сиянье Фавора, вот – заснули под синим кустом Гефсимани — от печали и скорби, как будто в тумане, и всегда – как надёжа, защита, основа — обнимает Иаков, старшой, Богослова. Нам откроют деянья, где явлены братья: Иоанн златокудрый – ошу́ю Распятья, и, сквозь дымчатый свет тополиного пуха, мы Святаго увидим сошествие Духа, а потом – как, зашедшись от злобного хрипа, опускает Иакову Ирод Агриппа меч на шею, святую главу отсекая; у апостольской святости участь такая. Дальше мы озираем весь глобус как атлас: Компостеллу из космоса видим и Патмос, и Сантьяго де Куба, Сантьяго де Чили… Это всё мы от братьев навек получили в дар – свечение веры, величие жертвы. Те, что живы, и те, кто пока ещё мертвы, грандиозную видят Вселенной картину, окунаясь в единую света путину, где пульсирует Слово Христово живое, за которым грядут зеведеевы, двое. …Да, понятен посыл, и отрадна идея. Отчего же мне жаль старика Зеведея? 29 июня 2014 г., преп. отцев Вологодских, соборы Новгородских, Белорусских, Псковских, Санкт-Петербургских святых; преп. Тихона Медынского, Моисея Оптинского, перенесение мощей Феофана, Затворника Вышенского. «Закат увидеть как рассвет…»
Закат увидеть как рассвет, дыша полоской заревою, и вспомнить утренний завет — теперь ли я его усвою? И зреть зелёной новизной, как зреет поросль полевая — сквозь облак памяти земной светлея и просветлевая. III 2004–2011 «Так молись, – говорит, – чтоб в груди ручеёк журчал…» «Так молись, – говорит, – чтоб в груди ручеёк журчал…» Да откуда же, батюшка, взяться-то – ручейку? Даже ежели б я себя, предположим, и не обличал, даже ежели – будучи начеку… То ли он сокрылся, утёк, золотой, под спуд, то ли не было у меня его никогда. Стукну в грудь – глуха. И грехов на ней – пуд. Не журчит, родимый, да не дудит дуда. Хоть сто раз наказ повторяй-учи, а душа, как Герасим, – своё мычит. Сделай милость, журчи в груди, ручеёк, журчи! Не журчит. 27 апреля 2008, Пасха Христова |
