— Это верно, — согласился я, уже подходя к стене.

Анна Леонидовна присела на учебную парту и закинула ногу на ногу, скрестив руки под грудью. А я начал с того, что отодвинул диван вдоль стены, чтобы не мешался. Пространства вполне хватало, чтобы по обе стороны от того места, где висел портрет императора, разместить ещё по три новых.

Вооружившись линейкой, я приложил её к стене, карандашом наметил горизонтальную линию. Преподавательница наблюдала за мной, и я затылком чувствовал её взгляд. Наконец, через пару минут, все места под будущие отверстия были отмечены.

— Вот теперь и сверлить можно, — сказал я, убирая линейку и карандаш на преподавательский стол, и вооружился полиэтиленовым пакетом и малярной лентой.

— Это зачем? — задала вопрос откровенно скучающая женщина.

— Когда буду сверлить, приклею пакет на стену, чтобы мусор не сыпался на пол, — пояснил я.

Выполнив эту несложную манипуляцию, я подключил перфоратор в розетку, приставил стремянку и полез на ступеньки.

— А что это у тебя с рукой? — неожиданно оказавшись рядом, спросила Анна Леонидовна. — Подрался, что ли, с кем?

— Нет, это всего лишь спарринги, — ответил я, не моргнув и глазом. — Много работали вчера и сегодня.

— Ну-ка, покажи! — потребовала преподавательница, протягивая руку ладонью вверх.

Отказываться было глупо, так что я продемонстрировал ей пальцы. Несколько секунд Васильева смотрела на них, после чего усмехнулась.

— Это что же за спарринги такие у подготовительного курса, что кожа аж до костяшек сбита? Слезай давай!

— Да ничего страшного, — ответил я. — Заживёт.

— Спускайся, — вновь потребовала Анна Леонидовна. — Тут дело двух минут. Мне от мамы дар лекарки достался по наследству. По отцу-то все военные, а вот по маминой линии — лекари. Я хоть и пошла на военную службу, но дар-то родовой у меня никуда не делся. Иногда использую.

Отложив перфоратор, я спустился со стремянки. Преподавательница взяла меня за руку и отвела к дивану.

— Садись, лечить тебя буду, — с улыбкой произнесла она, похлопав по сидению рядом с собой. — Нормальными руками и работу сделаешь лучше и быстрее.

Спорить я не стал. Сам ведь искал способ подлечить руку, так чего ерепениться? Тем более очевидно, что Анна Леонидовна сдавать меня не собирается, а если залечит повреждения, то и доказательств никаких не останется, что я в драке участвовал.

Опустившись на сидение, я протянул ей руку, и преподавательница стала водить самыми кончиками пальцев по моей ладони. Едва уловимое зеленоватое свечение окутало её руки, а я ощутил, как с каждым её прикосновением в меня проникает несущая лечение магия.

Никогда прежде меня не лечила одарённая. Даже Анастасия Александровна ни разу не использовала свои способности на мне, хотя была частой гостьей у нас из-за отцовских приступов. Как-то удавалось мне до этого дня обходиться традиционной медициной, не прибегая к магии.

И ощущения, которые я сейчас испытывал, было сложно описать. Лёгкое тепло от прикосновений красивой женщины плавно перешло в приятный жар, постепенно переходящий от пальцев руки до плеча. И двинулось дальше, захватывая всё тело.

Чувствуя, как будоражит эта энергия, я взглянул на Анну Леонидовну.

Глаза преподавательницы подёрнулись поволокой, она чуть прикусила губу и прерывисто дышала. Первой моей мыслью было, что ей тяжело даётся лечение без должной практики, а затем мой взгляд остановился на вырезе её блузки.

В горле моментально пересохло.

Грудь Анны Леонидовны часто вздымалась, по ней к шее медленно ползло пятно жаркого румянца. И спутать его было просто не с чем. Не только я ощущал, как разогревается кровь от процесса этого лечения. Но, чёрт возьми, это мы просто за руки держимся. А что случится, если мы окажемся ближе?

Эта мысль заставила сердце стучать чаще. Кончиками пальцев я почти физически почувствовал, как могла бы ощущаться на ощупь кожа красивой женщины, сидящей напротив. Воображение рисовало одну картинку за другой, и стоило немалых усилий не начать воплощать их в жизнь.

Анна Леонидовна сдавленно выдохнула, а я уловил приятный аромат её кожи. Взгляд сам собой переместился на открытую шею, на которой билась жилка. Показалось, что я ощущаю пульс сидящей напротив женщины через её пальцы, нежно поглаживающие мою почти исцелённую руку.

Чуть поджав пальцы, я выдохнул, наслаждаясь ощущениями.

На мгновение Анна Леонидовна подняла на меня взгляд, и я понял, что если прямо сейчас сделаю ход, она не откажется. Столько страсти было в её глазах, что мне с трудом удавалось сдерживаться от соблазна. Женщину едва не трясло от желания.

Припухшие от прикусывания губы высохли, по ним скользнул влажный язык, но это не принесло Васильевой облегчения. Зато я почувствовал на своём лице её дыхание. Горячее, полное желания дыхание.

Наконец, раны на руке зажили окончательно, и разгорячённая женщина с неохотой отпустила мою руку.

— Мне надо картины повесить, — произнёс я хрипло.

— Д-да, — кивнула она, отстраняясь и старательно делая вид, будто ничего не было.

Но когда я поднялся, от меня не укрылось, что преподавательница наблюдает за мной краем глаза. Догадаться, какие мысли бродили в её голове, было несложно. И всё же нужно было закончить то, зачем я сюда пришёл.

Поднявшись на стремянку, я несколько секунд тупо смотрел на метку от карандаша. Туман возбуждения всё ещё висел в голове, мешая сосредоточиться. Взяв перфоратор в руки, я приступил к работе.

И стоило инструменту дёрнуться, как всё наваждение прошло. Крепко держа перфоратор, я начал сверлить. Хотя и не забывал периодически поглядывать на Васильеву, по-прежнему сидящую на диване.

С моего места открывался прекрасный вид на её шею и всё ещё красную от возбуждённого румянца грудь. Преподавательница пару раз встретилась со мной взглядом, но ничего не сказала.

Я не спеша сверлил дырки, вбивал в них дюбели, вкручивал шурупы, вешал на них картины. Наконец, закончив с работой, я протёр инструмент и сложил его обратно на столешницу. Пакет с кусочками штукатурки и кирпичной пылью замотал малярной лентой и бросил в мусорную корзину под столом.

Всё прошло легко и без проблем — руки помнят.

— А хочешь чаю? — неожиданно спросила Васильева, встав за моей спиной. — Или кофе?

Я медленно обернулся, кивнул и сказал:

— Не откажусь. И лучше чаю — хотелось бы сегодня хорошо выспаться.

Пока преподавательница ставила чайник, я вернул диван на его законное место. Вот теперь точно можно было сказать, что я сделал всё, ради чего пришёл. И даже время провёл куда приятнее, чем изначально рассчитывал.

— Садись, Игорь, — позвала меня Васильева, присаживаясь за стол, и я присел напротив.

Пальцы преподавательницы ещё немного подрагивали, дыхание оставалось учащённым, но она старалась взять себя в руки. И у неё почти получилось.

Чтобы не смущать красивую женщину, я сам разлил кипяток по чашкам и, надорвав упаковку, забросил в них по пакетику.

К чаю полагались конфеты, лежащие горкой в расписанной восточными мотивами пиале, печенье и вафли, аккуратно разложенные на фарфоровой тарелочке. Конечно, не ресторан, но для кофе-брейка — самое то. Ну и главное — компания к этим сладостям прилагалась очень уж приятная.

— Спасибо, — смущённо улыбаясь, произнесла Васильева, принимая из моих рук чашку.

Я опустился на стул и придвинул к себе свою. Преподавательница старательно отводила от меня взгляд, явно ощущая неловкость. Но с чего бы вдруг? Сама же предложила выпить чаю. Или рассчитывала, что откажусь? Ну уж нет, я от таких предложений ни в прошлой жизни не отказывался, ни в этой не собираюсь. Но всё же я решил немного разрядить ситуацию разговором на постороннюю тему.

— Отец, наверное, сейчас тоже перевешивает картины, — произнёс я и отхлебнул немного чая из чашки.

Васильева оживилась, явно довольная сменой темы на нейтральную. Она взяла конфету и, развернув шелестящую обёртку, взглянула на меня.