— Я про «не может постоять за себя».

— А разве это не так? — подкурив, уточнил Верещагин. — Тогда докажи мне обратное!

— Прямо здесь и сейчас?

— Я сделаю вид, что ничего не видел, если тебя беспокоит лишь это.

В это время боярич разве что за живот не держался — его это дико веселило.

— Ну, если разрешаете…

Я резко развернулся и ударил Лисицкого кулаком в нос. И судя по хрусту, явно сломал. Можно, конечно, было в челюсть или в живот, но слишком уж эта гнида мерзко ухмылялась.

Добивать боярича не пришлось. Бедняга схватился за лицо, взвыл и почему-то принялся прыгать.

А один из его дружков тут же бросился на меня. Смело. Но глупо. Ему досталось кулаком в живот и сразу же, на всякий случай, локтем по виску. И этот не прыгал. Сразу упал.

«Руки помнят», — подумал я, глядя, как бедняга лежит и даже не пытается подняться.

Третий второкурсник испуганно на меня посмотрел и немного попятился.

— Подай фуражку! — прикрикнул я на него.

Он быстро поднял головной убор с земли, старательно отряхнул и протянул мне. Я надел фуражку и… вспомнил про капитана. Да уж, увлёкся.

Верещагин смотрел на меня с удивлением. Гриша с восторгом.

— Прошу прощения, ваше благородие, — сказал я. — Но вы сами разрешили.

— Я тебе ничего не разрешал, — возразил Верещагин. — Я вообще только что подошёл. Хотел вам сказать, чтобы осторожнее были. Ветрено на улице, можно упасть и лицо разбить. Сильно. И смотрю, некоторые из вас уже упали. Но это не страшно. Ежели в результате несчастного случая разбили себе что-то или сломали, то надобно идти в медпункт и получить помощь. Это нормально. Тут часто падают и лица разбивают. Бывает, руки-ноги ломают те, кто спокойно ходить не научился.

Лисицкий намёк понял; он, бросив на меня ненавидящий взгляд, побрёл в сторону медпункта, держась за нос. Дружки отправились было за ним, но капитан крикнул:

— Курсанты Коновалов и Жигунов, а вы куда собрались?

— В медпункт, ваше благородие, — ответил тот, которому я ударил в живот и по виску локтем. — Голова сильно болит.

— Хорошо, Жигунов, идите, — разрешил ему Верещагин, после чего обратился к Коновалову: — А на тебя, курсант, у меня другие планы.

— Планы? — удивлённо переспросил второкурсник.

— Я же сразу сказал, что ищу, кого бы в наряд отправить, — оскалился капитан. — Вот ты и пойдёшь.

— Но почему я? — возмутился Коновалов.

— Желаешь, чтобы я объяснил?

— Никак нет, ваше благородие.

— Тогда шагом марш в столовую! А ты Орешкин, — капитан переключился на Гришу. — Иди почитай устав перед сном.

Гриша быстро убежал, а Верещагин, дождавшись, когда мы с ним останемся вдвоём, произнёс:

— Молодец, Воронов. Это, конечно, было глупо, но красиво. Не ожидал.

— Так ведь не было других вариантов, ваше благородие. Вы же сами всё видели.

— Видел. И ещё вижу, что парень ты неглупый, но поступок совершил, мягко говоря, неумный.

— А как бы вы поступили на моём месте? — спросил я, чем застал капитана врасплох, такой наглости от курсанта он не ожидал.

— Как бы я поступил? — переспросил Верещагин, усмехнулся, медленно затянулся, так же медленно выпустил дым и добавил: — Да так же.

После этого капитан сделал ещё одну затяжку и сказал:

— Ладно, Воронов, не переживай. На моей памяти ещё ни одного простолюдина из академии не исключали за то, что он аристократу морду набил. Но, выходя за ворота академии, будь осторожен. Лисицкому здесь даже на тренировочных спаррингах все поддаются, очень уж он говнистый и злопамятный, и семья у него, скажем так, со странностями.

«Нормально так на спортивную площадку сходил, — подумал я. — Умудрился сломать нос самому говнистому мажору в академии».

— Проблем ты, конечно, нажил, но, считай, в первый же день стал героем академии — самому Лисицкому морду разбил! — довольно своеобразно подбодрил меня капитан. — И мой тебе совет: держись теперь до конца, раз уж полез на рожон.

Верещагин затянулся и ушёл, а я посмотрел на костяшки пальцев, которые довольно сильно болели — кожу с них я содрал до крови. Помнить-то руки помнили, но кулаки к возвращению таких воспоминаний были не готовы. Кулаки надо было набивать.

Дорогие друзья, читатели!

Если книга вам понравилась, не забудьте поставить ей лайк — жамкнуть на сердечко на странице книги. Вам дело двух секунд, а авторам очень приятно.

Ну и не забудьте закинуть книгу в свою библиотеку, тогда вы будете получать уведомления о каждой новой главе.

Привычка вставать раньше, чем сестра заглянет ко мне в комнату, никуда не делась. Вот только теперь вместо Кати в казарму заглянул высокий жилистый сержант в униформе военной академии.

— Курсанты, подъём! — заревел сержант, напоминая турбину самолёта.

От его голоса, казалось, расходились зримые звуковые волны голубоватого цвета. Сержант, похоже, для пущего эффекта использовал заклинание, усиливающее голос. У нас в лицее таким пользовался заместитель директора по воспитательной работе.

Откинув пустой пододеяльник, которым укрылся ночью, я стал надевать форму. Рядом зашевелился кокон простыни — Орешкин, похоже, не привык к столь ранним подъёмам. Пришлось толкнуть его, чтобы не проспал.

— Строимся! — последовала новая команда сержанта, и он покинул помещение.

Побудка в семь утра пагубно сказалась на тех курсантах, кто ещё не привык к мысли о своём фактически военнообязанном положении. Исключением стали лишь несколько человек, так что на построение перед зарядкой вышли не столько курсанты, сколько неорганизованная толпа.

Капитана не было, за него на слушателей подготовительного курса орал всё тот же сержант — сотрудник академии. И он же вёл утреннюю зарядку, от которой у большинства парней языки висели на плечах.

При этом было прекрасно заметно, как сильно выделяются на фоне простолюдинов некоторые отпрыски действительно благородных фамилий. У курсантов из числа этих аристократов выносливости было больше, и в целом можно было смело сказать, что готовили их куда лучше, чем нас.

Хотя и в нашем лицее физической подготовке уделялось немало времени. Но у нас шло общее образование, а этих благородных, похоже, изначально затачивали под армейскую службу и военную карьеру. Семейные традиции, не иначе.

— Курсанты, в две колонны стройся! — приказал сержант. — В казарму — марш!

Распорядок дня давал нам десять минут на то, чтобы привести себя в порядок. И никто из нашей казармы не тратил времени попусту. На Орешкина, щедро плещущего водой в покрытое потом лицо, было больно смотреть. Впрочем, остальные от него не отставали.

Не могу сказать, что для меня такая нагрузка оказалась чрезмерной. Но уж точно тяжелее той, которую нам давали в лицее. Хотя с генами мне повезло — здоровье крепкое, тело в прекрасной форме от природы.

Наконец, сержант отвёл нас на завтрак.

На первый приём пищи отводилось двадцать минут, так что отвлекаться времени не было. Мы усиленно работали ложками, поедая крутую гречневую кашу с большими кусками тушёной говядины. На отсутствие аппетита после такой тяжёлой для многих зарядки никому жаловаться не приходилось.

Из столовой сержант сопроводил нас в кабинет на первый урок подготовительного курса. Мой взгляд сразу же зацепился за дальний угол, в котором находился портрет императора. На губах сама собой появилась улыбка — точно такой же уголок агитации за державу и государя имелся на отцовском заводе, куда нас, детей сотрудников, периодически водили на экскурсии для своих.

Пока все занимали места, я плюхнулся на первую парту и приготовился внимать. Все же академия не просто военная, а магического толка. Так что интерес у меня бы не праздный — это же магия, она наверняка пригодится и по жизни. А вот Орешкин убрался подальше, скрывшись на последней парте — видимо, надеялся немного вздремнуть, если представится такая возможность.