Не выпуская мою руку, Таниэль направляется к выходу, как неожиданно меняется в лице и замирает, резко оборачиваясь на Деймона, который с дьявольской улыбкой смотрит на него, держа в руках свой дневник. У его ног стоит чудовищных размеров волк-имп, окутанный густой тёмной дымкой, багрово-красными глазами, неотрывно взирая на Таниэля.

Нет-нет-нет! Только не это!

— Таниэль?! Что происходит? — громко кричу я, прикидывая самый дерьмовый расклад, при котором Деймон колдует на нем. И, конечно же, оказываюсь права. Таниэль закрывает глаза, когда его с силой отшатывает в сторону от меня. — Фелиций! — истошно ору я, хватая моего изумрудного защитника за талию, когда он от бессилья чуть ли не падает на пол.

— Я сам, — резко рявкает Таниэль, открывая свои тёмно-нефритовые глаза и доставая небольшой свиток из кармана, двумя пальцами демонстративно показывая его Деймону.

Секунда, и он без лишних сомнений разворачивает свиток, кидая его к себе под ноги. В этот момент жалобный скулёж разносится по всему Робиусу, пронизывая своей истошной мольбой весь зал, а Деймон, сильно выдохнув, закрывает потемневшие глаза. Проходит пару секунд, и он стремительно падает на пол под крик Гэбриэла, а его волк бешено метается рядом с ним, пытаясь что-то сбросить с себя.

С ненавистью смотря на Тёмного, Таниэль поднимает руку, и во все стороны с жутким треском расходятся трещины, пронизывающие весь пол.

— Нет! Его нельзя убивать! — кричу я, останавливая его, видя сильное колыхание огромной плиты прямо над Тёмным, когда он поднимает ладони над головой, сжимая их в кулак.

Таниэль уверенно делает пару движений, и несколько кусков с оглушительным рёвом падают рядом с Деймоном, отчего дрожь земли проходит по всему залу.

— Будет ему уроком. Пошли, — гордо поднимает он свою голову, кивая мне в сторону выхода.

Когда я оборачиваюсь, яростный чёрный взгляд Деймона прикован к нам — с четверенек он неуверенно поднимается, вытирая с носа густую кровь и что-то говоря Гэбриэлу. Но он больше ничего не делает, просто смотрит своими холодными глазами, в которых я безошибочно читаю бешенство, а мы тем временем безразлично выходим за дверь под разворачивающийся там чудовищный балаган.

— Что он сделал? — требую я, когда мы оказываемся на улице.

— А я что, знаю? — пожимает он плечами. — Тебе лучше у своего демонёнка спросить, почему он колдовал на мне.

— Ты это предвидел? — расширяются у меня глаза.

— Конечно, нет, — смеётся Таниэль. — Это было спонтанное решение. Но я достаточно давно наблюдаю за этим персонажем, так что впечатление о нём сложилось весьма полное. Поэтому такие свитки я всегда ношу с собой на всякий случай, хотя стоят они немало и очень редки.

Полагаю, что Таниэль использовал банальный свиток отражения, который выступая в качестве зеркального щита, отбивает заклятие обратно в заклинателя, нанося по нему аналогичный урон. Единственное, что остаётся непонятным так это то, почему он не свалился сразу же.

— Ты моё прошлое забыла? Нас же обучают этому с самого детства — противостоять таким как он, хотя бы первые секунды, ведь они могут спасти жизнь. Я хоть уже и не маг воздуха, но что-то в голове осталось, к тому же я укреплял это с сестрой. Если он хочет меня убить, ему придётся придумать что-то получше этого. Пусть своей башкой думает! — рычит он.

— Я так понимаю, его слова о себе ты видел? — догадываюсь я.

— И не только это, Кира. Смазливенький мальчик! Это я-то? А он напыщенный павлин, думающий, что умнее всех и сильнее всех! — рычит он с остервенением. — Его ждёт прозрение. Притом совсем скоро.

Мы садимся за столик в небольшом кафе около Прайма, заказывая по ароматной лапше, и Таниэль, потирая переносицу, со вздохом произносит, как-то странно смотря своими изумрудными глазами на меня:

— Слушай, а почему он зовёт тебя Киреной? Это вообще откуда?

— Ну, это моё полное имя, — сдавленно мямлю я, желая провалиться сквозь землю, потому что со всем ужасом осознаю последствия.

— Не понял… Кирена? Твоё полное имя? — и потому, как сильно расширяются его глаза, я догадываюсь, что он не только не видел этого разговора, но даже примерно не понимает, о чём пойдёт речь.

Понимая, что теперь не смогу этого избежать ни при каких обстоятельствах и проклиная Деймона всеми демонами ада, я с нежеланием рассказываю ему о своём далёком прошлом, когда была совсем ещё крохой. Мама всегда называла меня «Кирочкой», ну или в крайнем случае «Кирой». Многочисленные прозвища милых животных и её ласковые обороты, вроде «лапусика» и «карамельки» я по понятной причине опускаю. Полное имя никогда на дух не переносили ни она, ни я, так как его дал мне именно отец, связав с божеством, о котором он прочитал в древних писаниях когда-то в далёкие годы своей юности. Одно из немногих воспоминаний о нём, которое оставило не просто неизгладимый след, а скорее уродливый шрам, — это когда он смеялся, взъерошивая мои волосы, с фразой: «Ну до Кирены, скорее всего, ты не дотянешь никогда при таких задатках, так что мой тебе совет: оставайся просто Кирой». Вот я и остаюсь…

— Чего? — с непониманием смотрит он на меня. — Подожди-подожди! И ты рассказала об этом грёбанному Деймону, но не рассказала ни мне, ни кому-либо из своих близких друзей?

— Нет! Конечно, нет! Я никогда не говорила ему об этом. С чего бы? Он сам узнал, не знаю как. Давно, в детстве, ещё на первых курсах обучения, когда мы даже не были с ним знакомы, он почему-то назвал меня «Киреной», — воспоминания о нашем первом разговоре с Деймоном до сих пор вызывают у меня очень противоречивые эмоции, которыми я не хочу делиться ни с кем посторонним, считая это слишком личным и даже сокровенным.

— Интересно, — сильно хмурится Таниэль, неотрывно смотря на меня, желая считать малейшую эмоцию. — Почему ты мне ни разу не рассказывала об этом? Ты бы видела своё лицо, когда он звал тебя в Прайме…

Почему никогда не рассказывала? Да потому что я никогда не хотела хоть чем-то подтверждать свою связь с отцом, который бросил меня и мою мать одних, лишь только потому что мы оказались не ровня такому, как он. Возможно, он и был когда-то действительно влюблён в мою маму, но, со временем, чувства померкли, а мысль, что она недостойна его разрасталась всё сильнее и сильнее, пуская свои корни в самые потаённые уголки сознания, отравляя душу своим ядом. Полагаю, что единственное, что держало его рядом всё это время — это надежда на то, что его чадо будет талантливее него. Но когда и эта иллюзия разбилась вдребезги, не оставив ничего, в разбитых осколках он увидел свои обманутые надежды и решил бросить их раз и навсегда, даже не пытаясь склеить их вновь, оставив всё моей маме, которая искромсала всю себя в этих непрекращающихся попытках. Поэтому я никогда не хотела быть хоть в чём-то ему должной, пускай это и касалось пресловутого имени.

Более того, его дурацкие слова навсегда отпечатались в обиженном детском сознании, заставив уже повзрослевшего отпрыска стыдиться самого себя. Я действительно считала себя недостойной того, чтобы меня звали «Киреной». В библиотеке я, разумеется, нашла мимолётное упоминание о юной красавице Кирене, которая якобы в древние времена была возлюбленной самого Бога солнца, который, полюбив её, отказался от своего бессмертия, чтобы провести короткую смертную жизнь с ней. Он умер раньше неё, от какой-то болезни, а она, не представляя своей жизни без него, покончила с собой. Когда они, держась за руки, стояли перед воротами загробного мира, Повелитель тех мест, поражённый их жертвенностью, сжалился над ними, подарив им бессмертие и вечную жизнь с единственной целью — напомнить Всевышним, что даже смерть меркнет и склоняет свою голову перед истинной силой любви. Впоследствии она стала бессмертной Богиней, покровительницей муз, вдохновляющей людей на великие свершения, освещая их путь даже в самые тёмные времена, зажигая в их сердцах неугасающую надежду.

— При поступлении в Прайм мы с мамой так же указали Киру, а не Кирену, чтобы отец вновь не объявился в нашей жизни. Даже директора не знают моего настоящего имени, — пожимаю плечами я, продолжая рассказ про отца и опуская древнюю легенду.