— Понял. Ты прав: хорошая мысль.

— Может, продаст... а может, так подарит, прекрасный принц?

Дасмариньяс бросил скомканное полотенце обратно в лицо Эрнандо.

— Поезжай сам. Это же ты первый красавец в городе!

— Благодарение Богу!

Голый Эрнандо, смеясь, прошёл в свою спальню.

После обеда он оказался в порту Кавита, где вплотную друг к другу стояли большие корабли, которые не могли бросить якорь в неглубокой Манильской бухте.

Три-четыре десятка китайских джонок выстроились параллельными линиями до самой середины гавани. Их чёрные паруса, натянутые на рейки, напоминали перепончатые крылья летучих мышей.

В начале февраля все они одновременно вышли их Кантона, из Фучжоу, из Зайтуна и меньше, чем за две недели, добрались сюда. Тут они останутся на три месяца, распродадут товар и отправятся обратно в мае — до «вендавалей», страшных ураганов, начинающихся весной и продолжающихся всё лето. Домой они вернутся такими же тяжело гружёными, как вышли из дома, единственным испанским товаром, интересующим Китай: многими тоннами слитков серебра, которого в Поднебесной совершенно нет. В Севилье считали, что Китай поглощает около трети продукции американских рудников.

Весть о прибытии джонок весь город узнавал даже раньше, чем они входили в пролив.

Четыре общины, населявшие город: испанцы, китайцы, филиппинцы и японцы — жили исключительно торговлей и обменом. Сейчас порт бурлил, как муравейник. Множество маленьких судёнышек: сампаны, парао, банкасы, баланге — сгрудились на рейде, толклись, словно мухи, вокруг кораблей украшенных, как один, изображением глаза на носу.

Взойти на борт пока дозволялось только таможенникам. Сейчас они составляли опись товаров, оценивали их стоимость, вычисляли пошлину, которую китайские капитаны должны были заплатить королю Испании. Три процента за фарфор, три процента за шелка, три процента за драгоценные камни. И те же три процента за больших буйволов, которые останутся в Маниле, за гусей, похожих на лебедей, за монгольских лошадей, за тибетских мулов, за соловьёв, за экзотических птиц и всяческих животных в клетках, которые так нравились дамам. Три процента за все дешёвые безделушки — стеклянные браслеты или бисерные бусы. И за все копии: испанские мантильи, веера, похожие на севильские, сапоги и туфли, которые китайские работяги воспроизводили в совершенстве, всех цветов и размеров, по цене, побивавшей любую конкуренцию. Не говоря уже о священных предметах: распятиях и статуях Богоматери.

Взыскав законные платежи, королевские чиновники позволяли кули разгрузить ящики и тюки, перенести в город и сложить под замок в парианских амбарах.

Тогда в дело вступал дон Эрнандо.

Но сейчас он не думал о тех жарких торгах, которые скоро ему придётся вести.

Он смотрел на другое: на корабль, стоявший на якоре далеко на рейде — единственный крупный испанский корабль, принадлежавший частному лицу. Такое исключение. Такое чудо. Ведь только галеоны Его Величества имели право пересекать Южное море и вести торговлю с Новым Светом.

А этот, брошенный, был похож на птицу без крыльев. Ветер беспорядочно мотал его туда-сюда. Кажется, никто не видел, как опасно его разворачивает течение. Что там на борту — никого?

Фок-мачта была сломана непоправимо. Все реи болтались. А по сравнению с остальными поломками эти, должно быть, ещё пустяк! В очень плохом состоянии. Но очень крупный.

В Маниле почти не было судов такого водоизмещения. И вовсе не было таких у частных судовладельцев.

В общем, всё равно такая добыча могла хорошо послужить планам Эрнандо и его кузена Луиса.

Посмотрим... Корабль, кажется, неповоротлив. И недостаточно быстроходен для той цели, которую они для него предназначили. Посмотрим. Надо бы его заполучить. Хорошо бы даром.

Дон Эрнандо де Кастро, в одиночку гребя на своём сампане, прокладывал путь через лодочную толчею. Он взял с собой только одного слугу. Привлекать внимание не стоит. Он даже дождался захода солнца. Правда, не полной темноты: если бы кто увидел его в ночи, это тем более вызвало бы любопытство. Он знал: едва в Кавите кто-нибудь заметит, как он рыщет вокруг «Сан-Херонимо», тут же выстроится очередь из других покупателей.

Эрнандо сидел под навесом сампана, так что его не было видно снаружи, и не сводил глаз с галеона. Не корабль, а чудовище. И чудо. Прямо с гуаякильской верфи на острове Пунья в Перу. Строен из негниющего дерева.

Сколько же он может стоить? Как пятилетнее официальное жалованье губернатора?

Логика требовала, чтобы судно такого рода не оставалось без охраны.

Но Эрнандо помнил: когда явился «Сан-Херонимо», ни один моряк не держался на ногах. Их пришлось выносить на носилках. Десять человек с тех пор уже умерло. Другие поправлялись в госпиталях. Солдаты и колонисты, более-менее ещё годные, были на постое у местных жителей. Вдовы — у монахинь. А гобернадора — у него самого. Так, значит... Оставался главный навигатор. Эрнандо знал, что этот португалец в Маниле и занимается собственной защитой. Сейчас он наверняка в присутственном месте у Морги, опровергает обвинения капитана Корсо в намеренном оставлении фрегата и галиота.

Но как знать? Если португалец хороший моряк, он наверняка оставил на корабле боцмана.

Эрнандо закинул с сампана верёвочную лестницу с кошками; она сразу же зацепилась за фальшборт и повисла вдоль борта.

На корабле ни света, ни звука. Как знать? Может быть, не так уж и трудно будет побывать на «Сан-Херонимо»; может, осмотреть его удастся гораздо естественней и, по крайней мере, быстрее, чем он предполагал.

Он приказал слуге-филиппинцу дожидаться и полез наверх.

На корабле его встретили те два человека, о которых он не подумал. Даже предположить не мог, что именно они там окажутся. Братья Баррето!

— Дон Диего? Какой сюрприз!

— Дон Эрнандо? А мы вас тоже не ждали.

О чём они втроём говорили тогда в каюте Исабель, она так никогда и не узнала.

Узнала только, как поразило дона Эрнандо её роскошное ложе с балдахином, как любопытны были ему книги, переплетённые в кордовскую кожу, как заинтересовала лютня с нотами. А главное, главное — какие он выводы сделал из копии контракта, заключённого между королём и Менданьей в 1574 году, «Капитуляции», которую во время плаванья она велела Эльвире переписать в нескольких экземплярах. И из копии завещания, по которому она становилась единственной наследницей островов, а избранный ею супруг — аделантадо Южного моря.

Всю неделю, пока не пришла в себя, она провела взаперти в хозяйском дворце. Даже отказалась принять генерал-лейтенанта Моргу, явившегося к ней с частным визитом выразить соболезнования и почтение с глазу на глаз. У Морги была слава любителя женщин. Эта женщина его интересовала, он хотел её видеть. Напрасно. К донье Исабель не было доступа.

За время её отсутствия о ней пошли самые разные слухи. Главный навигатор много болтал исподтишка, обвиняя её во всяческих преступлениях. Братья Баррето отвечали публично, задавали вопросы о смерти аделантадо и неудаче экспедиции. Надо бы всё-таки понять, говорили они, почему все четыре корабля миновали Соломоновы острова. И выплыл ясный ответ: по вине португальского моряка, который умеет только хвастать да ныть!

Словесная перестрелка между сторонами шла так бурно, что Морге пришлось приказать допросить экипаж. Все, оставшиеся в живых, прошли через контору резиденции. Они входили через маленькую дверцу с улицы, прямо перед окнами доньи Исабель.

Однако она продолжала молчать.

С тем большим нетерпением все ожидали бала 20 февраля.

Исабель сидела в спальне капитана де Кастро и постепенно возвращалась к жизни.

В то утро, 19 февраля, она никуда не спешила. События, назначенные для неё судьбой, благополучно ждали неделю. Могут подождать и ещё несколько часов. По крайней мере, сегодня день будет приятный. Последний приятный. Перед балом.