Аделантадо был непоколебим. Упрям и упорен. В гневе он мог становиться страшен. Он кричал, что у меня нет никаких доказательств вины Мерино-Манрике. Это была правда. Не было доказательств и тому, что адмирал Лопе де Вега причастен к повреждению «Санта-Исабель», которой сам он должен был командовать. К тому же если мы отправим прочь Лопе де Вегу, он откажется жениться на Марианне. А если он на ней не женится, семейный позор Баррето получит огласку. Грех моей сестры может покрыть только замужество. Поэтому Альваро предложил заплатить канонику цену его судна. Но каноник требовал назад имущество, а когда мы его не отдали, проклял нас всех: аделантадо, всех, кто с ним, и меня в том числе: «Каждый день и каждую ночь я буду молить Бога, чтобы этот корабль не дошёл до цели и все, кто на нём, горели в огне!»
Проклятие устрашило меня. Оставить так это дело было нельзя. Мы призвали Кироса.
— Так и есть, ваше сиятельство, — сказал он, обращаясь к одному аделантадо, — старому кораблю крышка. Без поповского судна мы отплыть не сможем, это тоже правда. И времени у нас нет — тоже правда. Скоро вступит в свои права новый вице-король. Если мы хотим выйти в море, пользуясь покровительством его высочества дона Гарсии, это надо сделать не через неделю, а завтра же!
На меня Кирос подчёркнуто не смотрел. Я стояла рядом с доном Альваро, но он вёл себя так, как будто меня нет в комнате. Выдержав паузу, он продолжал:
— И не хотите ли спросить меня, ваше сиятельство, что я про это всё думаю?
На меня он по-прежнему не смотрел, разговаривая только с одним собеседником — моим мужем.
— Я думаю, ваше сиятельство, что среди нас дьявол и уже держит нас в своих когтях!
Эти слова потрясли меня ещё больше, чем проклятия священника. Помянуть сатану — к несчастью...
— Идите сами к дьяволу, Кирос! — взорвалась я. — Боитесь отправляться, так забирайте пай. А мы найдём другого навигатора.
Если бы он мог меня зарезать кинжалом (лучше в спину), он бы это сделал. Но Кирос нарочито никогда не пускал в ход оружие. Кирос всегда ходил без него. Кирос выдавал себя за миролюбца. За мудреца.
Поэтому он только закусил губу и замолчал. Он даже поклонился мне — очень низко. Двурушник — я тебе уже говорила. Лицемер.
Перед аделантадо он вёл себя со мной нарочито любезно и почтительно, но был глубоко уязвлён. Моё вмешательство потрясло его. А ведь «Санта-Исабель» я купила на своё приданое и деньги родных, я была её хозяйкой. Её повреждение меня прямо касалось!
Он так не считал. По его мнению всё, что касается моря, было его делом, а не моим. Я не имела прав гражданства на собственных кораблях. Как и его врагу полковнику Мерино-Манрике, ему была противна сама мысль о том, что женщина куда-то суётся. В глубине души он обвинял меня в том, что я командую собственным мужем. «Дьявол держит нас в когтях...» Он боялся, что я и им стану командовать. Соблазню его людей, переманю его матросов. «Дьявол среди нас...» Да, это была угроза. Он имел в виду моё пребывание на борту. Я знала это. И все это знали.
Началась битва на новом театре — теперь между им и мной. Аделантадо прервал нас:
— Довольно! Хватит спорить о всяких глупостях. Поднимаем якоря послезавтра. Всем быть готовыми!
На самом деле он рассчитывал, что помочь ему приготовиться и успокоиться смогу я...
Должно быть, последняя ночь в Лиме с 8 на 9 апреля 1595 года была худшей в его жизни. По крайней мере, то был один из мигов самых страшных сомнений.
А я хлопотала по дому. Вместе с Марианной и множеством служанок носилась из комнаты в комнату. Списки, списки, списки... Книги, одежда, всё прочее...
Скоро должен был заняться день. День отплытия...
Альваро сидел за столом и оглядывал тот мир, который собирался покинуть. Я чувствовала, что он в тревоге... Или это мой страх ему передался? Он смотрел, как мы с Марианной упаковываем последние подсвечники, посуду, ткани, тюфяки...
И я услышала его вздох:
— Надеюсь, всё это не слишком поздно...
Я в это время пыталась закрыть очередной баул и ответила, даже не подняв головы:
— Что значит поздно?
— В это странствие должен был отправиться такой человек, каким я был когда-то...
Тут я не выдержала:
— Как ты можешь так говорить? Ты же так долго ждал!
— Вот именно. И эти годы меня износили.
— Чепуха! Ты в расцвете сил.
— Я ощущаю бремя лет на плечах, холод времени в костях... Мне пятьдесят четыре года.
— И что? Ты же выиграл сражение!
— И при том, Исабель, потерял силы и веру. Я старик.
— Ты? Старик? Какой ты старик, Альваро! Ты можешь всё. И я с тобой. Вместе мы можем сотворить невозможное. Ты же знаешь!
— Твои братья уже поссорились с капитанами, Кирос — с Мерино-Манрике... Подождём-ка ещё месяц.
Он высказал как раз то, о чём я думала. Все эти доводы крутились у меня в голове весь день, и я пришла к такому же заключению.
Подождать? Да я только этого и хотела!
Да, но как? Один только взгляд на оставленный в помещении кавардак убеждал: мосты мы уже сожгли. Наш дом был продан, энкомьенда заложена, движимое имущество тоже распродано. У нас в Перу ничего больше не оставалось.
«Так. Ну и что? — говорил мне внутренний голос. — Что с того, что вокруг беспорядок? Мы всё-таки можем остаться! Надо просто устроить жизнь заново. И в Лиме для нас всё пойдёт на лад...»
Верно, верно, мы можем ещё помедлить. Ещё подождать.
Только чего?
Я отмела эту мысль и сказала мужу как раз обратное тому, на чём настаивала несколько часов назад:
— За братьями я прослежу. Кироса, Мерино-Манрике и адмирала отодвину. Мне хватит сил облегчить тебе бремя.
Правда была в том, что меня тоже сковывало сомнение. На той неделе, среди хлопот и суеты, я заступилась за Лоренсо. Вмешалась в драку, когда поссорились Мерино-Манрике и Кирос. Но теперь...
Теперь я думала: мы ведь и в самом деле не обязаны рисковать, покидая любимую землю... К чему пускаться на поиски этого нового континента? Осваивать неведомые острова? Просвещать варварские племена? Строить церкви, дворцы, города? К чему? Какая надобность самих себя заставлять заниматься такими глупостями?
Нет, было ещё не поздно. Я могла остаться дома и снова зажить счастливой жизнью с любимым человеком.
Сердце сжималось при мысли о матушке. О тебе, Петронилья... Увижу ли я вас снова? Увижу ли отца? Где мы будем, где я буду через год? Кем стану? Королевой четырёх частей света — или блюдом на пиру каннибальского царя? Может, мои руки и ноги зажарят на вертеле, как зажарили людей аделантадо? А череп расколют, как грецкий орех?
К чему это?
Но Альваро тосковал, и я была обязана отогнать от себя все эти вопросы, успокоить его, весело сказать:
— Наше плавание будет удачным! Всё у нас получится!
— Всё получится? Да у меня в Перу слава рассказчика баек про континент и острова, которых вовсе нет на свете! А вдруг мои враги правы?
— Но ты же не выдумал свои острова, ты их видел!
— Откуда тебе знать? Да и мне самому — откуда? Прошло столько лет!
Успокаивать его, пробуждать силы к жизни... Не в том ли была моя роль все эти десять лет?
На самом деле если бы Альваро не предложил отложить отплытие, я бы потребовала этого сама. Тем более что мой — наш с тобой — отец в апреле девяносто пятого года был сильно болен. Помнишь, Петронилья? Он уже стал терять зрение и не вставал с постели. Я совсем не хотела теперь оставлять его. Завтра, когда он поправится — ради Бога. Но не теперь!
Но искушение дона Альваро, внезапное желание бросить всё в конце жизни, полной борьбы и разочарований, покончило с моими собственными страхами и слабостями.
Он ещё раз сказал:
— Думаю, нам надо бы подождать более благоприятных обстоятельств...
Я не выдержала:
— Подождать? Чего, чего подождать, Альваро? День за днём... так и останемся здесь!
Он выпрямился в кресле и больше не сказал ни слова. Может, мои слова были тем ответом, которого он от меня и желал? Он снова принялся быстро писать: могучий, с ясным взором, с крепкой рукой.
