«Ну и пусть, приведи!» — настаивала Аня, ничего не желавшая замечать.

«Хватит, возьми себя в руки, что люди скажут?»

Ей было все равно. Она ведь тоже видела только Назара. Смотрела только на него и сама ни за что не смела приблизиться. Из всех на свете людей только его гнева она боялась — что ей за дело до прочих?

А люди говорили. Говорили. Конечно, говорили, жаля и не жалея. До тех пор, пока она не рванула прочь узкой дорожкой вдоль реки, желая только одного — исчезнуть в темноте, начинавшей скрывать землю в эту особенную Купальскую ночь.

Теперь уже небо казалось густой вязкой темно-фиолетовой пропастью, в которой едва-едва начинают проглядывать звезды, а река отражала не закатные лучи, а искры огней с берега, где горели костры, вокруг которых сейчас творилось главное действо. Молодежь подтягивалась со всех сторон, кто потанцевать, кто хоровод поводить, кто посидеть у огня.

Пламя — манит. Мотыльки летят на него, не в силах перестать, даже когда уже гибнут. Да и человек перестать не может, как ни болят глаза.

А Назар смотрел на Милану, не до конца еще понимая, что она и есть — его пламя, но и не в силах отвернуть от нее взгляда. Вот бейсболка эта дурацкая, покрывающая голову. Вот глаза — издалека большие и темные. Вот носик — немножко лисий, острый, хотелось коснуться его пальцем и почувствовать кончик — мягкий или нет. Вот губы, вызывавшие единственное желание — ласкать их, как он никогда ничьи губы еще не ласкал. Вот бы они ответили. Вот бы шевельнулись навстречу ему! Назар сглотнул, подхватил один из ароматных травяных венков, в огромном множестве наплетенных девчонками и лежавшими то тут, то там на лужайке, пока стоял в очереди, пытаясь пробиться к столам. Потом забрал стаканчики с вином, завернул в салфетку несколько ломтиков сыра и со всем этим скарбом двинулся к их пледам.

— Была тыквенная водка, но я не люблю, — проговорил он, протягивая ей добытое. — Сними кепку, а.

— Водка посреди лета — это сильно, — съязвила Милана, подняв к нему голову и забирая из его рук вино. — А чем тебя моя бейсболка не устраивает?

— Устраивает, но надо проверить кое-что.

— Ну если тебе надо — ты и снимай!

— Сама напросилась! — заявил он и решительно взял ее головной убор за козырек, стащил его и отбросил на плед, после чего поморщился, изучая узел волос, давая себе слово, что однажды она обязательно разрешит ему заплести ей косу. А после нахлобучил на ее аккуратную головку венок. — Так-то лучше!

Она потрогала венок рукой, аккуратно ощупывая цветы, улыбнулась и пригубила вино. То оказалось густым, очень сладким, с насыщенным ягодным вкусом. И уже после второго глотка ударило в голову. Милана подняла заблестевшие глаза на Назара и весело сообщила:

— Вино больше не приноси, а то я могу начать буянить.

— И что ты делаешь, когда буянишь?

— Я? — подалась она к нему. — Я…

— Ты, ты, — шепнул он. — Мавка ты, а не ведьма. Вот кто ты.

— Одна из моих прабабок была мадьярской цыганкой.

— Серьезно?

— Серьезнее некуда, — негромко проговорила Милана. — Бабушка говорила, я на нее похожа.

— Тогда у одного из твоих прадедов те же проблемы были, что у меня. Крыша от вас улетает, — точно так же негромко отозвался Назар близко от ее лица, видя, как поблескивает ее взгляд в такт огненным языкам костров. Слышал, как от ее губ пахнет вином, и ему казалось, что сейчас они встретятся с его губами. Вот-вот. Почти уже.

— Шамрай! Назар! — услышал он снова, и едва не подкатил глаза от того, что кто-то вклинился. Он нехотя мотнул головой и увидел, как к ним подходит Ковальчук, хмурый и чем-то недовольный.

— Лукаш? — удивился такому повороту Кречет. — Я тебя и не видел даже, не знал, что вы собирались.

— Да ты, кажется, вообще нихрена не видишь, — пробубнил друг, разглядывая Назара и Милану цепкими изучающими глазами. Та, в свою очередь бросила на него быстрый, равнодушный взгляд, и не найдя для себя в «Лукаше» ничего интересного, допила вино и сунула пустой стаканчик в пакет, определенный ими «для мусора». Ковальчук скривил губы, но быстро вернув лицу приличествующее празднику выражение, протянул Назару руку. — Привет!

Шамрай ответил на рукопожатие и кивнул на их плед, мол, падай.

— А Надя где?

— Да они с Аней там… — неопределенно махнул головой Лукаш и присел рядом. — А ты тут что в стороне устроился? Сам чего не сказал, что тоже едешь, могли бы вместе собраться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Это спонтанно было, мы с Миланой решили только сегодня… Кстати, познакомься, это Милана. Милан, это Лукаш, мой одноклассник и друг.

— Здрасьте, — улыбнулась Милана, глядя на Ковальчука.

Тот кивнул.

— А вы, Милана?

— А я в гости приехала.

— К Назару?

— Милана — дочка дядиного близкого друга, гостит у нас все лето, потому приехала ко всем, и ко мне — тоже, — сдержанно ответил Кречет. Лукашев настрой ему не нравился, хотя внешне ничего в нем такого и не было, но он же прекрасно видел, что друг, как и положено менту, вот-вот им обоим в глотку вцепится, чтобы добиться, чего и как.

— А потом?

— А потом у нее сентябрь, учеба и преподы в универе. Ты ж сам учился, понимать должен.

— Да я вообще многое понимаю, — сказал Ковальчук и глянул на Милану. — И что такое каникулы, и как летнюю тоску гонять. А в деревню — это ради экзотики?

— А девушек поддевать — это ради самоутверждения? — не растерялась она.

— И в мыслях не имел, — поднял руки Лукаш. — Работа у меня такая, вопросы задавать. Кто на что учился. Вы что изучаете?

— Право.

— То-то у нас в стране с правом… беда…

Назар ошалелым взглядом окинул друга, и крылья носа его задергались — раздражения не было, а злость была. И желание съездить тому по морде. «С Аней они там!» — мелькнуло в его голове, отчего кулаки зачесались еще больше. Еще один добродетель приперся.

— Ковальчук, ты язык попридержи, а то я не посмотрю, что ты друг и что ты мент, — угрожающе тихо проговорил он. — Разбавлю праздник. Будешь мне потом в участке про права рассказывать. Мне, а не ей, понял?

— Понял, — кивнул Лукаш, — а ты не забывай, что есть еще и обязанности. Понял? Ладно, ребят, отдыхайте.

Он легко подхватился с пледа и растворился в темноте.

— Он правда твой друг? — спросила Милана, глядя ему вслед.

— Самый близкий, — медленно ответил Назар, тоже не отрывая взгляда от мрака. — Не видно, что ли? Черт… прости, фиг его знает, что ему под хвост попало. Он поучать любит, в органах же… но чтоб до такого — не доходило.

— А по-моему, прикольный. Хотя натуральный такой… мент, — и она рассмеялась. — Идем к кострам, как там они у вас называются?

— Да так и называются. Купальское огнище, — Назар встал и подал ей руку.

Обхватив его пальцы, она поднялась и потащила парня за собой. К кострам, хороводам и молодежи.

Говорят, если женщина избегает купальских огней, стало быть, она ведьма.

Говорят, если перепрыгнуть через костер — то очистишься и злых духов прогонишь.

Говорят, если прыгнуть вдвоем и рук не разжать — то впереди свадьба и ничего на свете двоих не разлучит.

Да мало ли, что люди говорят, когда говорят они так много и так часто — неправду.

«Алло, Сташек? Сташек, а ты где? Ты уже приехал, а?»

«Еду, Лян. Ты что-то хотела?» — голос брата звучал спокойно, хотя так он звучал всегда, и нельзя понять — он и правда спокоен или раздосадован, что ему докучают.

«Прости, — принялась щебетать Ляна, совсем не чувствуя той легкости, с которой старалась произносить слова, — я на лугу еще, нехорошо мне стало, так бы я тебя не тревожила».

«В каком смысле нехорошо? Что случилось? Сердце?»

«Да который день уже то колет, то жжет».

«Ляна, блин, и какого черта в больницу не ложишься? Зачем ты в эту ерунду с праздником ввязалась?»

«Пройдет. Мне бы просто полежать надо, отдохнуть. Сташек, если тебе по пути, забери нас, а?»