– Спасибо, Юрген, – сказал я, падая на удобное мягкое сиденье за столом. Хвала Трону, оно отлично мне подошло, хотя крышка стола всё равно была где-то на уровне моего подбородка. Все остальные остались на ногах, как я и ожидал (кажется, я ни разу не видел сидящего космодесантника – разве что в транспорте), а Форшпунг с порога прошагал к гололиту, где немедленно начал бубнить свои песнопения, щёлкать переключателями и стучать по корпусу кулаками. Обряды сработали – изображение стабилизировалось и оказалось сложной паутиной переплетённых инфопотоков, которые ничего не значили для меня, хотя и походили на вытащенные наружу карнифексовы потроха. Юрген поспешил ко мне с чашкой, полной ароматной жидкости, и я с удовольствием вдохнул её пар – отчасти потому, что это запах успокаивал меня, а я подозревал, что спокойствие продлиться недолго, отчасти потому, что он маскировал более острый запах того, кто этот напиток принёс. – Лучше возьми и себе, – посоветовал я. – Беседа может быть долгой.

– Очень хорошо, сэр, – мой ординарец с готовностью подчинился и цапнул со стола чашку, прежде чем встать перед дверьми с лазганом на плече, который он был готов пустить в ход при первой возможности. Вряд ли кто-то мог потревожить нас в таком безопасном месте, но мы уже достигли того возраста, в котором ничего не принимаешь как данность, и должен признать, что меня радовала его постоянная готовность к неприятностям. Прерывая своё дежурство редкими прихлёбываниями, он всеми силами старался держаться не на виду, хотя грязный камуфляж и потрёпанная броня не слишком помогали сливаться с окружением.

– Что он показывает? – спросил я, обращая своё внимание на гололитическое изображение, которое всё ещё выглядело как скотобойня, расписанная абстрактной живописью.

– Это визуальное представление движения ресурсов по инфраструктуре Эвкопии, – ответил Форшпунг, чем совершенно ничего не прояснил. – Для удобства понимания они помечены разными цветами. К примеру, светло-бурым выделено передвижение расщепляющихся материалов, серо-коричневым – перемещения когитаторных узлов, бирюзовым – перераспределение рабочей силы, ультрафиолетовый указывает на перемещаемое в настоящий миг сырьё, виридиевый – сырьё, готовое в переработке…^[x11]

– Потрясающе, – сказал я, не дав магосу возможности назвать весь спектр цветов – в том числе тех, кто я не смог бы увидеть неаугметированными глазами, – но это слишком подробно для мирянина, вроде меня. Вы можете кратко объяснить суть?

Форшпунг резко замолчал и повернулся к нам спиной, потом бросил взгляд на Мори, будто ища у него поддержки.

– Переменные чрезвычайно сложны… – начал он.

– Очевидно, – согласился Мори, – но я, как и комиссар, не настолько искусен, чтобы осознавать их все, – или недостаточно терпелив, если вы спросите меня. – Объясните ключевые пункты, пожалуйста.

– Но… – Форшпунг как будто сделал несколько глубоких вдохов – немалое достижение для человека, который, как я подозреваю, много лет назад расстался с такой неэффективной чепухой, как лёгкие. – Конечно. Это грубейшее упрощение, но примерной причиной упавшей производительности является нехватка сырья. Причины тому остаются неясными, поскольку Эвкопия необычно богата требуемыми ископаемыми.

– Именно поэтому она и была заселена, – вставил я, чтобы показать, что кое-что знаю. – Так почему никто их не копает?

– Это делается, – ответил Форшпунг, – но, похоже, потоки сырья сократились, – он ещё раз ткнул в кнопку на гололите, и тот показал нам новую схему – к счастью, намного более понятную. – Как видите, фактический уровень добычи полезных ископаемых намного ниже спрогнозированного для данного этапа колонизации.

– Значительно ниже, – согласился Мори. По космодесантникам ничего не прочтёшь, но месяцы бок о бок с Отвоевателями позволили мне немного лучше большинства понимать слабые перемены в их бесстрастных лицах, и я понял, что перепад в графике впечатлил его не сильнее, чем меня. – И в чём причина такого досадного падения?

– Это неочевидно, – признал Форшпунг, выглядя таким несчастным, каким можно быть, когда большая часть твоего лица металлическая, а мимика – это что-то, происходящее с другими людьми. – Собранные данные чисты, но выявить узкие места сложно.

– И почему это случилось? – спросил я. – Мог ли кто-нибудь подделать данные?

Форшпунг сохранял молчание и не двигался так долго, что я подумал, будто в нём что-то замкнуло. Я уже был готов похлопать магоса по щеке, когда тот вышел из фуги и медленно кивнул.

– Это возможно, – сказал он почти с таким же энтузиазмом, как экклезиарх, которого спрашивают, правда ли, что у Гора были благие намерения, но подвели некоторые ошибки. – Но идея о том, что техножрец добровольно исказил бы информацию…

– Это приводит в глубокое замешательство, – согласился Мори, – но это многое бы объяснило. А после того, что случилось с аэромобилем, я бы не стал вычёркивать такую вероятность.

– Конечно, вы правы, – кивнул Форшпунг. – Мы должны посвятить во всё сержанта Мори. Если наши подозрения верны, Отвоеватели будут нам бесценными союзниками.

– Я думал, что мы уже таковы, – без особого тепла отозвался Мори и повернулся ко мне. – Что происходит?

– Именно то, в поисках чего я прибыл на Эвкопию, – отозвался я, – и если магос прав, порча данных – меньшая из наших проблем.

ГЛАВА 10

Мори бесстрастно слушал, как Форшпунг излагает свои подозрения в куда больших подробностях чем мне – хотя комната для совещаний в святилище Космодесанта явно была надёжнее защищена от любопытных, чем лифт в многолюдном храме Механикус. Суть не изменилась: скорее всего, падение производства на Эвкопии вызвано тайными заговорщиками, твёрдо решившими не дать Империуму защищать себя от окруживших врагов.

– Кто они? – спросил Мори. – И, что ближе к делу, зачем они это делают?

– Найдите ответ на второй вопрос, – сказал я, – и получите ответ и на первый, – я чаще, чем хотел, охотился на еретиков с Эмберли, и кое-что понимал в том, как действуют нечестивцы, хотя никогда не умел думать, как инквизитор^[69]. – Определим мотив и будем на полпути к тому, чтобы найти виновного.

– В этом вся загадка, – ответил Форшпунг. – Заговорщики подрывают нашу производительность и величие Машинного бога, но только члены культа Механикус могут делать это незаметно. Это парадокс, который я не в состоянии разрешить. Кощунство, совершённое рукоположенными техножрецами, настолько немыслимо, что, должен признаться, я не раз усомнился в своём здравомыслии, когда заподозрил подобное.

– Они могли быть обмануты, запутаны или куплены, – предположил Мори.

– Или искреннее верить, что служат Омниссии более угодным образом, – добавил я и деликатно кашлянул, осознавая, что могу наступить Форшпунгу на любимую ржавую мозоль. – Если ли у вас, э-э, разногласия в вероучении по этому поводу?

Вокс-шифровальщик магоса испустил краткий всплеск белого шума, который бы я принял за смех, если бы мог поверить в такое.

– Технобогословие целиком состоит из разногласий в вероучении, – сказал он, – но все они сходятся в том, что истинный путь – это движение человечества к совершенству по образу и подобию Омниссии, – последовала немного неловкая пауза. – И во имя Императора, конечно.

– Разве это не одно и то же? – спросил Мори – как мне показалось, слегка резковато.

– Вне всяких сомнений, – поспешил вмешаться я, хотя мне опыт подсказывал, что Император и Омниссия в первую очередь помогают тому, у кого больше пушка. – И это вызывает вопрос, какой техножрец мог отвергнуть столь фундаментальный догмат?