Некоторые из ведущих капитанов Раймунда думали именно так; один из них, Оливер де Терм, перешел на сторону французов в ноябре. Его взоры, как и взоры Раймунда, были обращены на север, где Бланка Кастильская проявила себя как выдающаяся правительница, а перспектива хаоса в королевстве не оправдалась. Восстание знатных баронов, которое усердно поддерживали англичане, было легко подавлено, и возможность новой королевской экспедиции в Лангедок уже нельзя было исключать. Новый Папа, Григорий IX, призывал к этому с июня 1228 года. Он обратился с прямым призывом к нескольким французским дворянам и уже договорился с цистерцианцами о проповеди крестового похода. Именно в такой угрожающей атмосфере оказался аббат Грансельва, когда в ноябре 1228 года прибыл к королевскому двору с предложением о капитуляции от Раймунда VII. Граф заявил, что "всем сердцем желает вернуться в лоно Церкви и на службу к своему господину королю". В начале следующего месяца было объявлено перемирие, а большинство заинтересованных лиц собрались в Мо, к востоку от Парижа, чтобы обсудить условия заключения мира.

Переговоры продолжались в Мо и Париже более трех месяцев. Результат показал, что упорство Раймунда в сопротивлении было не напрасным, так как условия, хотя и унизительные для него лично, были, безусловно, более благоприятными, чем те, которые предложил бы ему Людовик VIII. Раймунд остался графом Тулузы, но фактически был низведен до статуса пожизненного владельца. Его единственный ребенок, Жанна, была обручена с девятилетним братом короля, Альфонсом де Пуатье, и после смерти Раймунда его владения должны были перейти к их потомству, независимо от прав любой мужской линии Тулузского дома. Княжество значительно уменьшилось в размерах. Все его восточные провинции были присоединены к французской короне, включая большую часть обширных владений Раймунда в долине Роны. Маркизат Прованс был передан Церкви (которая владела им до 1234 года). Транкавелей лишили наследства второй раз за поколение, а их небольшое государство, бывшее когда-то занозой в боку Тулузского дома, также перешло к Капетингам. Раймунду досталась большая часть епархии Тулузы и северное Альбижуа вместе с Керси, Руэргом и Ажене — примерно половина державы, которой Раймунд VI правил в 1209 году.

Современники считали эти условия суровыми, как, несомненно, и предполагалось. Гийом Пюилоранский считал, что они вряд ли могли быть хуже, если бы Раймунд был захвачен в бою. Но суровость была скорее кажущейся, чем реальной. Большая часть территории, которую сдал Раймунд, входила в состав владений Транкавелей, и как таковая никогда не подчинялась его предкам более чем номинально. В действительности, окончательное устранение Транкавелей, вероятно, только усилило власть Тулузского дома в тех владениях, которые за ним остались. По сути, территориальные потери Раймунда составили Ним, Бокер и Сен-Жиль, а также несколько богатых и важных территорий на правом берегу Роны. С файдитами обошлись мягко. Тем, кто не был еретиком, было разрешено вернуться в свои фьефы, и многие так и поступили. Даже графу Фуа, который не смог добиться от Людовика VIII никаких приемлемых условий, было позволено сохранить почти все свое графство, за исключением замка Фуа и двух других, которые были временно переданы королю в обмен на пенсию в 1.000 марок в год.

Церковь никому не мстила в течение двадцати лет исключительно в интересах французской монархии. Договор предписывал Раймунду вернуть все, что, в соответствии с обвинениями, было отнято у духовенства, хотя это право собственности часто было предметом настоящих юридических баталий. Граф должен был выплатить Церкви компенсацию в размере 10.000 серебряных марок и потратить 4.000 марок на одаривание религиозных орденов для спасения своей души. Еще 4.000 марок должны были пойти на основание университета в Тулузе для защиты религиозной ортодоксии. У ортодоксии должны были быть другие защитники, кроме профессоров, которых аббат Грансельва был послан набирать в Париже. Первые статьи договора обязывали Раймунда разыскивать и наказывать еретиков в соответствии с предписаниями Церкви, что было зародышем той инквизиции, которой предстояло найти в Раймунде такого находчивого противника в течение следующих двух десятилетий. Папский легат, несомненно, был уверен, что угрожающая близость представителей короля в Каркассоне обеспечит выполнение этих обещаний, и чтобы сделать угрозу более реальной, Раймунда практически лишили возможности защищать свое графство от вторжения. Тулуза и тридцать других городов должны были лишиться своих стен и рвов. В действительности, в Тулузе разрушение укреплений началось немедленно, а двадцать горожан были взяты в заложники и отправлены в Париж как залог хорошего поведения их соседей.

Оставалось еще личное унижение Раймунда, которое уже давно было одной из главных военных целей Церкви. 12 апреля 1229 года, через два дня после подписания окончательного проекта договора в Париже, Раймунд явился в одной рубашке перед строящимся фасадом собора Нотр-Дам, чтобы попросить отпущения грехов у легата. Среди зрителей этого действа был и молодой король, Людовик IX, новый архиепископ Нарбона (Арно-Амори уже умер) и Фолькет, епископ Тулузы, единственный участник, переживший бурю от первого раската грома в 1207 году до ее постепенного рассеивания более двадцати лет спустя. После акта примирения граф был временно заключен в Лувр, пока королевские чиновники овладевали восточным Лангедоком и везли из Каркассона девятилетнюю Жанну Тулузскую, возможно, самое важное из всех приобретений короны в 1229 году. Через нее французские короли должны были получить в свои руки последние оставшиеся владения ее династии. Ее помолвка с Альфонсом де Пуатье, которая была отпразднована в Мортте в июне, должна была доставить Романо Франджипани немалое удовольствие. Он уже давно пришел к выводу, что Лангедок будет католическим только тогда, когда он будет находиться в королевских руках, и будущее должно было подтвердить его суждение. Альбигойский крестовый поход закончился, хотя ересь не была уничтожена. Этим должна была заняться инквизиция.

Крестовый поход пережил своих зачинателей. Раймунд VI, Симон де Монфор, Иннокентий III, Арно-Амори были мертвы, а из других инициаторов кризиса только Фолькет Тулузский дожил до его последних мгновений. Поколению, выросшему в условиях непрерывной войны, нужно было напомнить, что крестовый поход когда-то имел и другие цели. Провозглашая его в марте 1208 года, Иннокентий велел южному духовенству "ухаживать за семенами, которые посеял легат-мученик, и питать их проповедью слова". Оптимистичные слова Папы остались официальной политикой Церкви, о чем не переставали заявлять последующие Соборы южных епископов. Но на практике их декларации мало что значили. В самом начале войны духовенство бросилось в активную проповедническую кампанию. Даже Арно-Амори, который "страстно желал смерти еретиков", вместе с Фолькетом Тулузским отправился в проповедническое турне по Ажене в первые месяцы 1210 года. Но жители сравнивали его проповеди с гудением пчел, и попытка больше не повторялась. После 1210 года от проповеди отказались все, кроме Фолькета, Святого Доминика и горстки цистерцианцев. Из них только Святой Доминик произвел заметное впечатление на катаров. "Когда он проповедовал, — вспоминал один из его слушателей, — его чувства были настолько сильны, что он разражался слезами, передавая свои эмоции всей аудитории; я никогда не слышал человека, чьи слова могли бы привлечь столь многих к покаянию". Последователи Доминика к 1214 году превратились в сплоченную группу, когда Симон де Монфор подарил им доходы от недавно завоеванного города Косней. Год спустя другой сеньор предоставил им три небольших рядом стоящих дома в Тулузе, под сенью замка Нарбоне в южном квартале города. Сам Доминик уехал менее чем через шесть месяцев, чтобы сыграть более значимую роль в Италии и северной Франции. Но его последователи продолжили начатую им деятельность и покрыли Лангедок своими приорствами за одно поколение.