Трубадуры удовлетворяли потребности в богатом, изысканном и образованном обществе, и они же сформулировали некоторые из его ценностей. Однако их влияние не было ни важным, ни оригинальным. Далеко не очевидно, что они имели какое-либо отношение к распространению альбигойской ереси. Те трубадуры (а их было немного), которые выражали какое-либо мнение об альбигойцах, почти всегда были настроены к ним враждебно, и их враждебность следует воспринимать как враждебность большинства их покровителей. Антиклерикальные настроения, которые были чрезвычайно распространены в Лангедоке, редко встречались в произведениях трубадуров. Некоторые из них, правда, добивались удивительно благочестивых целей. Бернард де Вентадур и Бертран де Борн умерли в цистерцианском аббатстве Далон. Пердигон якобы принял постриг в монастыре Сильвабела. Фолькет Марсельский поступил в цистерцианское аббатство Тороне и в конце концов стал епископом Тулузы, зарекомендовав себя как яростный противник ереси и грозный антагонист Раймунда VI, сына своего бывшего покровителя. Судя по тому, что сохранилось, не похоже, что в горьком утверждении, которое граф Фуа сделал перед Латеранским собором 1215 года, о том, что целое поколение его сверстников было сбито с пути "песнями, в которых звучит проклятие", было что-то серьезное.

Нельзя также с уверенностью сказать, что трубадуры были цветом цивилизации, которая была сметена северянами во время крестового похода. Идиома языка ок была порождением Гаскони, а не Лангедока, и большинство лучших трубадуров были гасконцами. Если кто и был их покровителем, то это была Элеонора Аквитанская, а не Раймунд V. Странствующие поэты, которые зарабатывали себе на жизнь при дворах мелких сеньоров Каркассе и Лораге, как правило, были жонглерами, чья низкая репутация полностью оправдывается теми их произведениями, которые сохранились. Более того, цивилизация Лангедока, какой бы она ни была, угасла еще до того, как крестоносцы окончательно разрушили сеньориальные дворы, которые жонглеров поддерживали. Каталонская война прервала процветание Каркассе и Лораге. Продолжающийся раздел земельных владений разорил многих меценатов. Некоторые трубадуры Лангедока перебрались через Пиренеи в Испанию, где пристрастие арагонского двора к цивилизации Юга продлило их существование еще на столетие. Но большая часть отправилась в Италию, где на смену угасающему Лангедоку возникла мозаика мелких правителей, у которых богатства было больше, чем вкуса. В Лангедоке крестоносцы столкнулись с обществом, находящимся на стадии распада, которое все еще цеплялось за шелуху цивилизации, которая почти исчезла.

Ересь, питавшаяся разлагающейся политической ситуацией в Лангедоке, затрагивала вопросы, которые были слишком древними и слишком фундаментальными, чтобы их игнорировали. Тому, кто верит во всемогущего всесоздающего Бога, нелегко объяснить существование зла. Бог бесконечно могущественен, но он допускает существование зла и остается в стороне, когда оно нападает на тех самых людей, которых он создал по своему образу и подобию. Католическое богословие не предложило удовлетворительного решения этой проблемы, кроме исторического объяснения, содержащегося в книге Бытия. Но у дуалистов было решение, которое было одновременно простым и поверхностно правдоподобным. Бог, говорил они, не был творцом мира. Вся материя была творением Демиурга, духа зла, самостоятельного, самосозидающего, который создал человека по своему подобию. Бог вложил в человека сознание добра, тем самым дав ему возможность спасти себя. Но Он не мог контролировать материальный мир, и в этом смысле Он не был всемогущ. Урок для человека был ясен. Если он хочет спастись, он должен отделить себя от всего материального и стать духом, насколько это возможно. Он должен воздерживаться от брака и деторождения, которое умножает злой род; он должен подавлять, насколько это возможно, все свои телесные потребности.

Ни проблема, ни ее решение не свойственны христианским дуалистам. Древняя зороастрийская религия Персии представляла мир как поле битвы добра и зла, материи и духа. Неприятие материи было характерно как для стоицизма, так и для неоплатонизма, двух великих языческих направлений поздней античности. Вдали от мира Рима и века Плотина Будда учил своих последователей стремиться к нирване, покою, который приходит от полного бессознательного восприятия материального мира.

Христианский дуализм почти так же стар, как и само христианство. Союз неопределенности и глубокого пессимизма, который был так характерен для поздней античности, породил спекуляции о происхождении зла. "Еретики и язычники постоянно возвращаются к одной и той же теме, — писал Тертуллиан в начале второго века, — откуда появилось зло и где его искать? Откуда появился человек и как?" Согласно Иренею, дуалистический ответ на эти вопросы широко обсуждался уже в конце I века. Но только в середине II века дуализм, или гнозис, получил сколько-нибудь организованное существование. Основание гностической Церкви было заслугой Маркиона, богатого судовладельца из Малой Азии, который начал создавать свою секту в Риме примерно в 144 году. Маркион был бескомпромиссным дуалистом. Он не принимал веру большинства гностиков своего времени в то, что Демиург был "падшим ангелом", произошедшим от Бога. В его понимании эти два начала были абсолютно разными. Демиург, которого Маркион отождествлял с ветхозаветным Иеговой, был творцом мира, Богом возмездия. Другой, истинный Бог, посланником которого был Иисус Христос, был Богом любви. Вся материя по своей сути была злом, поэтому последователей Маркиона учили избегать ее, насколько это было возможно. Для крещеных маркионитов брак и сексуальные отношения были под абсолютным запретом, а аскетизм и самоотречение главными принципами жизни. Строгость взглядов Маркиона побуждала его последователей откладывать крещение на поздний период жизни, часто даже накануне смерти. Так возникло различие между крещеными маркионитами, теми, кто подчинился строгой дисциплине основателя, и простыми верующими, которые приняли его взгляды и намеревались, возможно, принять крещение в будущем. Для всех остальных, неверующих, не существовало никакой возможности спасения.

Не все дуалисты в последующие века разделяли убеждения Маркиона. Тонкости дуалистического богословия отличались в разных регионах, и большинство групп развивали свои собственные особенности. Кроме того, оставалось значительное число тех, кто придерживался более умеренного, но менее логичного мнения, что Демиург изначально произошел от Бога. Тем не менее, после Маркиона все дуалисты имели два общих фундаментальных момента. Первым из них была вера в создание материи дьяволом, или Демиургом, и, следовательно, в желательность полного воздержания и крайнего аскетизма. Второй, вытекающий из этого, был церковной организацией, которая делила своих членов на практикующих и верующих, разделенных внушительной церемонией посвящения. Отсюда различие между гнозисом, знанием посвященного практикующего, и пистисом, верой обычного верующего. Идея церемонии посвящения и очень часто используемые слова были заимствованы из практики ранней Церкви, которая обычно откладывала крещение на поздний период жизни. Святой Августин был крещен в возрасте тридцати трех лет, император Константин — только на смертном одре. Дуалистические секты просто сохраняли идею духовного избрания долгое время после того, как ортодоксальная Церковь отказалась от нее в пользу крещения младенцев.

Как ясно показывает Плиний в своем знаменитом письме императору Траяну, именно их сектантские наклонности вызвали подозрение римских властей по отношению к ранним христианам. Эта подозрительность к замкнутым сектам, все еще была очень жива в христианской империи, и она, естественно, была направлена на те группы, как маркиониты, которые обозначали пропасть между собой и остальным обществом церемонией посвящения. Антисоциальная тенденция гностицизма стала еще более очевидной в случае самой знаменитой из всех дуалистических сект, манихеев, которая в IV веке охватила христианский мир, а в Западной Азии просуществовала как основная Церковь в течение шестисот лет. Манихеи получили свое название и доктрины от перса Мани, который начал свою проповедь в Ктесифоне в Месопотамии в 242 году и, вызвав гнев зороастрийских священников, был замучен в 276 году в Гондишапуре на юго-западе Персии. Хотя Мани называл себя апостолом Христа, он жил и умер в зороастрийском царстве Персии, и совсем не очевидно, что его следует считать христианином. Мани считал всех великих духовных лидеров посланниками истинного Бога. Его причудливая теология включала в себя элементы буддизма и зороастризма, а также классический христианский дуализм, который приглянулся и молодому Августину. Самые строгие последователи Мани шли на крайние меры, избегая любых контактов с материальным миром, отказываясь работать, воевать или жениться. Все это во многом объясняет, почему манихеи стали одними из первых христианских еретиков, подвергшихся постоянным преследованиям со стороны государства. Хотя вклад Мани в историю дуализма был гораздо меньше, чем у Маркиона, дурная слава, которую его последователи заслужили своими анархическими взглядами, распространилась на все дуалистические секты. На протяжении всего средневековья слово манихей применялось к еретикам, из которых мало кто слышал о Мани, а некоторые даже не были дуалистами.