Однако Людовик был поражен и смущен, получив в конце апреля письмо от Папы, в котором тот отвергал его условия и объявлял о резком изменении плана. Это волевое решение понтифика не было совершенно неожиданным. За последний год мысли Гонория о Лангедоке метались из одной крайности в другую, а продолжение крестового похода после унизительного поражения Амори де Монфора начинало казаться все более бессмысленным. Оставался еще вопрос о ближневосточном крестовом походе, который император Фридрих II неоднократно обещал возглавить и неоднократно откладывал. Теперь же было объявлено, что его отъезд неизбежен. В конце марта Гонорий принял решение. Он отозвал легата Конрада, который как раз собирался отправиться во Францию, и дал ему новые инструкции. Вместо того чтобы согласиться на все, о чем просил Людовик, Папа объявил, что Альбигойский крестовый поход придется отложить. Но, добавил Гонорий с необыкновенной наивностью, он надеялся, что король будет сохранять свою угрожающую позицию как можно дольше, чтобы побудить Раймунда VII подчиниться условиям Церкви. Людовик был в ярости. 5 мая, в день, назначенный для отправки экспедиции, он вызвал Конрада на собрание прелатов и баронов в Париже и публично умыл руки. Никогда больше, сказал он остолбеневшему легату, эта тема не должна упоминаться в его присутствии.
Решение Папы стало жестоким разочарованием для Амори. Поскольку запланированный крестовый поход не состоялся, он получил право возобновить свои претензии на графство Тулуза, и в течение лета предпринимал упорные попытки саботировать переговоры Раймунда VII с Церковью. Горечь и обида, безусловно, сыграли свою роль в поведении Амори, но даже он не мог рассчитывать на возвращение завоеваний своего отца на гребне новой волны крестоносного энтузиазма. Мало сомнений в том, что он действовал в интересах французского короля, который, несмотря на свои гневные слова, не собирался лишаться своей добычи. В июле он обратился с письмом к южным епископам, собравшимся в Монпелье, и самым решительным образом призвал их не заключать мира с Раймундом VII. Когда епископы проигнорировали его требование и составили временный договор с Раймундом, Амори направил свои протесты в Рим. В конце года в Латеран было отправлено королевское посольство в состав которого входил дядя Амори, Ги де Монфор. Посольство произвело нужный эффект на колеблющегося старого Папу, и в декабре английские послы при папском дворе отметили, что все срочные дела откладываются, пока коллегия кардиналов ведет дебаты. Что думало большинство кардиналов, неизвестно, но у двух английских агентов сложилось впечатление, что sanior pars (здравомыслящая часть) кардиналов благоволит Раймунду VII, и это впечатление, которое если и было верным, то к началу нового года, безусловно, перестало быть таковым. Аргументация коллегии была несколько спорной даже в то время, но, судя по всему, изменение ее мнения было делом рук ярого меньшинства южных епископов. Они решительно возражали против примирения Раймунда с Церковью, как кажется, главным образом потому, что боялись потерять обширные владения, которые они приобрели в результате крестового похода. Они утверждали, что Раймунд не прекратил преследовать духовенство и присваивать церковное имущество. Распространились скандальные памфлеты, в которых архиепископ Арля, главный защитник Раймунда среди южных епископов, обвинялся в получении взяток. Поскольку архиепископ вместе с другими эмиссарами графа был вынужден покинуть Рим в декабре после двух безрезультатных месяцев пребывания в городе, опровергнуть эту клевету было некому. К февралю настроение Гонория вернулось к тому, что было в начале 1224 года. Год был потерян, но еще не поздно было возобновить проект, столь явно дорогой сердцу французского короля.
Поскольку Конрад фон Урах находился в Германии, требовалось назначить нового легата. В феврале 1225 года выбор Гонория пал на Романо Франджипани, кардинала Сант-Анджело, "человека высокого происхождения и честности, добросовестного и настойчивого… в котором мы полностью уверены". Мнение Папы было справедливым, но Романо не был миротворцем. В отличие от своих предшественников, которые часто были бюрократами или юристами, он был членом одной из великих дворянских семей Рима, церковным гранд-сеньором с суровыми, авторитарными манерами. Уже через несколько недель после своего прибытия во Францию он спровоцировал серьезные беспорядки в Париже, собственными руками сломав печать университета, руководители которого были ему неприятны. Однако, несмотря на свою удивительную способность наживать врагов, Романо оказался бесценным помощником Людовика VIII. Он стал почетным членом королевской семьи, следовал за королем в его путешествиях, принимал активное участие в политических делах монархии и приобрел значительное влияние. В Риме его убедительный голос привлек двух Пап подряд в союзники Капетингов против Плантагенетов. Этому волевому человеку не потребовалось много времени, чтобы решить, что Лангедок должен быть присоединен к французской короне.
Осенью 1225 года Романо призвал Амори и Раймунда VII предстать перед поместным Собором в Бурже 30 ноября. Шесть архиепископов, а также епископы и аббаты из девяти провинций собрались в надежде увидеть решительное разрешение спора, и они не были разочарованы. Раймунд выступил первым. Он пообещал удовлетворить все претензии духовенства и вернуть все то, что отнял у Церкви; ересь будет выкорчевана из его владений, а авторитет Церкви восстановлен повсюду. Более того, он готов был принять любые условия, которые Папа может предъявить ему, если Собор согласится на его примирение с Церковью. В ответ Амори предъявил декреты Латеранского Собора и письма, в которых Иннокентий III и Филипп Август признавали его отца графом Тулузы. Последовали ожесточенные дебаты между приверженцами той и другой стороны. Затем каждый член Собора представил свое мнение в письменном виде, и легат, после длительного изучения их советов, объявил, что Собор вынес решение против Раймунда, так как тот "не повиновался приказам Церкви так, как от него ожидали". Найдя нужный ему юридический предлог, Романо во главе делегации прелатов предложил королю привлекательные условия для руководства вторжением в Лангедок: индульгенции лично для него и всех его сторонников, перемирие с Англией, подкрепленное церковными санкциями, и десятину из доходов Церкви. 28 января 1226 года легат публично подтвердил отлучение Раймунда от Церкви на королевском Совете в Париже, и Амори де Монфор безоговорочно передал все свои права в Лангедоке королю. Два дня спустя Людовик принял крест. Из Рима Гонорий прислал свои поздравления: "Слава Господу Иисусу Христу, который воспламенил души нашего сына Людовика, епископов и баронов его королевства пылкой верой; теперь мы можем надеяться, что вероломство и упрямство еретиков будут посрамлены".
Сбор армии был назначен на 17 мая в Бурже. Проповедь крестового похода началась немедленно, но армия, собравшаяся для вторжения в Лангедок, не была крестоносным войском в том смысле, в каком им было войско 1209 года. Это была королевская армия на службе Церкви. Права короля на получение феодальной военной службы от вассалов были соблюдены до пределов юридического прецедента, и те, кто не мог или не хотел лично явиться, были вынуждены платить наемникам, чтобы те сражались вместо них. Размеры армии Людовика впечатляли, но истины в замечании о том, что ее собрал страх перед королем, а не вера в Бога, было больше, чем в язвительности франкофоба из английской хроники. Прибыли Бушар де Марли и Савари де Молеон, которые сражались на противоположных сторонах при Кастельнодари в 1211 году. Были конечно же Ги и Амори де Монфор. Графы Бретани и Шампани приехали поздно и уехали, как только позволили приличия. Толпа епископов и аббатов, всегда большая в подобных экспедициях, разрослась до неконтролируемого размера из-за предложения освобождения от уплаты десятины, которое было сделано, возможно, неразумно, тем, кто явился лично. Вместе с остальными пришли хромые, немощные и слепые, а также целая армия женщин и детей. Их влекла старая традиция, которая превращала крестовый поход в форму массового паломничества, и они надеялись получить индульгенцию в качестве обслуги лагеря. Но легат освободил их от обета и отправил по домам.
