С таким трудом достигнутый на Вселенском Соборе компромисс был разорван в клочья, но наместник Христа не спешил метать гром и молнии, как многие ожидали. Автор эпической Песни о крестовом походе, страстный приверженец дела южан, считал, что Иннокентий III фактически благословил применение силы Раймундом во время последней аудиенции молодого принца в декабре. Вряд ли можно представить себе такое двуличие в человеке, который так хорошо знал юридические тонкости, как Иннокентий. Но закрыл ли бы, в конечном итоге, Иннокентий глаза на войну в Лангедоке, неизвестно, поскольку 16 июля 1216 года, за месяц до падения Бокера, великий Папа умер в Перудже. Возможно, он так и не узнал о событиях в долине реки Рона, в результате которых Симон де Монфор за два года потерял то, что приобрел за шесть лет. Покойный Папа был быстро забыт. Жак де Витри, который так часто проповедовал крестовый поход в Лангедоке в дни его триумфов, случайно проезжал через Перуджу на следующий день после смерти Иннокентия и увидел его тело лежащим без присмотра в одной из церквей города, лишенное ворами драгоценных одеяний и оставленное обнаженным и гниющим на летней жаре. Кардиналов и куриальных чиновников больше интересовал не почивший Папа, а его преемник, Гонорий III, который при Иннокентии был канцлером и перенял почти всю его политику. Но Гонорий был более мягким человеком, и к моменту своего избрания он был уже очень стар. Ему не хватало яростной энергии, а также политической проницательности его предшественника. Его единственной всепоглощающей амбицией было возвращение святых мест в Палестине, и поэтому большинство других направлений его политики отошли на второй план. Лангедок был для нового Папы раздражающим и отвлекающим фактором. Гонорий мог выслушивать, ругать, поощрять, наставлять, но он не проявлял активного интереса к альбигойцам, пока не стало слишком поздно.
Прошло несколько месяцев, прежде чем значение падения Бокера было по достоинству оценено. Стратегически потеря замка не была катастрофой, но ее психологическое воздействие было весьма значительным. Не последнюю роль в трудностях Симона во время осады Бокера сыграли мятежные настроения, которые усиливались с каждой неделей неудач. На его обозы снабжения постоянно нападали партизаны-южане. Тулуза даже не дождавшись капитуляции Симона под Бокером, вступила в переговоры с Раймундом VI, который набирал солдат в Испании. Симону стоило бы понять, что он не может вести две войны одновременно. Ему пришлось бы либо умиротворять склонных к мятежу горожан Тулузы, либо оставить долину Роны. Вместо этого он обдумывал способы распространения своей власти на Прованс на востоке и на Атлантическое побережье на западе. Блестящие предыдущие победы сделали Симона чрезвычайно высокомерным. Он по-прежнему был полностью убежден, что его судьба находится в руках Бога, и не хотел идти ни на какие компромиссы. Другие были менее уверены в конечном успехе. "Как интересно наблюдать за действиями божественного провидения, — вспоминал впоследствии один юрист инквизиции, — как только крестоносцы забыли законы Христа, с помощью которого была завоевана вся эта земля, и вместо этого стали рабами своих собственных страстей, амбиций и жадности, Господь заставил их испить из чаши Своего гнева"[26]. Безусловно, самым большим достижением молодого Раймунда при осаде Бокера было разрушение морального духа его врага. Та удивительная уверенность в себе, которая стала источником отчаянной храбрости и с помощью которой было завоевано столько территорий вопреки всем трудностям, теперь внезапно испарилась. Отныне среди крестоносцев распространились раздоры и сомнения. Только сам Симон оставался уверенным в себе, и эта самоуверенность привела его к череде катастрофических просчетов.
Первый просчет последовал сразу после поражения при Бокере. Симон убедил себя, что во всех его бедах виноваты жители Тулузы. Кроме того, ему очень не хватало денег на выплату жалованья солдатам. Обе проблемы, решил он, можно преодолеть, заставив Тулузу заплатить за свое предательство. Проскакав со скоростью пятьдесят миль в день через весь Лангедок, он достиг Монжискара 28 августа. На следующий день он был в Тулузе. У ворот его с опаской встретила делегация знатных горожан, после чего последовала короткая, но гневная беседа. Симон обвинил горожан в предательстве. Они это отрицали. В ответ Симон арестовал их и запер в замке Нарбоне, а епископ и аббат Сен-Сернин проследовали по улицам, созывая жителей на общее собрание за стенами города. Пока огромная масса людей собранная по приказу Симона толпилась у южных ворот, отряды крестоносцев прошли по улицам, врываясь в дома аристократов и унося деньги и драгоценности. Но разграбление Тулузы было проведено крайне неумело, поскольку большинство жителей еще не успели покинуть город, когда поняли, что происходит у них за спиной. В считанные минуты весь город восстал с оружием в руках. На грабителей на улицах напали разъяренные толпы тулузцев, вооруженных топорами и дубинами. Те, кто успел, укрылись в епископском дворце, на колокольне собора или в городском особняке графа Комменжа; но многих других линчевали. У восточных и южных ворот основная часть крестоносного войска пыталась пробиться в город, чтобы спасти своих товарищей. Но гнев обуявший горожан придавал им силы. После ночного боя крестоносцы отступили на равнину за город, успев поджечь деревянные дома и разрушив большую часть юго-восточного квартала города.
Разрушения оборонительных укреплений города, проведенные Симоном в предыдущем году, оказались недостаточно основательными. В стенах зияли большие бреши, но это не помешало разъяренным толпам горожан сдерживать крестоносцев в течение долгого времени. А осаждать город сейчас означало бы обречь на смерть крестоносцев, все еще державшихся в колокольне и особняке графа Комменжа. Поэтому Симон прибегнул к обману. На следующее утро он созвал еще одно общее собрание горожан, чтобы встретиться с ними в пригороде Вильнев, недалеко от ворот собора. Он обещал амнистию всем, кроме горстки главарей, но даже им грозило только изгнание из города. Епископ Фолькет заранее встретился с видными горожанами в ратуше и дал им личную гарантию, что эти обещания будут выполнены. Затем, как только блокированным в городе крестоносцам было позволено покинуть Тулузу, ведущие городские патриции были схвачены и брошены в тюрьму. Месть Симона была ужасной. Тулуза была захвачена силой. Видных горожан арестовывали в их домах, а других выбирали наугад на улицах и отправляли вместе с остальными в камеры замка Нарбоне. Заключенные, около 400 человек, были распределены небольшими группами по различным замкам Лангедока в качестве заложников за хорошее поведение тулузцев. Затем городские рыцари — сословие, которому северяне всегда не доверяли, — были собраны, лишены оружия и изгнаны из города, чтобы жить в деревнях, как их северные коллеги. Их имущество в Тулузе было конфисковано. Тем, кто остался, была предоставлена свобода, но они дорого за нее заплатили. Хотя Тулуза уже давно была освобождена от прямого налогообложения, теперь на нее был наложен налог в размере 30.000 серебряных марок, который обеспечивался серией безжалостных секвестров. На домах ставили кресты, если их обитатели не платили, и сносили их, если неуплата не была устранена. Консульство было упразднено. Укрепления Бурга были сохранены, но укрепления Сите были систематически разрушены. Башни и высокие дома, стены, сводчатые палаты и особняки были уничтожены. Витрины, балконы, потолки и расписанные стены, своды, дверные проемы, колонны — все подверглось разрушению. Грохот стоял страшный. "Повсюду солнце пробивалось тонкими лучами сквозь тяжелые тучи пыли, поднятые яростно трудящимися рабочими по сносу".
Еще до того, как Симон покинул Тулузу, гонцы посланные из города пересекли Пиренеи, чтобы призвать Раймунда VI ускорить подготовку к вторжению в Лангедок. Их миссии, безусловно, способствовало следующее безрассудство Симона. Симон уже давно имел планы на пиренейское графство Бигорр, фьеф арагонской короны, которой управляла графиня Петронилла. В ноябре 1216 года он женил своего младшего сына Ги на этой самой Петронилле. Графиня была старше Ги на много лет, но в средние века это никогда не считалось препятствием для династического брака. Более серьезным препятствием к браку было то, что эта дама уже была замужем за Нуньо Санчесом, кузеном молодого короля Арагона. Симон убедил архиепископа Оша аннулировать этот неудобный брак и хотя это был акт несколько сомнительной законности, на карту были поставлены стратегические интересы Симона, и возражения знати Бигорра были отброшены. Как только брак был отпразднован в Тарбе, Симон вторгся в графство и силой посадил там новоиспеченного жениха. Однако ему не удалось взять Лурд, самую сильную крепость региона, из которой Нуньо Санчес продолжал контролировать южные нагорья графства. Остальная часть была занята без сопротивления, но вряд ли это стоило того возмущения, которое вызвало это самоуправство в Арагоне, где Раймунд VI в тот момент искал союзников.
