– Бандит! – радостно заорал Архан, обогнавший свое возвращавшееся с похорон семейство. На похороны Даршана они все оделись в белое и были похожи на рекламный плакат стирального порошка «Нирма».

– Эй, – нахмурилась подошедшая Салони. – У тебя все хорошо?

– Не совсем, – ответила Гита.

Архан и его сестра Апарна увели Бандита играть на улицу. Кивнув Гите в знак приветствия, Саурабх ушел в дом, и Гита рассказала Салони о возвращении Рамеша и о его плачевном состоянии.

– Да ладно! Зачем он вернулся?

– Говорит, что хочет начать заново и все исправить. Но я не уверена, что…

Салони на миг изменило ее привычное самообладание, на лице отразилась паника.

– Не уверена?! – выпалила она. – Ты не можешь принять его обратно, Гита! Только не после того, что он…

– Нет-нет, я имела в виду, что не уверена в честности его намерений. Я предложила ему деньги, но отделаться от него не вышло.

– Единственное, что ты можешь предложить этому чутье, – пара хороших затрещин! Он и так тебя обворовал!

– Что?..

Салони тряхнула головой, замявшись на секунду, и продолжила с тем же напором:

– Сама знаешь что! Он украл твое время, твою любовь, твою соль!

Гита почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Так ужасно было снова его увидеть, Салони, не передать… Как будто не было этих пяти лет и ничего не изменилось. Раньше, когда я думала о Рамеше, я так его ненавидела, что хотелось шею ему свернуть, а когда он… когда я увидела его сегодня, ненависти как не бывало, это было…

– Как?

– Страшно, – прошептала Гита. – Я не разозлилась, а до смерти испугалась. Я не смогу жить с ним в одном доме.

Салони, поколебавшись, осторожно спросила:

– Может, мы от него, типа… избавимся?

Гита всплеснула руками:

– Почему в этой деревне у всех одно на уме?! Я хочу избавиться от него законно, чтобы его не было только в моей жизни, а не вообще!

– Ну не знаю, – протянула Салони. – Я к тому, что все и так считают его мертвым. Мы могли бы просто… сама понимаешь. Говоришь, он ослеп? Значит, это будет проще, чем с другими.

– Слушай, панчаят ведь может вынести официальное решение, что Рамеш мне больше не муж и я ему ничего не должна, тогда он обязан будет уйти.

Салони с сомнением закусила губу.

– Ты хочешь вынести этот вопрос на совет? А если решение будет не в твою пользу?

– У меня есть твой голос, так? А вы с Саурабхом можете убедить твоего тестя тоже проголосовать за меня, и тогда остальные его поддержат.

– Все равно это большой риск.

Гита посмотрела на улицу, где дети пытались отобрать у Бандита зажатую в зубах палку.

– Я тут подумала о Кхуши… – проговорила она.

– О Рама! – вздохнула Салони. – Ты по уши в дерьме, и мысли на отвлеченные темы не помогут тебе оттуда выбраться, Гита.

– Если Кхуши получит место в панчаяте, она тоже проголосует против Рамеша. Вдобавок она обретет возможность решать собственные проблемы и помогать другим далитам. Взаимовыгодное дело.

– Взаимовыгодным оно будет, если ее примут в совет. А ее не принимут, потому что никто не потерпит в панчаяте двух женщин.

– Но им придется терпеть. Есть квота на «списочные касты», так же как и квота на женщин.

– И что? До сих пор до этой квоты никому дела не было.

– Верно, но что-то мне подсказывает, что ПСП Сушма Синха могла бы им напомнить о гражданском долге.

– Да мы только от этой девицы отделались, а ты хочешь втащить ее обратно в нашу жизнь?

– Я не собираюсь просить ее приехать сюда. Просто пусть она заставит панчаят соблюдать закон. Ты же слышала, что говорила Кхуши: Синха ей всё про какую-то статью пятнадцать твердила, значит, она в законах понимает.

Салони покачала головой с кривой усмешкой:

– Все как в той пословице: у тебя дом горит, а ты воду в речку выливаешь.

– Если меня поддержит панчаят, я избавлюсь от Рамеша навсегда.

– Есть более надежный способ избавиться от него навсегда, – пожала плечами Салони.

Гита гневно уставилась на нее, и она лукаво добавила:

– Я просто сказала!

– Мне нужен такой способ, из-за которого в следующей жизни я не перевоплощусь в таракана. – Гита тщетно попыталась изобразить улыбку. – Всё, я иду к Кхуши.

– Прямо сейчас?

Гита вспомнила панику, охватившую ее, когда Рамеш всего лишь поднял руку.

– Я… я не могу пока вернуться домой.

Как и сказала Кхуши, ее дом был больше, чем у Гиты: два этажа, веранда и сад. Когда Гита добралась до южной окраины деревни вдоль сточного канала, проблем с поисками не возникло – там все знали, где живет богатая Кхушибен, и каждый, у кого Гита о ней спрашивала, охотно указывал дорогу.

Она постучала в зеленую двустворчатую дверь. Ей открыла босоногая девушка и, услышав, что гостье нужна Кхуши, бросила взгляд через плечо, но ничего не сказала.

– Я иду, Амали, – донесся из дома голос Кхуши. – А ты приготовь еще чая.

Девушка удалилась с тем же услужливым и робким видом, с которым открывала дверь. Фигура Кхуши с пышными формами заслонила дверной проем. Хозяйка дома не улыбалась, но тон был веселым, когда она поинтересовалась вместо приветствия:

– Надеюсь, ваша собака не сдохла?

– Что?.. О, нет, тьфу-тьфу не сглазить, – засмеялась Гита. – Я хотела с вами поговорить.

Эти слова словно повисли в воздухе, и возникла неловкая пауза, потому что Кхуши не спешила пригласить Гиту в дом.

– У меня гости, – сказала она.

Для Гиты под этими словами будто пробежали невидимые субтитры, в которых пояснялось, что гости Кхуши принадлежат к ее среде, и появление человека из касты Гиты всем причинит неудобство: в ее присутствии далиты не имеют права сидеть на стульях или диванах, им придется почтительно встать и пересесть на пол.

– О, я понимаю, – кивнула Гита. – Может, мне тогда зайти в другой раз?

– Нет-нет, говорите, с чем пришли.

В субтитрах значилось: «Пожалуйста, побыстрее».

– Окей… хорошо…. В общем, э-э… я тут думала, как много вы достигли и какого уважения заслуживаете, Кхушибен, как самостоятельная женщина и… просто как женщина, так что… мне кажется, вы должны быть в панчаяте, потому что с вашими знаниями и влиянием вы можете обеспечить достойный уровень жизни себе подобным, то есть далитам, конечно, но и остальным женщинам тоже. По-моему, у вас есть все шансы получить место в совете, и ваше участие в выборах будет означать, что далиты тоже проголусуют, ведь до сих пор большинство из них этого не делали, сами знаете почему – потому что считали, что все это бесполезно, и не то чтобы они были не правы, ведь от их голосов ничего вроде как действительно не зависело, никаких перемен добиться было бы все равно нельзя, а значит, нечего было и беспокоиться, но это раньше, а если ваше имя появится в избирательном списке, это будет означать, что перемены возможны, и тогда они проголосуют, потому что…

– Сделайте вдох, – велела Кхуши.

Гита послушалась, хватанула воздух ртом, как воду, большим глотком, и попыталась улыбнуться:

– Вы пойдете в панчаят?

– Нет.

Гита с шумом выдохнула:

– Нет?

– Нет, спасибо.

– Но…

Из дома донесся голос:

– Кхушибен, у вас все в порядке? Мне нужно быть дома к девяти, а мы с вами еще не… О, привет, Гитабен. Добро пожаловать. – Во внутреннем дворике попивала чай Фарах, расположившись там, как у себя дома.

Некоторые участки стен в доме Кхуши были из глины с имитацией кирпичной кладки, но большая их часть – из бетонных блоков. Недавно пристроенные помещения – туалет и две гостиные, как заметила Гита, когда ее впустили во внутренний дворик, – отличались более светлой краской без разводов от сырости. В легком ошеломлении она присела на диван рядом с Фарах, допивавшей остатки чая как ни в чем не бывало, и в этот момент вернулась девушка с подносом, на котором стояло еще несколько стаканов. Гита протянула было к ней руку, но Кхуши, устроившаяся на соседнем диване, мягко произнесла без вопросительной интонации: