– Мальчик, которого муккабаз сегодня побила, очень толковый. Мы можем попросить его выманить девчонку из дома, пока ты будешь рвать плоды понг-понга.

– «Порошок «Нирма», порошок «Нирма»!» – тем временем напевала себе под нос Салони, вторя рекламе. – Что за мальчик?

Гита невольно тоже принялась напевать:

– «Отстирает до молочной белизны!» Раис. Сын Карема.

– «Жизнь вернет поблекшим краскам!» С каких это пор ты начала водить дружбу с детишками? Ты же их ненавидишь.

– Я их не ненавижу! Просто не понимаю, чего с ними все так носятся. По мне, так дети утомительные и тупые. Но у Раиса, по крайней мере, доброе сердце. Он поиграет с муккабаз, если я попрошу.

– Окей. Хорошая идея. «Ярче белизна, меньше цена!» – Салони закачала головой в такт музыке. – Ой, а может, они поиграют на заднем дворе, и Раис сорвет плоды…

– Нет! – отрезала Гита. – Ни в коем случае. Нельзя его в это впутывать. «Из одной щепотки пена, за волной волна!» А если бы на его месте оказался Архан?

– А, ну да, – кивнула Салони. – Ты права.

Последнюю строчку они пропели вместе:

– «Порошок «Нирма», порошок «Нирма»!»

– Помнишь, как мы извели у твоей матери целую пачку этого порошка, чтобы отстирать твои трусы? – спросила Салони.

Гита засмеялась:

– Нам бы не пришлось это делать, если бы мать заранее рассказала мне о месячных.

В двенадцать лет Гита получила психологическую травму. И Салони тогда не смогла это предотвратить – плохое питание и истощение стали причиной замедленного развития, и у нее самой месячные начались только в шестнадцать, так что она лишь угрюмо выслушала панический рассказ Гиты о жутком беспределе у нее под юбкой, и они вдвоем сошлись во мнении, что устранение симптомов вылечит болезнь. В итоге мать Гиты застала их по шею в пене – девочки израсходовали запас порошка на несколько месяцев, а потоки мыльной воды добрались из банного закутка до родительской спальни.

– Как же она разозлилась! – с ностальгией вздохнула Салони, и даже черты ее лица смягчились.

– Я в курсе, – хмыкнула Гита. – Потом она сказала мне, что менструальные боли у меня будут зависеть от того, хорошо я себя вела весь месяц или нет.

– А мне она сказала, что можно забеременеть, если сходить в туалет сразу после того, как туда сходил парень.

– Нет!

– Да.

– И ты ей поверила?

– Ага. На пару дней. – Салони заулыбалась. – Или на пару лет.

Они обе расхохотались. Салони оглядела комнату:

– У тебя правда нет выпивки?

– Салони!

– Что? Это помогает расслабиться. И судя по твоему виду, тебе бы это тоже не повредило. Надо будет завтра зайти к Карембхаю.

– Ты покупаешь алкоголь у Карема?.. – В первую секунду Гита обрадовалась, что у него есть покупатели, а стало быть, и доход у его семьи. Но назвать его просто по имени было слишком большой вольностью, и она запоздало добавила суффикс вежливости: —…бхая.

Но Салони уже услышала то, что надо было услышать, – Гита поняла это по тому, как она склонила голову, пристраивая в закромах памяти лакомый кусочек, хоть и не прокомментировала это вслух.

– Да все у него покупают. Он тут единственный торговец спиртным. Я у него, конечно, не тхарру беру – от нее, знаешь ли, у кого угодно на груди волосы вырастут, – а вполне приличный крепкий алкоголь. Хотя больше всего мне хотелось бы попробовать эту штуку, которую в фильмах все пьют, ну, знаешь… – Салони изящно помахала рукой в воздухе. – Вино! Но вино можно достать только в больших городах.

– А когда ты вообще начала пить?

– После замужества. Саурабх любит виски, и я иногда составляю ему компанию. А ты правда, что ли, никогда не пробовала? Ни глоточка?

– Нет. Рамеш так резко менялся, когда выпивал, поэтому я… – Гита пожала плечами.

Салони отвела взгляд:

– Да, с ними такое бывает. Мужчины есть мужчины.

– Мне понравился твой Архан. Думаю, тебе не нужно за него беспокоиться. По-моему, он хороший парень. Чересчур болтливый и немного обжора, но в целом очень достойный.

Салони криво усмехнулась, однако в ее глазах читалась гордость:

– Правда?

– Он, кстати, удивился, когда услышал, что мы с тобой знакомы.

– Я стараюсь не рассказывать им о своем детстве. Хотя стоило бы, чтобы они знали, как им повезло. У них детство совсем другое. Но я просто… не люблю вспоминать те времена.

Гита почувствовала болезненный укол в сердце. «Дело не во мне, – напомнила она себе, – ведь у Салони и правда было тяжелое детство, она голодала и хочет забыть именно об этом». Тем не менее обида никуда не исчезла.

– Но было же и хорошее, – сказала Гита.

Салони кивнула:

– Конечно. Но когда ты выбрала Рамеша и отказалась от меня, это несколько обесценило хорошие воспоминания. Ты была со мной рядом, пока не подвернулся кто-то получше.

– Это ты перестала быть со мной рядом!

Салони некоторое время так пристально смотрела на нее, что Гита в итоге опустила глаза.

– Неправда, – проговорила Салони. – Так или иначе, я тогда почувствовала себя дурой, а я терпеть не могла, когда ты заставляла меня чувствовать себя дурой.

На этот раз укол был еще болезненнее, потому что в голосе Салони не было ни укоризны, ни злости. Она просто констатировала факт, будто давно с этим смирилась, и Гите вдруг захотелось ее утешить, вместо того чтобы продолжать спор.

– Ты совсем не дура, Салони.

Она шмыгнула носом и выпятила подбородок:

– Я в курсе.

– Нет, честно. Внешность – не главное твое достоинство.

Салони обвела рукой свои пышные формы:

– Особенно сейчас. – И глубоко вздохнула. – Наверное, бедняга Саурабх думает, что я его обманула. Когда я выходила замуж, у меня ничего не было, кроме внешности, и где она теперь?..

Гита взглянула на нее, склонив голову набок:

– Так говорит твоя свекровь, да? Не верь. У тебя еще найдется немного пороха в пороховницах.

Салони весело рассмеялась, но вдруг резко замолчала. И отряхнула ладони от крошек печенья.

– Слушай, – сказала она без тени улыбки, – если я согласилась тебе помочь, это еще не значит, что мы друзья и что я тебя простила, ясно? Просто, если Фарах тебя убьет, я не хочу испытывать чувство вины. У меня нет времени на такие пустяки.

Гита кивнула:

– Я тебя поняла. Спасибо.

В воскресенье утром Гита собиралась отправиться к дому Карема, чтобы выманить Раиса, а приманкой должен был послужить Бандит, но как раз в это время к ней явился Архан, чтобы искупать пса. Гите нельзя было задерживаться – Салони велела быть у Фарах к одиннадцати.

– Помните? Купанье в обмен на пакору! – сказал Архан, стараясь перекричать громогласные бхаджаны из храма, и уселся на бетонную ступеньку крыльца, чтобы потрепать Бандита за уши. Пес тотчас перекатился на спину, раскинув лапы, чтобы обеспечить ему доступ к пузу. «Бессовестный», – подумала Гита.

– А, ну да, – сказала она мальчику. – Помню. Только знаешь, он еще не сильно испачкался. Можешь искупать его как-нибудь в другой раз.

– О-о, – разочарованно протянул Архан, не переставая чесать пузо Бандиту; тот жмурился и извивался от удовольствия так, что чуть не перевернул свою миску с водой – мальчик успел ее подхватить и поставить на ступеньку. – Вы уверены? Мне не сложно. Правда.

– Я обещала другому мальчику разрешить ему сегодня поиграть с Бандитом, так что…

– Мы можем поиграть вместе! А кто он?

– Ты знаешь Раиса?

– Раиса? Конечно, знаю, только он совсем маленький. – Рука Архана замерла, и Бандит, открыв глаза, недовольно хлопнул его по запястью лапой, чтобы вернуть к себе внимание. – Я не умею играть с маленькими.

– Ну, тогда не играй.

– Окей, окей!

Гита прихватила из кухонного закутка сморщенную тыкву и заперла дверь. По дороге они с Арханом осторожно обходили открытые водостоки, вырытые вдоль большинства деревенских улиц. Здесь текла чистая вода; канализационные канавы, которых было меньше, пролегали в отдалении и вели на южные окраины деревни, туда, где жила Кхуши с другими далитами. Гита и Архан держались левой стороны аллеи, по пути приветствуя знакомых, попадавшихся навстречу; то и дело звучало бодрое «Рам-Рам!». На обочине справа от них пастух вел на выпас своих козочек, помахивая посохом, на который те не обращали внимания – и без того знали дорогу к пруду.