– Венок, господа. Ключевая улика! В этом деле много загадок, но одна не давала мне покоя: зачем похититель оставил венок в вагоне конки? Девочка пошла с Чылгын кюртом сама, в гипнотическом трансе, никакой борьбы ее было. Веночек упасть с головы Анастасии не мог. Стало быть, турок нарочно бросил его под сиденье. Но для чего?

Сыщик обвел взглядом всех присутствующих, те лишь пожимали плечами или качали головой. Пока никто не догадался, к чему он клонит.

– Мы уже изучили характер шпиона, – продолжил Мармеладов. – Он хитрый, изворотливый, любит и умеет составлять коварные планы. А еще, судя по издевкам над филерами, совершенно не уважает своих преследователей. Венок, оставленный в вагоне – это вызов. Он сразу дал понять, что собирается сделать с Анастасией и предложил нам остановить сей замысел.

– Да что же с девочкой, говори толком! – почтмейстер всплеснул руками, перевернув остывший чай на колени Ершову. Кавалергард зашипел, отряхивая безнадежно испорченные белые лосины, но Митя даже не обернулся.

– А что делают с венками на Духов день? – спросил в свою очередь сыщик.

– Известно что. Юные девицы пускают их на закате по реке, – улыбнулся Алеша, хотя казалось бы, должен клеймить дремучие суеверия. – У кого поплывет венок, год хороший будет, а чей потонет – жди беды или…

– Смерти, – докончил за брата почтмейстер.

Алешина улыбка моментально увяла, монах перекрестился и стал читать новую молитву.

– К сожалению, я пришел к тем же выводам, – кивнул Мармеладов. – Сегодня на закате Чылгын кюрт бросит девочку в реку. Связанную, как венок.

– И она вряд ли сможет выплыть, – мрачно подытожил Митя. – До заката меньше часа. Успеть проверить все реки вряд ли получится, но не будем же мы сидеть, сложа руки?

– Нужно действовать, – поддержал Ершов, забывая о мокрых штанах. – Наймем лодки, поплывем по Москве-реке и по Яузе. Авось, перехватим злодея и спасем Анастасию!

Митя крикнул полового, швырнул тому пригоршню денег, не глядя, не соображая даже, что дает намного больше, чем стоил весь их обед, не слушая россыпь льстивых благодарностей.

Мармеладов остановил обоих решительным жестом.

– Эх, вояки… Вперед, в атаку! Бей-коли врага. Именно такой бесполезной суеты турок от нас и ждет?! Не обижайтесь, но прямолинейность ваших действий предсказать сможет даже гимназист, что уж говорить о хитром шпионе с многолетним опытом устройства интриг. Чылгын кюрт прекрасно понимал, что если полиция догадается про венок, то две сотни городовых и агентов в штатском будут неотлучно патрулировать все известные реки. Склад ума полицейских, боевых гусаров и штабных кавалергардов не особенно отличается гибкостью. Лодки поплывут, кони поскачут, сапоги затопают… И при должном везении, один из ретивых служак мог бы случайно сорвать план басурманина.

– Ничего не понимаю, – опешил Митя, – так значит, это ложный след?

– Нет-нет, самый настоящий. Уверен, турок даже обрадовался бы подобному развитию событий. Тогда в следующем письме г-ну Арапову он мог бы покуражиться: вот, несмотря на все ваши усилия…

– Но зачем же шпиону такой риск? – недоумевал Ершов. – Вы же сами сказали, Родион Романович, что мы могли бы патрулировать все известные реки…

– Он к известной реке не пойдет, – пояснил Мармеладов, наводя собеседников на мысль, которая пришла ему в голову несколькими минутами ранее: так постепенно подкручивают подзорную трубу, чтобы размытое пятнышко сложилось в четкую и яркую картинку. – Он нарочно выбрал такую реку, про которую все давно позабыли и где никакие лодки попросту не пройдут. Более того, на картах ее уже не рисуют, а стало быть, свой подлый план Чылгын кюрт выполнит без всякого риска.

Они не догадывались. Стояли набычившись, сжимая кулаки, более готовые бежать и сражаться, нежели думать. Алеша, не слишком хорошо знавший Москву, переводил взгляд с одного на другого.

– Вспомните, где произошло похищение Анастасии, где работал турок под видом торговца, – подсказал сыщик.

– На Трубной площади.

– Верно. А почему она Трубной называется? Потому что прежде там была труба, по которой текла…

– Неглинка! – ахнул Митя, сообразивший первым. – Да чтоб ему, змею оттоманскому, сдохнуть от собственного яда…

Мармеладов возвысил голос и раскатил зычно, на весь трактир:

– А что, господа извозчики! Кто из вас лучше знает Неглинную улицу?

Реагировали по-разному. Больше всего смеялись и ухали от такого необычного обращения – извозный люд как только москвичи не называли, но вот «хоспадами» впервые, вот те крест! За общим столом по соседству заспорили – пьяный барин аль нет, и стоит ли с такой странной компанией связываться. Наконец из дальнего угла шагнул невысокий дядька лет сорока, с косо стриженой бородой.

– Да кудыть-ты, Матвей! – одергивали его кучера. – Нешто не вишь, яки там погоны? Не ходи, хлопот не оберёшьси…

Кучер покосился на Ершова, но робости не показал.

– Искал, барин? Ну, вот он я. Неглинную знаю вдоль и поперек. Покуда там конку не проложили, часто на той улице и стоял. Клиентов помню наперечет.

Голос у него был невеселый, косоворотка в заплатах. Очевидно, сейчас дела извозчика, как и многих его сотоварищей, шло из рук вон плохо. Конку в трактире обсуждали часто, при этом ненавидели люто. Мармеладов знал, что от безденежья кучера подряжались порой на сомнительные рейсы, сговаривались с бандитами, да и сами нет-нет, да грабили пьяненького пассажира, оставляя того храпеть на пороге дома. А иногда, крайне редко, избавлялись от бесчувственного тела. Ангелов среди них сроду не водилось, но сегодня сыщику нужен был именно такой проводник.

– Доставь нас туда за четверть часа, да укажи одно местечко тайное. Получишь вот это, – он подбросил на ладони золотую монету, выпавшую двуглавым орлом вверх.

– Барин, за полуимпериал тебя любой из нас до Неглинки на собственных закорках потащит, – ухмыльнулся Матвей. – Да только как бы потом в кутузку не загреметь. Там-то мне золото наврядли сгодится.

Брошенный на адъютанта подозрительный взгляд не оставлял сомнений в том, кому именно не доверяет извозчик.

– Не волнуйся, любезный, здесь тебе никакого ущерба не грозит, – успокоил Мармеладов. – Если сомневаешься, так возьми деньги вперед. Только смотри потом, не подведи!

Соседний стол в этот момент решил, что барин не пьяный, а вовсе малохольный – где ж оно видано, так деньгами швыряться. Матвей же с достоинством взял золотой, передал его трактирщику, флегматично жующему крендель: таким образом то ли покрывая имеющийся долг, то ли обеспечивая себе кредит.

– Не боись, барин! Мое слово верное. За десять минут домчим, – и добавил с нескрываемым презрением, – любую конку обгоним!

Кони рванули с места, будто бы не замечая тяжести четверых пассажиров и кучера. Коляска реагировала на эту компанию иначе – скрипела на поворотах и сильно проседала на осях. Матвей правил по набережной, нахлестывая и постоянно выкрикивая: «Веселей, залетныя!»

– Вот вы все про Пушкина говорите, Родион Романович, а я так, признаюсь, и не читал ничего, – в этом неожиданном заявлении Платона Ершова слышалась даже какая-то странная гордость. – Далек я от всей этой поэтической пошлости.

Мармеладов чувствовал себя неуютно в открытом возке, к вечеру от реки наползала прохлада. Но дрожь его пробила отнюдь не от этого. Представилось, что пройдет всего лет двадцать, – ну пусть тридцать, – и такие вот Платоны, гордящиеся своей безграмотностью, будут управлять империей из высоких министерских кресел. Тогда уж жди беды. Сыщик мог бы сейчас объяснить, почему Пушкин – это наше все: ведь народу нужна не только духовность, но также и душевность. А ей в русской поэзии без Александра Сергеевича просто неоткуда было бы взяться. Однако он не видел смысла тратить время на дискуссию с пустоголовым юнцом. Поэтому просто отвернулся и стал смотреть на купола Василия Блаженного – их еще можно было разглядеть в надвигающихся майских сумерках.