– М-м-Мехмет-б-бей!

После чего с глухим стуком откинулся навзничь. Сыщику пришлось приложить изрядное усилие, чтобы разжать коченеющие пальцы. На краткий миг он подумал с привычной язвительностью литературного критика, что большинство писателей, даже и не обделенных талантом, передавая эту сцену на бумаге, непременно употребили бы давно навязший в зубах штамп – «мертвая хватка». Но тут же одернул себя. Да, ситуация крайне напоминала авантюрный роман – таинственный отравитель, похищенная девочка, – однако вокруг не страницы книги, а самая настоящая жизнь. Здесь только от самого Мармеладова зависит, сумеют ли они поймать шпиона и спасти Анастасию, или нет. Никакой мифический автор не поможет, не подскажет и не наполнит голову неожиданными озарениями.

– Мехмет-бей, – задумчиво произнес Митя.

– Где теперь искать этого торговца? – вторил ему кавалергард.

Мармеладов подошел к Дуняше, всхлипывающей у дверей. Горничная была расстроена смертью доктора, но еще больше переживала за дальнейшую свою судьбу. Рекомендации ей теперь дать некому, в приличный дом не возьмут, придется возвращаться в Тверь, к тетке, которая поспешит выдать ее замуж за первого встречного, лишь бы самой не кормить. Или как-то устраиваться в Москве? Но то, что может предложить этот циничный город девице без образования и сбережений… Уж лучше замуж за первого встречного.

Отдавшись невеселым мыслям, Дуня совсем не услышала Мармеладова. Пришлось повторить вопрос:

– Знакомы ли вы, сударыня, с этим самым Мехмет-беем? Торговцем специями, надо полагать.

– Нет, нет, – замотала головой служанка. – Доктор не велел мне покупать этот чудо-укроп. Все приговаривал: «Дура ты, девка, обманут тебя на Трубе. А денег травка стоит немалых, нельзя рисковать». Всегда ходил и выбирал самолично.

– На Трубе? – уточнил сыщик. – Верно, и что же я сразу-то не догадался: дочь обер-полицмейстера похитили на Трубной площади, как раз около рынка! Стало быть, там этот торговец и сидит, как паук в паутине. Выбирает доверчивых мушек из числа постоянных клиентов, выспрашивает про них все подробности, а после готовит мерзкие пакости, вроде сегодняшней… Г-н Ершов, куда это вы?

Кавалергард рванул к лестнице, снова перепугав Дуняшу. Мармеладов выбежал из комнаты вслед за ним.

– Да постойте же, торопыга!

Адъютант остановился уже в дверях, налетев на широченную спину квартального надзирателя, загораживающего проход. Тот возмущенно крякнул, но отодвинулся. Однако Ершов уже обернулся к Мармеладову.

– Я поймаю этого бея, немедленно! – в его голос снова вернулась желчная ненависть, да в сущности она никуда не исчезала, кавалергард ополчился против шпиона-торговца с той же горячностью, как и против шпиона-доктора некоторое время назад. – Хватит, покуражился басурман проклятый. Сей же час едем на рынок, арестуем его и в холодную!

– Вы не принимаете в расчет двух вещей, – сыщик спускался по лестнице спокойно и неторопливо. – Любая попытка этой ночью взять под стражу Мехмет-бея поставит под угрозу жизнь Анастаси. Шпион устранил свидетелей и считает, что победа у него уже в кармане. Помните, турок обещал г-ну Арапову некий уговор о выкупе дочери? Стало быть, пришлет новое письмо, скорее всего, завтра. Если спугнуть его сейчас, мы поставим жизнь девочки под угрозу. Уже этого аргумента достаточно, чтобы не торопиться…

– Мне не достаточно! – возразил кавалергард. – Мне нужно спасти империю, любой ценой!

– Тогда примите в расчет второй, и не менее важный аргумент: рынок на Трубе работает только до полудня. Сей же час вы там никого не застанете. Завтра пойдем, к половине восьмого утра. Не рановато для вас?

– Что вы такое говорите. Да я глаз не смогу сомкнуть нынче ночью!

– Напрасно. Нам понадобятся вся сила, бодрость духа и свежесть ума. По домам, Митя? – обратился сыщик к подошедшему почтмейстеру.

Тот притопнул правым сапогом, поморщился, но мужественно сказал:

– Нет, я отправлюсь брата повидать, он ненадолго приехал в Москву с оказией.

– Хорошее дело. Кланяйся от меня Алексею Федоровичу. Г-н Ершов, подбросите нас по пути в министерство?

Адъютант прислушался к рыданиям Дуняши, доносившимся из столовой. Оглянулся на полицейских, которые топтались на пороге.

– Я, пожалуй, задержусь. Надо объясниться с квартальным, да и девицу утешить, – тут кавалергард густо покраснел, отчего лицо его и шея слились с воротником. – Вот что, Родион Романович! Забирайте карету до завтра.

Рынок на Трубной площади или попросту «на Трубе», как называла его вся Москва, собирался с самого рассвета. Здесь не было прилавков и закутков, как на других базарах. Торговцы стекались на открытый участок за домом Внукова стихийно, без определенного плана. Становились на любом приглянувшемся месте. Раскладывали товар прямо на земле, подстилая старую рогожу. Удобство такого метода заключалось в том, что в любую минуту можно было связать узлы подстилки крест-накрест, забросить получившийся узелок за спину и унести нераспроданное до следующего раза.

Продавали здесь всяческое барахло – от краденных сапог до фамильных драгоценностей, зачастую также добытых преступным путем. В этом смысле рынок имел дурную репутацию, оттого здешним торговцам часто пригождалось умение быстро убегать с узлом на плече.

С недавнего времени на рынке стали торговать живностью – щеглами и канарейками, стрижеными кошками, собаками, натасканными на защиту дома. Даже росомаху, помнится, какой-то охотник на цепи водил. Все эти звери да птицы были постоянно голодными, потому шумели, не умолкая: от лая, мяуканья, птичьих трелей гвалт вокруг стоял невообразимый. Потому и торговаться приходилось, повышая голос до крика. Добавьте к этому неудобству смрад от клеток и немытых псин, а потом еще грязь, повсеместно разносимую лаптями, сапогами и калошами. Да в придачу толпы людей, снующих туда-сюда, причем чуть не половина из них пришла лишь с одной целью: незаметно выкрасть у вас кошелек, перстень или часы, чтобы тут же продать их на противоположном углу рыночной площади.

Платон Ершов в привычном щегольском мундире чувствовал себя здесь не слишком комфортно. Хотя и он признавал, что суета эта им только на руку – можно наблюдать через два ряда, без риска быть замеченными, за торговцами специями. На всем рынке обнаружилось только трое таковых, причем все они стояли в одном месте, локоть к локтю – прямо напротив двухэтажного дома с дешевыми квартирами, где проживали студенты и самые мелкие чины.

– Который? – спросил Митя охрипшим голосом, явно страдая от недосыпания. Зато сапоги он сегодня надел старые, растоптанные, предполагая, что вновь придется много ходить. А спасительную трость он еще вчера вернул приятелю. – Кхе-м… Который из них?

Троица различалась не только внешним видом, но и способами торговли. Долговязый молодой брюнет с горбатым носом, выдающим уроженца кавказских гор, и жесткой щеткой усов, держал на плечах коромысло со спиленными концами. С него свисали на тонких бечевках шелковые мешочки разных цветов. Как только покупатель спрашивал мускатный орех или гвоздику, горец безошибочно ухватывал один из мешочков и отсыпал нужного товару. Кроме того, на коромысле болтались какие-то шишковатые колбаски, от которых долговяз постоянно отгонял мух. Время от времени он начинал выкрикивать непонятные слова: «Чурчхела сладкая! По-кахетински, по-имеретински… Ай, пальцы оближешь!» Но такие призывы только отпугивали людей, даже детишки, всегда падкие на сладости, не спешили лакомиться чуч… черх… Вот, и не выговоришь даже. Тогда кавказец замолкал ненадолго, но забывался и снова начинал зычно выкрикивать: «по-мегрельски, по-лечхумски…»

Сосед его торговал молча. Средних лет рыжий кудряш с золотой серьгой в ухе, сидел на перевернутом ведре. Сбоку стоял складной столик, плетеный из ивняка. На нем громоздились вперемешку плетеные же туески, и выдолбленные деревянные плошки, накрытые тканью. Торговец улыбался женщинам любого возраста – от юных служанок до седых старух. А когда покупатель выбирал нужную специю, ловко скидывал с пальца наперсток и отмерял им нужное количество перца, а то и шафрана. Как успел разглядеть Митя, таких наперстков у него было шесть, только указательный и большой пальцы оставались свободными.