Уверенность сыщика немного остудила митино беспокойство. Но через квартал он снова сорвался с обычной походки и начал ускорять шаги, позабыв даже про натертую ногу и узкие сапоги.

– А вдруг он как раз в эту минуту Анастасию отравой поит? А мы промешкаем и опять не успеем спасти. Что ему, басурману… На женщин руку поднял, так и на ребенка сможет.

– Сможет, в том сомнений нет. Но сейчас девочка нужна ему живой и здоровой. Она ведь сразу и козырная карта, и ставка в игре, и гарантия, что ему позволят унести ноги и выигрыш, – вновь притормозил почтмейстера Мармеладов. – Сообщников доктор как раз и отравил с той целью, чтоб не выдали тайны, где он удерживает Анастасию. Боялся, что лишится преимущества в этой игре, смысла которой мы, кстати сказать, пока не понимаем. Но это я надеюсь выведать все подробности, так что пусть злодей прежде откушает – разговорчивее будет.

Митя смирился и захромал медленнее.

У поворота на Петровку они увидели знакомую черную карету. Тут уже и сыщик прибавил шагу, в предвкушении – а вдруг Ершов успел застать свидетеля Милорада живым. Но первый же взгляд на серое, словно бы перегоревшее и обратившееся в пепел лицо кавалергарда, разбил всякую надежду.

– Итого четыре отравления за четыре часа, – подвел итог сыщик. – Ловко управился г-н Быковский.

– При этом, судя по всему, еще и аппетит нагулял, – адъютант указал на освещенное окно во втором этаже, не скрывая своей злости. Ему хотелось придушить отравителя собственными руками, особенно когда представлял глумливую ухмылку, с которой встретит их доктор. Платон сам пришел к тем же выводам, что пару минут назад озвучил Мармеладов: пока девочка не найдена, шансы победить в шпионской игре будут на стороне турецкого лазутчика. Осознание этого факта распаляло ненависть еще сильнее.

– Он что же, при свечах ужинает? – спросил Митя, разглядывая бледные колеблющиеся тени на неплотно сдвинутых занавесках. В щель между ними пробивался яркий луч, но тут же рассеивался, поскольку на улице было еще светло. – До темноты еще часа два, а он уж свечи жжет.

– Может, письма сжигает? Расписки компрометирующие? – встрепенулся Ершов, но тут же сам себя поправил. – Де нет, тогда бы ярче горело, дым бы валил…

Мармеладов на окно не смотрел, напротив, повернулся спиной к дому доктора и закрыл глаза. Сыщик силится припомнить важный разговор, мысленно повторял, слово в слово, беседу с ботаником в Аптекарском огороде. А потом задал неожиданный вопрос Ершову.

– Наверняка вам известно, сударь, носит ли Быковский очки?

Адъютант кивнул и уточнил:

– Пенсне. В дорогой оправе. Сам не видел, но в протоколе отмечено.

– Тогда, вполне возможно, что я ошибся, – вздохнул Мармеладов. – Бывает за мной такое: мотивы происходящих событий угадать могу с потрясающей точностью. Детали преступления восстановить – еще скорее могу, потому что для этого нужны лишь умение наблюдать и логические законы, чтоб все увиденное связывать. Но если что-либо не заметил, то и не учитываю. Знал бы прежде, что доктор носит пенсне и вряд ли заподозрил его в шпионских играх.

– Позволь-ка, братец! Но ведь больше некому. Было пятеро соучастников, – сбитый с толку почтмейстер поднял вверх открытую ладонь, загнул четыре пальца, сжимая кулак. – Эти мертвы. Остается один, которому все это выгодно, ты правильно объяснил. Откуда же сомнения?

Митя даже повертел оттопыренным пальцем перед носом приятеля.

– Но очки переворачивают эту историю, примерно вот таким образом, – Мармеладов соорудил из пальцев такую же фигуру, а после свернул большой палец, просунул его между другими и получился кукиш. – Изначально я подозревал, что доктор убивает пациентов, заменяя привычный им настой или отвар ядовитым зельем. Даже вдова Паланина, хотя не доверяла эскулапам, могла принять лекарство из рук сообщника – в виде исключения. Но очки и наличие горящих свечей в это время суток, подсказывают мне, что Быковский и сам лечился! От глазной болезни, именуемой «куриной слепотой». А помогает от нее, конечно же…

– Фенхель! – воскликнули в один голос Митя и адъютант.

– Стало быть, кроме пяти известных нам участников, в банде похитителей, – тут сыщик, в свою очередь, помахал кукишем перед лицами слушателей, – был еще и шестой. Тот, кто подбросил аконит приказчику Мисимову и всем прочим сегодняшним жертвам. В том числе и г-ну Быковскому.

– Так чего же мы ждем? – Ершов сорвался с места и поспешил к высокому крыльцу. – Спасать доктора надо!

Платон трижды дунул в свисток, позаимствованный у городового в лавке Мисимова – как раз на такой случай: позвать полицейских. Странная штука: и пяти минут не прошло, как юноше хотелось убить Быковского. Теперь же тот был чрезвычайно нужен живым. Нет, никакой жалости кавалергард не испытывал. Просто доктор – самый важный свидетель. Да и вообще, единственный, оставшийся в живых… Ценная добыча!

Митя побежал следом, но тут же захромал и обернулся.

– Родион! А ты-то чего стоишь?

Мармеладов покачал головой, глядя, как адъютант колотит кулаком в дверь, а после отпихивает прислугу, – Дуняша аж завизжала от испуга, – и топочет по лестнице сапожищами.

– Бесполезно. Отвар фенхеля выпивают натощак, перед ужином. Скорее всего, доктор уже четверть часа как преставился. Яд действует быстро, мы сами в том убедились.

– Эх, говорил же я, надо было поспешать, – сокрушался почтмейстер. – Глядишь, успели бы перехватить.

В этот момент окно с громким треском распахнулось, а левая створка повисла на одной петле, безжизненно поскрипывая: кавалергард не рассчитал силу удара. Выворотил крепления и шпингалет, высунулся чуть не по пояс и закричал:

– Сюда! Скорее!! Он еще живой!!!

Редкие прохожие, повернувшиеся на зычный голос, увидели, как двое мужчин врываются в дом. А за ними спешат бородатый дворник, усач-городовой и гладко выбритый квартальный надзиратель, этот случайно оказался рядом, прохаживался по соседней улице и примчался, услыхав тревожный свисток. Не разобравшись в чем дело и подозревая грабеж, полицейские вцепились в приятелей, стали выкручивать руки, даже попытались уволочь вниз по лестнице. Но появившийся в проеме двери кавалергард при полном параде скомандовал: «А-ат-ставить!» – чем окончательно смутил стражей порядка. Они помялись немного и встали на пороге дома – отгонять любопытствующих.

Войдя в комнату, Мармеладов убедился, что адъютант неверно оценил состояние отравленного. Быковский умирал, хрипя и страдая от адской, – судя по громким стонам, – боли в животе. Он почувствовал неладное уже после пары глотков и выплеснул отраву прямо на тарелку со щукой в сметане. Затем взболтал пару ложек горчицы в стакане воды, выпил залпом это надежное рвотное средство и попытался таким образом вывести яд из организма. Но жизнь это позволило продлить лишь на несколько минут, а вместе с тем – и мучения. Несчастный скрючился на полу, напоминая брошенную в угол марионетку. Кровавая пена пузырилась на губах его, аккуратно подстриженная бородка дрожала – доктор силился что-то сказать, однако от судорог, пробегающих по всему телу, свело челюсти. Пенсне в посеребренной оправе осталось на обеденном столе, поэтому Быковский подслеповато щурился на вошедших, не узнавая никого, даже Дуняшу.

– В-в-в…

Он ужасно закашлялся, кровь полилась на недавно купленный персидский ковер, добавляя к замысловатому узору новые линии и пятна. Мармеладов наклонился поближе к умирающему.

– В-в-во… – повторил тот. – В-в-вол…

– Волошский укроп, – докончил за него сыщик. – Да, мы знаем, что отраву маскировали под фенхель. Видимо, его стойкий аромат перебивает запах яда. Но кто вам продавал эту траву?

Скрюченные пальцы с неожиданной силой вцепились в рукав Мармеладова. Доктор приподнялся на несколько вершков и попытался сказать более внятно.

– Т-тор-г-говец… Мех-х-х… Мех-х…

– Мехом? – встрял кавалергард. – Этот негодяй торгует мехом? Где? Скажите, где нам его разыскать?

Доктор даже не повернул головы в его сторону. Один глаз уже закатился, дыхание прерывалось горловыми спазмами. Но все-таки, собрав последние силы, Быковский сумел произнести имя: