– А, чтоб тебя… Зар-раза! – ругнулся Митя, разглядывая преграду в желтом свете фонаря.

Не было и малейшей возможности, чтобы Анастасию каким-то образом перенесло течением на другую сторону. Да и сама она на смогла бы перелезть, особенно со связанными руками. Но дальше по улице наверняка есть и другие колодцы, в которые ушлый Мехмет-бей мог сбросить девочку.

– Чтоб тебя, – повторил почтмейстер и стал взбираться на дерево, прикрывая лицо от острых веток.

И в этот раз пробуждение Анастасии было плавным, тягучим, словно заварной крем. Однажды она видела, как кондитер-итальянец украшал торт, сдавливая конусы из промасленной бумаги, под которыми тут же появлялись розы, звезды и изысканные завитушки. Память возвращалась короткими всплесками, будто медленные и ленивые волны проносились в голове от берега к берегу…

Ах, какой же странный сон ей привиделся. Про злого волшебника, который заколдовал прекрасную принцессу, причем так ловко, что она даже сама руки подставляла, пока лиходей их веревкой скручивал. А потом колдун столкнул малышку в какую-то яму и летела несчастная красавица аж до самого центра земли. Ничего себе сказочка!

Девочка с трудом разлепила веки и уставилась в темноту. Неужто еще не рассвело? А ведь засыпала она, помнится, при свете дня. Долго спала. Вот отчего тело так затекло! Бывает такое, проснешься, а ни рук, ни ног не чувствуешь. Надо позвать нянюшку, пусть свечи зажжет…

Анастасия попробовала крикнуть и тут только поняла, что рот ей закрывает тряпица, перевязанная кожаным ремешком. Счастье еще, что пролито на нее было какое-то душистое масло, потому дышалось легко, но сквозь цветочный аромат уже пробивались чудовищные миазмы подземной реки.

Вспомнилось, как во сне колдун глумливо говорил принцессе: «Скручу тебя в венок и брошу в реку. Погадаю, что меня ждет!»

Так, выходит, не сон это вовсе?

Глаза ее начали привыкать к темноте. Анастасия покрутила головой и поняла, что лежит на кирпичном возвышении, а ноги полощутся в вялом течении, явно недостаточном, чтобы сдвинуть с места человека, пусть даже очень маленького, и утащить невесть куда, в страшное подземелье. Девочка рванулась раз, другой, но веревка держала крепко.

Проплакала она целый час. Может больше, а может и меньше. Поди разбери. Потом слезы кончились.

Анастасия решила, что нужно попытаться встать, хотя бы на колени. Легко сказать! Она барахталась и извивалась, стремясь освободиться от пут, стянувших руки и ноги. Но ничего не выиграла, только еще больше сползла в реку.

Невдалеке от ее головы капала вода, неспешно так, размеренно. Ритм все время менялся. Сперва в паузу между каплями с трудом можно было вставить даже два слова: «Отче наш». Потом чуть замедлилось, девочка уже успевала произнести мысленно целое предложение «Иже еси на небесех…» Кап. «Да святится имя Твое…» Кап. «Да пребудет царствие Твое…» Кап. Наконец, падение воды стало настолько редким, что в промежуток стала вмещаться уже вся молитва целиком. Тогда Анастасия начала считать после каждого прочтения, дошла до семидесяти двух, но тут капель прекратилась.

Зато появился другой звук. Противный и, вместе с тем, пугающий. Пи-пи-пи. Пи-пи-пи! Вспомнилась святочная процессия, которую устраивало московское дворянство.

Полсотни саней скрипят полозьями, музыканты играют веселенький мотив, мальчишки барахтаются в снегу. Анастасию везли на большом деревянном гусе, расписанном под хохлому и украшенном красными лентами. А вечером в домашнем театре разыгрывали сказку про Щелкунчика. Маленький Павлуша пищал так же тоненько, изображая Мышиного короля, а гости смеялись.

Теперь же было не до смеха. Испуганная девочка ждала, что из темноты на нее вот-вот набросится огромный грызун с золотыми коронами на семи головах. Ф-фу-ух… Слава Богу! По каменному тротуару приближалось не сказочное чудовище, а обыкновенная крыса, с одной-единственной пастью. Она запрыгнула на плечо девочки, замерла на мгновение, прислушиваясь к прерывистому дыханию, а потом медленно вскарабкалась на лицо Анастасии. Вытянула мордочку, покрутила блестящим носом туда-сюда, принюхалась к спутанным и мокрым волосам, и вдруг резко укусила девочку за подбородок. Та замычала, дернулась от резкой боли, спугнув мелкую хищницу. Крыса в растерянности отбежала, села в сторонке, потрогала лапами мордочку. И с независимым видом запрыгала по камням куда-то в темноту.

Воздух в подземелье был затхлый, но относительно теплый, а вот вода в реке становилась все холоднее. Теперь связанная узница начала замерзать. Она не могла определить, какое сейчас время суток, но по этой перемене температуры поняла: дело близится к ночи. Анастасия была довольно умной для своих лет и к тому же запоминала все уроки, которые зубрил вслух кузен-гимназист. А еще старая нянька, что переохлаждение может убить человека, правда обычно это происходит зимой, в лютую стужу. Но вдруг и сейчас такое возможно? Девочка поежилась, застонала, снова попыталась освободиться от пут, но все было тщетно.

Позади раздался легкий шорох. Невероятным усилием ей удалось перевернуться на спину, утопив связанные сзади руки в водах подземной реки. Теперь можно было поворачивать голову во все стороны, хотя стало куда сложнее удерживаться на скользком от влаги каменном парапете. Анастасия всмотрелась в темноту, откуда доносился шум. Ох, лучше бы не видеть этого мерзкого зрелища: два десятка крыс подкрались уже на расстояние вытянутой руки. Да, да, вот сейчас бы вытянуть руку и разогнать серую стаю…

Она зарычала сквозь кляп, тут же срываясь на визг – крысы набросились все разом, вонзая зубы в ее плечи, шею, лицо. Три самых голодных прыгнули на грудь девочки, еще две стали вгрызаться в живот. От боли, адской боли, перед глазами вспыхивали алые пятна. Анастасия кричала уже непрерывно, однако звук тонул в промасленной тряпке. Дикая сцена сопровождалась лишь голодным повизгиванием и сопением пожирающих ее крыс.

А потом подземные хищники бросились врассыпную. Испугались того, кто надвигался снизу, поднимаясь против течения. Может быть, девочке тоже стоит испугаться? Есть ведь чудовища, пострашнее крыс. По легенде, в Духов день из рек и озер выходят русалки, оживают топляки. Такие не просто погубят до смерти, того и гляди – душу заберут. Будет она потом скитаться тысячу лет в виде болотного огонька, заманивать неосторожных путников в топи и трясины. Нечто огромное приближалось, расплескивая воду и тяжело хлюпая с каждым шагом, словно бы длинным хвостом. Единственный глаз горел огнем, хищно посверкивая во тьме. Заметив девочку, страшилище издало ликующий гортанный вопль и, судя по плюханью воды, перешло на бег. Анастасия крепко зажмурилась и начала, в который уж раз за вечер, шептать молитву.

Когда она открыла глаза, казалось, тысячу лет спустя, то увидела перед собой Спасителя. Может, это все-таки сон? Но нет, вот же кудрявая борода, добрые глаза, переполненные любовью и беспокойством. Повернув голову, она разглядела длинную монашескую рясу, которая все-таки намокла, оттого и хлюпала по воде.

– Жива! – закричал он знакомым голосом отца Алексия. – Жива! Ох, да ведь это же моя давешняя отроковица. Спасибо, Господи, что помиловал и уберег безвинного ребенка!

Священник пытался развязать намокшие веревки, но ничего не получалось. Тут из темноты послышался другой голос, холодный, властный и слегка металлический, как показалось Анастасии.

– Позвольте мне.

Сверкнула шпага. Путы, стягивающие руки и ноги, распались надвое и кровь снова побежала в затекшие конечности. Было больно, но этой боли девочка даже обрадовалась. Она села, бережно поддерживаемая монахом, и смотрела с нескрываемым интересом, как незнакомец прячет потайной клинок обратно в трость, поворачивая набалдашник влево, пока не раздастся щелчок.

– Надо как можно скорее уносить отсюда г-жу Арапову, – сказал этот человек, разом напомнивший Анастасии дюжину персонажей французских романов. – Она вся в крови и дрожит от холода. А здесь кругом грязь и неизвестно какая зараза. До Трубной площади уже недалеко.