Песенка ворвалась с улицы через приоткрытое окно и, конечно же, разбудила девочку. Пробуждение не было резким, какое возникает обычно от петушиного крика или ушата холодной воды. Не тянулось оно мучительно и муторно, как если бы старший брат настойчиво встряхивал за плечо, либо же младший канючил в самое ухо: «Ну вставай уже, встава-а-ай!» От всех подобных случаев просыпаются со стоном, с недовольной гримасой на лице. А в этот раз Анастасия почувствовала, что незамысловатый мотив поднимает ее и ласково подталкивает в спину, словно волны крымского моря.

Она открыла глаза, вспорхнула с кровати и белым облачком полетела к свету. Такую легкость испытывала, что ноги будто не касались пола. Выглянула в окно, но певуньи уже скрылись за большим домом на углу Столешникова переулка. Таяла вдали мелодия:

Анастасия присела на подоконник, жмурясь от ощущения неземного счастья. Вчера она впервые была на исповеди, а сегодня, совсем скоро, примет первое взрослое причастие. Да, да, она больше не станет подбегать к священнику в стайке малышей, пыхтящих и толкающихся локтями, переполненных неуемной энергией, которую не смиряют ни строгие шиканья прихожанок, ни даже суровые взгляды с образов. Нет, нет, теперь ей нужно подходить тихо, опустив плечи и склонив голову, в свою очередь после немощной старухи или дородной купчихи. Ведь теперь она не младенец какой-нибудь, а барышня, ей неделю назад исполнилось целых семь лет.

– Проснулась? Превосходно. Собирайся скорее, не то опоздаем.

В комнату заглянул отец, Николай Устинович Арапов. Гладко выбритый, в парадном, – по случаю праздника, – мундире, застегнутом на все пуговицы. Посторонился в дверях, пропуская старую няньку, та несла отутюженное платье нежно-голубого цвета и в другой руке…

– Ой, нянюшка, веночек! Да какой же чудесный, – позабыв свои рассуждения, она по-детски спрыгнула с подоконника, бросилась к зеркалу, восхищенно приговаривая, – Васильки! Колокольчики! Где же ты их достала?

– Нешто ж я для моей красавишны не расстараюсь?! – улыбнулась старушка и тут же погрозила узловатым пальцем. – Ты прежде оденься да волос расчеши, егоза…

Анастасия нырнула в платье, слегка запуталась в вороте, но не стала капризничать, как обычно, напротив – засмеялась. В такое утро можно ли быть хмурой? Троицын день! Зеленые святки. Сегодня она будет носить венок, не снимая, а ввечеру бросит в Яузу. Поплывет – счастье ждет, а утонет… Нет, не стоит заранее думать о грустном? Голубой веночек непременно поплывет. Даже жалко этакую красоту – и в реку, но все взрослые барышни гадают, значит и ей надобно. Только сперва придется причесаться, чтобы никто не ворчал.

Старуха цепко ухватила гребешок с узорчатой резьбой и несколько раз с силой провела по золотистым локонам – Анастасия пискнула от боли, слезы брызнули из глаз. А нянька уже тащила ее к умывальнику, поливала, терла, чистила и, наконец, вытирала насухо.

Отец сразу ретировался, якобы проверить заложил ли кучер экипаж. На самом деле он, хотя был генералом, служил обер-полицмейстером всея Москвы и наводил страх на разбойный люд, совершенно робел в присутствии этой пожилой женщины. Возможно потому, что она чрезвычайно похожа на кормилицу, которая воспитывала юного Николеньку в Тульской губернии. Причем настолько сурово, что впоследствии и Пажеский Его императорского величества корпус показался курортом, несмотря на строгую военную дисциплину. Даже и сейчас, приближаясь к полувековому юбилею, г-н Арапов все еще с содроганием вспоминал моменты своего детства.

Некая робость могла объясняться еще и тем, что глава полиции не умел общаться с дочерью. Сторонился, откровенно говоря. Когда она, запрыгнув к нему на колени, ластилась, словно котенок, все, на что он мог отважиться – погладить девочку по волосам и сказать: «Полно, полно, беги к маме!» Нежным именем Настенька удосужил лишь однажды, пару лет назад, и то потому, что болела серьезно, а доктор давал безрадостные прогнозы. Любил ли г-н Арапов дочь? Безусловно. Просто весь ее мир был так же далек от него, как, ну положим, Бразилия, и настолько же труден для понимания.

Вот с мальчишками не в пример легче находить общие темы. Племянники обер-полицмейстера сидели на крыльце и развлекались, швыряя камешки на соседский балкон с колоннами, однако завидев дядю, моментально вытянулись, как на плацу. Тот одобрительно улыбнулся. Потрепал младшего, Павлушу, за непокорные вихры и стремительно поцеловал в макушку – со стороны выглядело, будто большая раззолоченная птица зернышко клюнула. Ребенок захохотал от восторга, много ли надо карапузу в четыре года. У старшего, Георгия, вспыхнули уши, заранее сконфузился на случай, если дядюшка захочет повторить и с ним тот же маневр. Г-н Арапов проявил понимание и такт, хоть и нагнулся к мальчику, но ограничился тем, что поправил съехавшую на затылок фуражку – как-никак гимназист десяти лет должен выглядеть солидно и безупречно.

– Здесь всего-то пять минут, по Дмитровке… Может, все же отправимся в карете?

Вопрос этот генерал задал без малейшего проблеска надежды на понимание и согласие – так военачальник почти разбитой армии призывает соперника кончить дело миром. Но дети были непреклонны.

– Конка! Конка! – закричали они и запрыгали вокруг дяди. – Ко-о-онка-а-а!!!

К звонким мальчишеским голосам, которых и без того уже было довольно, чтобы разбудить всех соседей, добавился визг Анастасии. Она выпорхнула на крыльцо и генерал поднял белый флаг.

– Жди теперь, Федор Кузьмич…

Старый кучер, приставленный по службе к казенному экипажу полицейского ведомства, понимающе усмехнулся в бороду. Все повторяется. На Пасху-то ровно эту же сцену разыграли, правда, погода позябче была. Оно и понятно, детворе пряника не надо, лишь бы прокатиться в англицком вагоне.

Г-н Арапов поглядел с тоской на ретивых коней, всхрапывающих и бьющих искры из камней мостовой. Может до Неглинной прокатиться? Нет, пустое. Там не развернуться, афишная тумба помешает. Только время на объезд терять, пешком быстрее. Обер-полицмейстер крякнул и поспешил, нагоняя детей, с гоготом устремившихся вниз по переулку.

Обычно конка на Неглинной улице не останавливалась, имея на то строжайший запрет. Но когда сияющий на солнце вагон появился из-за поворота, Николай Устинович просто поднял руку и лошади вмиг встали пред ним, как сказочная Сивка-Бурка. Их и вправду звали именно так – Сивка и Бурка, хотя сей малозначительный факт к нашей истории отношения не имеет. Пусть бы их звали хоть Гог и Магог, на дальнейшие события это ровным счетом никакого влияния не оказало бы. Лошади встали, кучер и кондуктор вышли, чтобы поклониться большому чину. Г-н Арапов, сделав вид, что не заметил такого почтения, обратился к детям:

– Ну, так я встречу вас у церкви…

Потом, вновь уподобившись раззолоченной птице, коротко клюнул Павлушу и Анастасию. Развернулся на каблуках, пошел быстрым шагом обратно к карете, размышляя на ходу на сколько обгонит конку. Пожалуй, что минут на двадцать. Как раз будет время с супругой перемолвиться. Вера Александровна, вместе с сестрой обер-полицмейстера, еще накануне отправились в храм, на всенощное бдение. Ему же поручили вовремя доставить детей. Вот и прикидывал теперь: успеют ли к причастию. Это объясняло некую озабоченность, с которой он усаживался в карету, да и сон вспомнился не к месту, с четверга на пятницу виденный. Будто бы стоит на холме зеленом, перед обрывом и пытается удержать дочку в вытянутой руке, но силы покидают его, Анастасия падает вниз, оставляя в кулаке только ленточку… Впрочем, глупости. Пусть старые няньки во сны веруют. А ему, человеку просвещенному, не должно на такую ерунду внимание обращать.