– А разве шпионам не платят как раз за подобную изворотливость? – переспросил Мармеладов. – Я с самого начала ожидал, что схватка с ним будет не из простых. Тут ведь не обыкновенный душегуб, а злодей-невидимка. Прекрасно умеющий менять внешность. Мы читали показания доктора, но самого г-на Быковского мы в глаза не видели. Возможно это вы и есть? Отрекомендовались г-ном Ершовым, адъютантом по особым поручениям, но кроме этих сведений, мы ведь о вас ничего не знаем.

– Как вы смеете! – задохнулся от гнева кавалергард.

– А могу ведь и я быть тем самым доктором-шпионом, – не меняя тона проговорил сыщик. – Только сейчас вернулся из заграниц, всем говорю, что в Париже зиму провел, а может статься, обманом явился сюда из Константинополя.

– Родион Романович, к чему вы клоните? – юноша побледнел и, на всякий случай, снова вцепился в подсвечник.

– Хотите начистоту? Извольте. Вы мне, сударь, с самого полудня не доверяете. И я понимаю почему. С вашей службой, наверное, родного брата подозревать начнешь. Но и я не испытываю к вам полного доверия, поскольку здравый смысл подсказывает, что шпионов прежде всего нужно искать в министерстве иностранных дел. Ведь все секреты, до которых алчут добраться враги государства нашего, хранятся именно там. Не исключено, что вы вовлечены в это дело гораздо глубже, чем хотите показать. Но мне не интересны ваши шпионские игры, я здесь лишь для того, чтобы отыскать похищенную девочку. Поэтому если вы скрываете какие-то важные сведения, только потому что на них стоят красные печати – прошу вас, г-н Ершов, прекращайте это паскудство. Расскажите все, что может помочь спасению Анастасии!

– Я не… Ничего не скрываю, – замялся Ершов.

– Платон, у нас мало времени, – увещевал Митя. – Скажите все, как на духу.

– Нечего говорить! – к юноше вернулся давешний апломб. – О похищении Анастасии я знаю не больше вашего.

Почтмейстер вздохнул и отвернулся. Мармеладов пожал плечами, зашагал к дверям, на ходу отдавая распоряжения:

– Сейчас нам, похоже, придется разделиться. Доктор-отравитель опережает нас изрядно, стало быть, нам не нужно рисковать, а лучше навестить одновременно двух оставшихся свидетелей. Мы с Митей пойдем пешком до Страстного бульвара, к купеческой вдове. Вы же, сударь, скатайтесь на карете к городовому Милораду. Есть шанс хоть кого-то застать в добром здравии. А в шесть вечера снова заглянем к Быковскому, как раз ужин подадут.

На обоих адресах сыщиков встретили рыдающие женщины. Сестра Милорада проплакала битый час, припав к груди кавалергарда. Из ее сбивчивых объяснений сложилась такая история.

Сразу после полудня городовой вернулся с дежурства и потребовал закуски. Потому что очень желал выпить – за праздник, за здоровье, да мало ли еще за что: душа просит, понимаешь, Ксенька? Пока сестрица собирала на стол, Милорад заварил себе настой из какой-то травы, он уже два месяца так лечится, говорит – от желудка хорошо помогает. Раньше бывало водки хряпнет и с первой же рюмки корчится, криком кричит – нутряная грызь покою не дает. А от травы этой полегчало, теперь может и три рюмки употребить, без корчей желудочных.

Но в этот раз вышло по-старому. Охнул, скатился со стула, вроде сказать что-то хотел, да кровь горлом пошла. Девушка бросилась к соседям за помощью, прибежали, а он уж и не дышит. Доконала, видать, хвороба. Дохтур? Не звали. Стыдно сказать, да денег нет, чтоб дохтуров оплачивать… Нет, чужих людей в доме вообще не было. Траву подменить? Точно не могли, брат ее всегда с собой носил, в кармане. Слишком дорого обходится, говорил, чтоб где попало бросать. Да и не бывает никакого ущерба от этих настоев, всегда одна только польза. Вернее всего, что выпил водки он где-то прежде, по пути с дежурства. Вот из-за нее, проклятой, и окочурился…

Вдову Паланину в это же время оплакивали две пожилые женщины – кухарка с горничной, и юная племянница Светлана. Мите пришлось выслушать полное жизнеописание Агриппины Саввичны, урожденной Демидовой. Про детство ее на Урале, где чудом не расшиблась, упавши в заброшенный рудник. Потом еще про сватовство почтенного купца из Царицына и первые годы семейной жизни, омраченные постоянными загулами мужа. Рассказали про переезд в Москву, где супруг то ли прикупил, то ли забрал за долги по векселю две мануфактуры. А спустя всего месяц, волею Божьей, овдовела голубушка наша, осталась одна-одинешенька. Так десять лет и прожила, в достатке и покое. Теперь же и ее прибрал, в праздничный день – добрая это примета: кто на Троицу помрет, сразу в рай попадет…

– Ничего доброго в смерти нет и быть не может. Она всегда зло, хотя и неизбежное, – оборвал причитания Мармеладов, войдя в комнату. – А смерть г-жи Паланиной так и вовсе плохая примета. Для убийцы. Потому что теперь-то мы его точно поймаем.

Он успел осмотреть дом и нашел лист бумаги, с виду такой же, как тот, на коем писано упреждение для обер-полицмейстера. Только этот был свернут конусом, с защипом на конце, а внутри обнаружились душистые мохнатые листочки.

– По какой надобности ваша тетушка пила отвар фенхеля? – обратился сыщик к безутешной племяннице. – От бессонницы, надо полагать?

Та кивнула, не выказав никаких эмоций по поводу прозорливости Мармеладова, столь глубока была ее печаль. А вот служанки зашептались, округляя глаза и рты от удивления.

– В котором часу доктор навещал г-жу Паланину? Судя по свежести листьев, это произошло сегодня.

– Доктор? – переспросила девушка. – Что вы, милостивый государь, Агриппина Саввична с докторами дел не имела и не допускала их присутствия. Только травницам доверяла себя врачевать.

– А листья еще поутру принесла, – встряла в разговор кухарка, которой тоже хотела произвести впечатление своей осведомленностью, пусть и в незначительных деталях. – Каждое воскресенье привозила, уж незнамо откудова, эт» барыня нам допереж не сообщала, а теперь уж и подавно не скажет-то…

Горничная кивнула задумчиво, подтверждая ее слова:

– Ой, ды прямо тряслась над травой этой душистой. Никому не позволяла даже дотрагиваться, сама кипятком заваривала и настаивала под иконами. Говорила, заговоренные они, листья-то эти самые. Магия на них, – тут все женщины осенили себя крестом, а кухарка при этом еще и прибавила: «чур меня!» – Не знаю, что там за ворожба, а только помогали настои: спала от них как медведь в берлоге. Правда, на целую неделю их не хватало, с пятницы в ночь уже ворочалась, а с субботы и вовсе глаз не смыкала – все охала да кларет пила.

– Какая ты, Марфа, языкатая стала, – в голосе племянницы, а судя по всему еще и наследницы купчихи, прорезались гневные хозяйские нотки. – Брешешь все. Ведь люди не так поймут, решат, что Агриппина Саввична и впрямь пьянствовала. А она всего-то три глотка, на сон грядущий. Ну, может и с утра немного, для бодрости. Ничего дурного в том не было!

Горничная зажала рот ладонью и обиженно отвернулась.

На прощание Митя, в который уж раз, выразил сожаления по поводу безвременной и столь трагичной кончины почтенной купчихи. Спускаясь с высокого крыльца, сверился с часами – без четверти шесть.

– Как раз успеем перехватить доктора до ужина!

– Лучше после, – возразил Мармеладов. – Сытый человек более склонен к пространным разговорам, а нам г-на Быковского нужно о многом расспросить. Только во время долгой беседы можно поймать человека на лжи. Если в пять минут ты ни разу себя не выдашь, то уж за час – однозначно, не удержишься.

– Так он тебе все и выложит, – усомнился почтмейстер. – А ну как вообще не захочет говорить? Или, еще хуже, сбежит до нашего прихода. Вдруг его служанка предупредила? Поспешим, братец!

Митя, морщась и вздыхая, перешел на быструю рысь, но приятель придержал его за плечо.

– Тише, тише! Незачем спешить и наживать себе колотье в боку. Ведь, если вдуматься… Для чего доктор похитил девочку? А потом прислал письмо обер-полицмейстеру? По мне, так этот шпион не прочь озвучить свои условия. Помнишь, приписку «О выкупе условимся отдельно»? Так почему не сейчас? Увидишь, когда шпион поймет, что раскрыт, он запираться не станет. Он торговаться начнет.