Еще от словоохотливого проводника Вера Андреевна узнала, почему ей оказана «высокая честь» мчаться в столицу в вагоне первого класса литерного поезда. Правда, для нее осталось загадкой, почему девочка Наташа в таком вагоне ехала из Благовещенска — но теперь ей «снова повезло»: оказывается, в разбившемся вагоне ехали какие-то важные чины, вызванные в Москву с Дальнего Востока для новых назначений, причем ехали они «с семьями» и, очевидно, девочку приняли как раз за члена такой семьи. А теперь она мчалась в Москву. Мчалась, чтобы «обучаться в университете»…

О Московском университете двадцать шестого года Вера Андреевна тоже многое знала, и подумала, что хоть в этом ей действительно серьезно повезло: обучение, хотя и было платное, было «гарантированным для всех» — но реально без соответствующей рекомендации поступить именно в университет на обучение было делам малореальным. Но если получится, то на ближайшие годы проблем вроде бы не ожидалось. Почти никаких проблем, ведь «иногородним» там даже общежитие предоставлялось. А на предмет пропитания она вообще проблем в обозримом будущем не видела, и даже не потому, что денег у нее хватило бы на пару лет сытой жизни в столице. Ну, относительно сытой — но ро дороге она успела продумать и способы дополнительного заработка. СССР все же на самом деле был страной непуганых идиотов: именно идиотов в стране более чем хватало, а людей, владеющих какими-то знаниями, не хватало просто катастрофически, так что, кое-что соответствующим людям продемонстрировав, можно было довольно просто устроиться на весьма высокооплачиваемую работу. Ну, относительно высокооплачиваемую, но на сытую жизнь должно хватить. И не только на сытую — но сначала требовалось все же в университет зачислиться…

В Нижний поезд прошел ранним утром, а затем — несмотря на «литерность» — не спеша поехал к Москве. Ненадолго остановился во Владимире, где снова поменяли паровоз — и к четырем часам дня прибыл в столицу, почему-то на Царский вокзал. Из позитивного в этом было лишь то, что охраняющие вокзал милиционеры по первой же просьбе девочки притащили откуда-то извозчика, причем еще ему и пригрозили наказанием если тот потребует уплаты за проезд — но когда коляска немного отъехала, девочка тихо сообщила извозчику, что раз уж за проезд ей платить не положено, то она с удовольствием оплатит ему услуги по покупке некоторых продуктов.

Вера Андреевна про университет знала довольно много, но далеко не все — и, в частности, она вообще не представляла как происходит зачисление студентов. Однако сообразить, что вечером ее там никто ждать не будет, она смогла — что, впрочем, ее не сильно и расстроило: у нее на Москву уже сформировались вполне определенные планы. Так что извозчик, закупив по пути кое-какие продукты, привез ее к небольшому дому в Газетном переулке — точнее, уже на улице Огарёва. Там, на втором этаже двухэтажного домика в небольшой, но все же трехкомнатной квартире проживала одна знакомая Вере Андреевне по прошлой жизни старушка. Одна проживала, и единственной причиной, по которой в переполненной столице её большевики не «уплотнили», было то, что ордер ей на проживание в квартире, занимаемой ею года так с одиннадцатого, выписал лично товарищ Ленин. Которого, впрочем, она считала «ничтожеством» — но все же об этом посторонним не докладывала, а ордер вообще-то получил ее покойный супруг, некоторое время работавший врачом в Кремле. Однако кроме этого ордера — и права жить там, где она и раньше жила — никаких иных благ от Советской власти ей не полагалось…

Старушку (которая пока еще собственно старушкой и не стала) Вера Андреевна в прошлой жизни очень уважала: во время войны она, несмотря на весьма почтенный возраст, вступила в ополчение и вернулась в сорок втором домой с осколком снаряда в теле и медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», а в сорок четвертом, незадолго до кончины, ей вручили и медаль «За оборону Москвы». Выпускница математического факультета Гейдельбергского университета, она оказалась прекрасным командиром зенитной батареи и лично сбила минимум три самолета — но это потом, а пока бывшую дворянку даже учителем начальной школы работать не брали. Так что перебивалась она нечастыми частными уроками и составлением кроссвордов для мелких журнальчиков. Поэтому пока с голода не умирала — но была к этому довольно близка…

Когда пока еще не старушка открыла девочке дверь, та не стала держать ее в недоумении:

— Добрый день, Дора Васильевна, или, точнее уже, добрый вечер. Мне к вам посоветовал обратиться доктор Денягин, и у меня к вам небольшая просьба…

— Василий Степанович? Вы… вы заходите, на лестнице-то разговаривать не очень удобно…

— Спасибо. Дора Васильевна, меня направили на учебу в университет, и даже выделили на это довольно приличные деньги — но кроме вас я никого в Москве не знаю. То есть и вас я пока не знаю, но Василий Степанович говорил, что мы просто созданы друг для друга. Вот, посмотрите пока мои бумаги, чтобы у вас сомнений не было. А вопрос простой: мне остановиться негде, но я сейчас в состоянии за жилье платить, а так же могу в квартире убираться, еду готовить… да, я кое-что по дороге с вокзала купила, это в основном вам.

— Это почему вы мне что-то покупали?

— А мне Василий Степанович сказал, что вам на работу устроиться никак не выходит, а жить-то на что-то надо. А чтобы жить, нужно еду употреблять, и он отдельно просил — и даже денег дал немного — чтобы я всякие продукты для вас купила. Вот тут хлеб, правда вечер, только калачи купить получилось — я же не знаю где тут какие лавки имеются, вот еще сала кусок, крупа пшенная…

— Вы МНЕ предлагаете свиное сало? — очень натурально возмутилась Дора Васильевна.

— Да. Но я никому не буду рассказывать, что ваша матушка была не еврейкой, а австрийской баронессой. Я вообще этого никогда не знала и уже навек забыла.

— Тогда… спасибо. Я тогда поставлю чай… только у меня чаю-то и нет, только кипяток, вы уж извините.

— А у меня есть заварка: мне милиционеры ее дали… я в аварию попала, и в милиции ждала пока не привезут к поезду другого раненого, и я их пряниками угостила, а они мне как раз чаю отсыпали. Хорошего, китайского…

— Тогда я его и заварю с вашего позволения, — пока еще не старая старушка все еще с подозрением покосилась на девочку. — Может быть, нам на кухню пройти? Там чай пить будет удобнее… А вы сказали «другого раненого» — вы тоже пострадали?

— Палец на ноге вроде бы сломала, или просто ушибла сильно, сейчас уже почти не болит… когда сижу. Но и когда хожу, тоже терпимо.

— А как Василий Степанович поживает? — пока Дора Васильевна девочке явно не доверяла.

— Я его довольно давно видела, но тогда был он здоров и весел, — сообщила девочка «почти что правду». Этого Василия Степановича, с которым Вере Андреевне пришлось вместе поработать — и который ее, собственно, с Дорой Васильевной и познакомил в тридцать шестом — она последний раз видела в лаборатории после того, как он «нарушил технику безопасности» и помочь ему было уже невозможно — но сейчас он был действительно жив и здоров. Далеко от Москвы был жив и здоров, и в ближайшие года три в Москве появиться вроде бы был не должен… — И дочка его… тьфу-тьфу-тьфу чтоб не сглазить, тоже великолепно себя чувствует. И очень теперь любит незнакомых людей до истерики доводить своими разными глазами, — о том, что у дочки глаза разные, Василий Степанович несколько раз упоминал мельком, а теперь, похоже, эта малоизвестная «деталь» окончательно убедило пожилую женщину в том, что девочка не очень-то и врет:

— Я думаю… — старушка пятидесяти лет от роду на секунду задумалась, — жилье я вам сдать, вероятно, могу. Вот только зимой… я топлю только одну комнату…

— Уж на дрова-то у меня денег точно хватит.

— А насчет платы…

— Я знаю, мне Василий Степанович сказал, что за хорошую комнату нужно платить хорошие деньги. Двадцать рублей в месяц — это вас устроит?

— Я… я думала, рублей семь…