— Ага, конечно, я люблю страшные яды по университету носить. Там парафин окрашенный в глицерине плавает… все просто как три копейки.

— Но ведь до вас никто до такого не догадался, а вы… ловко вы меня на кафедру-то вытащили! Но возникает вопрос: а что мы вам перед лекцией непонятно рассказали, в чем конкретно вы не разобрались так, что другим рассказывать не решились?

— Да все вы мне понятно рассказали. Вот только я со старыми студентами поговорила, все считают, что лучше вас лекции по общей физике никто не читает. А зачем студенту слушать плохую лекцию если есть возможность слушать хорошую? Вот они хорошую и послушали, всем очень понравилось. Да и я кое-что новенькое поняла, из того что вы мне раньше рассказать успели. Поэтому, честно говоря, я считаю вашу затею… скажем, не самой умной. Ну да, я материал пересказать могу — на манер попугая. Но будет ли в этом смысл? Его, смысла то есть, здесь столько же, как Шаляпина слушать в моем перепеве.

— Ничего не скажешь, сравнения у вас меткие… и забавные. Но нам наркомпрос спускает сверху программу, в которой лекций как таковых почти не предусматривается. По истории партии лекций — две трети учебного времени, а по физике, математике, той же химии… Откровенно, без лести скажу: наши математики считают что вы университету самим господом посланы…

— Бога нет.

— Вот тем, кого нет, и посланы. По указанию товарища Крупской мы должны…

— Извините, я Крупскую понимаю: так как эту старую кошелку выгнали с Бестужевских курсов в связи с непроходимой тупостью, ей хочется выглядеть умной сделав все население страны тупыми неучами. Но вы-то профессора! Вы-то должны понимать…

— Вера… Вера Андреевна! — резко встрял Николай Дмитриевич. — что вы вообще говорите! То есть мы-то на вас доносить безусловно не станем, но если кто еще услышит…

— Антонина Сергеевна тоже не донесет, она все же дочь статского советника и моего старого друга… но вы, Вера, все же язычок попридержите. Возмущение ваше понятно, но что-то сделать здесь…

— Я поняла. Попробуем решить проблему иначе. В этом году все оставим как есть, лекции по физике продолжать не будем, а со следующего… есть листок бумажки?

Секретарша кафедры молча подала Вере лист отличной белой бумаги, протянула — очевидно свою, личную, так как из сумочки женской достала — великолепную ручку-самописку. Девушка на несколько секунд задумалась, затем быстро что-то написала. А спустя полминуты приняла «величавую позу», чтобы вслух зачитать написанное:

— Проблему я поняла и вроде бы осознала. Но страшен не сам закон, а подзаконные акты. И вот как с такими актами закон обойти, я уже на примере с «Сытым студентом» способ отработала. Итак, завтра… нет, летом комитет комсомола в соответствии со своими полномочиями примет вот такое постановление…

Тридцатого мая без какой бы то ни было шумихи в Лианозово была запущена установка по синтезу дивинила из светильного газа, а спустя неделю на выделенном лично товарищем Куйбышевым грузовике тонна ценнейшего сырья была перевезена на склад, выстроенный специально для этого в гарнизоне Монино рядом с новеньким аэродромом. По мнению Куйбышева, «секретные» склады у военных особого интереса у иностранцев не вызывали, а отправлять синтетический каучук на какие-то резиновые заводы особого смысла не было: и технология изготовления из него резин была не отработана, да и количества сырья пока что воображение не поражало.

Отдельным постановлением ВСНХ (нигде не опубликованном конечно) Вере была вручена положенная по условиям конкурса премия — причем, после того, как Николай Дмитриевич долго рассказывал Валериану Владимировичу «историю открытия процессов», премию делить не стали, все сто тысяч рублей просто перевели на счет девушки в сберкассе. Точнее, на несколько счетов: по настоянию Куйбышева Вера специально оформила сберкнижки в нескольких сберкассах.

Еще в качестве «дополнительной награды» правительство выделило Вере собственную квартиру, причем проделано все было исключительно «элегантно»: соседа Доры Васильевны с первого этажа куда-то переселили, а вся квартира досталась теперь «юной химичке». Неплохая такая квартира: кроме собственно жилой части на первом этаже имелся, как назвала этот закуток Дора Васильевна, «каретный сарай». То есть большой такой гараж с отдельными воротами — и Вера решила, что будет там хранить обещанный мотоцикл, однако «переезжать в новую квартиру» не спешила: кроме купленной когда-то кровати у нее и мебели-то не было, да и нужды особой в переезде она не испытывала. Зачем куда-то переезжать, если даже в прежнее жилье она приходила только поспать, да и то далеко не каждый день?

Во время запуска «каучукового завода» девушка вообще оттуда дней десять не вылезала, даже ночевала там же — и из-за этого «пропустила много интересного». В университете пропустила, в том числе и начало экзаменационной сессии. Конечно, предварительно договорившись с преподавателями о том, что она все экзамены сдаст попозже…

То есть не совсем все: от сдачи экзамена по химии ее освободил Николай Дмитриевич, лично поставивший в зачетную книжку «отл», а от экзамена по «марксистской философии» ее «освободил» комитет комсомола: когда секретарь комитета как бы ненароком поинтересовался, какую оценку заслуживает девушка, «личным примером увеличившая количество комсомольцев в университете до почти семидесяти процентов», у «историков» мнение сформировалось единодушное. Но Вере это помогла не очень, все же математику и физику ей сдавать пришлось…

Двадцать четвертого июня Вере пришлось вечером ехать с докладом к Куйбышеву: он очень внимательно следил за работой каучукового завода и, похоже, был не очень доволен полученными результатами. Вера и сама была ими крайне недовольна — но пока ничего лучшего у нее сделать не получалось. Правда, были определенные идеи — но воплотить идеи в суровую реальность сама она была не в состоянии, и поэтому к председателю ВСНХ она приехала в настроении весьма мрачном. А разговор Куйбышев начал таким образом, что эта мрачность мгновенно трансформировалась во что-то, близкое к ярости:

— Итак, Вера Андреевна, — обратился к ней Валериан Владимирович так, как раньше никогда не делал, — вы говорили, что каучуковый завод обеспечит производство почти пяти тонн каучука в сутки, а что мы имеем?

— Вообще-то я говорила, что завод будет запущен к концу лета, сейчас идет просто процесс наладки его работы… на три месяца раньше, чем я обещала поначалу. Трудно идет, но мы стараемся трудности преодолеть. Вот только…

— Что «только»? СССР сейчас вынужден закупать каучук за границей, за очень большие деньги — но дело даже не в том. Дело в том, что в этом году страна смогла закупить и заключить контракты на закупку всего двенадцати тысяч тонн каучука, к тому же пока у нас нет уверенности в том, что контракты эти иностранцы не сорвут. А двенадцать тысяч тонн — это крохи: сами, вероятно, знаете, что на один автомобиль каучука тратится по сто шестьдесят килограммов, на самолет — вчетверо больше… Мы не можем развивать нашу промышленность без каучука, а вы со своим «вот только»!

— Ну хорошо, давайте посчитаем. Завод сейчас в состоянии произвести около тонны каучука в стуки — если мы его, наконец, сможем запустить в постоянную работу. А за год он произведет тонн триста — и если посчитать в сэкономленных золотых рублях, то получится семьсот пятьдесят тысяч.

— А университету на постройку завода было выделено почти два миллиона рублей!

— Даже при этом завод окупится за три года…

— Так, ответьте мне на такой вопрос: мне доложили, что объемы производства ограничены какой-то одной трубой, которая составляет лишь малую часть всего используемого оборудования. Почему вы таких труб там не поставили пять, десять? Ведь газовые печи, о важности которых вы так много мне рассказывали, почти не используются, вы лишь одну их четырех вообще запустили!

— Еще раз: есть проблемы, сугубо научные проблемы. Конкретно: эта, как вы выразились, труба — то есть бутановый реактор — почему-то производит бутана впятеро меньше чем должна. Я даже знаю почему — но вот лично я проблему решить не в состоянии. Потому что я только что первый курс закончила, мне знаний не хватает!