— И чем же? — спросил Зелинский, который половину этих «исключений» лично и предложил.
— Вот, например, пункт о том, что университет принимает без вступительных экзаменов лиц с направлениями из партийных организаций.
— Вера, вы ведь и сами поступили по такому направлению.
— Уверена, что легко сдала бы любые вступительные экзамены. А вот в том, что все принятые сейчас товарищи с такими направлениями смогли бы их сдать, не уверенна совершенно. В особенности потому, что знаю, как такие направления обычно… довольно часто… иногда добываются этими студентами. Но даже если не принимать этот момент во внимание, не будете же вы отрицать, что никакой партком не в состоянии оценить знания потенциального студента? А вот экзаменационная комиссия не просто в состоянии это сделать, она это делать обязана: в конце-то концов людям за это деньги платят. И если эту работу не делать, то и последствия будут соответствующими: практика показывает, что примерно четверть… в общем, комитет комсомола проведет отдельную работу по проверке знаний нынешних первокурсников и, будьте уверены, пинками выгонит безграмотных общественных деятелей из университета.
— Но комитет комсомола не полномочен…
— Я его уполномочу, так что можете не сомневаться: выгонит. Но продолжим: положение о том, что студенты рабфака, выдержавшие выпускные экзамены, в университет зачисляются без экзаменов уже вступительных.
— А это чем вам не нравится⁈ — уже возмутился Николай Дмитриевич, отдававший массу сил и энергии на обучение рабфаковцев.
— Я очень одобряю политику партии и правительства по привлечению рабочей молодежи в науку. И считаю, что рабфаки — ну, после того, как силами милиции там хоть какой-то порядок навели — стране пользу приносят. Но университет наш — он, к сожалению, не резиновый, всех желающих мы принять не можем. А так как задача университета состоит в том, чтобы растить элиту советской науки, то принимать мы обязаны лучших абитуриентов. Выпускник рабфака может быть вполне подготовленным — но он не обязательно будет лучше, чем какой-нибудь вчерашний школьник, которому из-за наплыва рабфаковцев на факультет просто места не хватило. Мы обязаны всем абитуриентам давать равные условия при поступлении. Ну хорошо, человек на экзамене может переволноваться и не показать всей глубина своих знаний, поэтому дадим право профессорам, лично ведущим занятия на рабфаке, без экзаменов зачислять на обучение на своей кафедре двух-трех человек с рабфака под личную ответсвенность. Право, а не обязанность — это раз, а два — только профессорам и только в отношении своих кафедр.
— Я вижу, вы действительно серьезно обдумали новые правила, — заметил Валентин Ильич, — и ваши предложения лично мне кажутся разумными. Это, конечно, не значит, что мы их немедленно введем в действие, тем более что до следующего учебного года времени, чтобы тщательно их продумать, у нас достаточно. Но вы тут мимоходом заметили, что собираетесь какое-то количество студентов отчислить, а у нас в программе заседания как раз есть пункт о правилах отчисления. Поэтому давайте вы сразу и об этом скажете.
— И скажу. Но чуть позже, я еще с приемом не закончила. Я предлагаю несколько дополнить саму процедуру приема. Для начала пусть каждый, кто подает документы, заплатит какую-то денежку за рассмотрение этих документов. Немного, рублей, скажем, десять…
— Десять рублей — это по-вашему немного? — поинтересовался профессор Яковлев с кафедры физики. — Принять документы — это работа не такая уж и затратная, расходов там на копейки, а поступившие студенты в любом случае за обучение деньги заплатят, так что по несколько копеек из этих сумм…
— Константин Павлович, вы несколько неверно считаете. Ну, во-первых, на шесть сотен мест на факультете в этом году было, если мне в канцелярии не наврали, почти четыре тысячи заявлений. Но с учетом сказанного мною раньше по проводу целей университета, целей факультета в основном, заявления придется проверять гораздо тщательнее. И тут мы получим экономию уже двойную: на тех, кому в приеме заявлений будет отказано, преподавателям экзаменационных комиссий не придется тратить свои силы и нервы, а те соискатели, которые и сами знают, что экзаменов им не сдать, не будут отнимать время и силы у приемной комиссию. Ну а лишняя копеечка, которую я, кстати, предлагаю целиком направить для финансирования работ вашей кафедры…
— Это вы меня подкупить так пытаетесь? — возмутился Яковлев.
— А вы так дешево себя цените? Этих денег едва хватит, чтобы всем на кафедре свинцовые трусы купить — а их-то у вас пока нет!
— Свинцовые трусы? Это… это какой-то эвфемизм новый? — растерянно произнес профессор.
— Никакой не эвфемизм. Радиация, как вы, Константин Павлович, и сами прекрасно знаете, здоровья людям отнюдь не прибавляет, а в известных дозах человека вообще может стерильным сделать — то есть к размножению не способным. Про трусы, это я, конечно, несколько сгустила, а вот те же фартуки из свинцованной резины… я вам такую сделаю. Но речь не об этом совсем: для того, чтобы к нам поступали лучшие студенты, нужна многоуровневая система отсева непригодных. И начинать отсев необходимо еще на этапе приема заявлений. Вот пусть этим как раз займется товарищ Тиханов — но один-то он с этим не справится, ему потребуется соответствующий персонал. Так что — это уже в порядке реорганизации оргструктуры факультета — ему нужно специальный отдел организовать… надеюсь НТК финансирование для этого изыщет. А так как этот отдел будет первым стоять на страже наших рубежей, предлагаю его так и назвать без лишних изысков: Первый отдел факультета. Но это лирика… и я перехожу к вопросу о правилах отчисления.
— А не кажется ли вам, уважаемая Вера Андреевна, — тихо проговорил Георгий Фёдорович, — что комитет комсомола сейчас пытается влезть в несколько несвойственные ему дела?
— Вере Андреевне так не кажется, — ответил декану Валентин Ильич. — Реорганизация факультета и переподчинение его НТК была проведена по ее личной инициативе, и мне кажется, что советской науке от такой реорганизации кроме пользы ничего не будет. И она очень верно заметила, что теперь задачей факультета является выращивание элиты советской науки, а вот как эту элиту сделать именно советской… это мы сейчас и обсуждаем. Я не хочу сказать, что ее предложения все должны немедленно броситься исполнять, нет. Она их высказала, а вы — как ученые, как профессора и преподаватели — должны их обсудить, раскритиковать, если она не права в чем-то, решить, что из сказанного науке и университету пойдет на пользу, а что во вред — и принять взвешенное и, главное, правильное решение. А теперь давайте все же выслушаем ее мнение о правилах отчисления студентов…
После того, как заседание закончилось, Тихонов снова пригласил Веру в свой кабинет:
— Послушай, товарищ Старуха, ты на заседании столько наговорила… тебе не кажется, что где-нибудь на Соловках тебе было бы уютнее?
— Возможно, но тогда страна лишилась бы выдающегося химика.
— От скромности ты точно не умрешь!
— Я вообще помирать ни от чего не хочу, но сейчас я просто факт констатирую. Я вон резину изобрела…
— Интересно как? Тут же химиков на факультете, причем знаменитых химиков, толпы буквально бродят, а все говорят, что ее именно ты придумала как делать.
— Это они мне льстят. Форма ухаживания такая за девочками… а как резину бутадиеновую делать, придумал Иван Иваныч Остромысленский еще в одиннадцатом году. Просто он до правильных катализаторов не додумался…
— А ты додумалась. Как?
— Эксперименты разные проводила в лаборатории, и подыскала… практически случайно. Вы же сами, наверное, знаете, что найти подходящий катализатор можно только методом тыка: повезет — не повезет.
— Не знаю я, у меня за плечами только шесть классов реального училища в Баку… не полные.
— А вот это паршиво: представитель научно-технического комитета в университете и с шестью классами… Но это дело поправимо, причем быстро поправимо: вы в училище математику изучали?