— Где, есть идеи?
— Там же где и этот: в Казани. А вот насчет резины для пробок… и для труб пастеризатора тоже — это мы в университете, думаю, к следующему лету отработаем.
— Ты говорила, полный аналог природного каучука?
— Аналог тоже сделаем, это нетрудно. Но для пищевиков нужны другие каучуки, силиконовые. Природный-то хоть немного, но резиной воняет. Совсем немного, но сделать лучше лучше чем хуже. Опять же, потом можно будет силиконовую резину буржуям впарить…
— Что сделать? Старуха, я уже давно не школьник и даже не студент, слова новые не всегда понимаю. Однако суть я уловил — но ты уверена, что через день после того, как ты эту резину… в общем, эту, которая лучше, им продашь, они сами такую же делать не начнут? Ведь нынешнюю, сама же говорила, они не производят только потому что не знают что мы ее не из спирта делаем.
— Не начнут. Просто потому что никто там не поймет во первых что это такое вообще…
— Думаешь, там химики глупее наших? Разберутся.
— Ну да, из чего это сделано — разберутся. А вот как сделано… я же эту резину буду делать из того же угля и песка.
— Какого песка?
— Белого, лучше всего болотного.
— Какого болотного?
— Если из болота торф весь вычерпать, то снизу будет очень чистый песок: в болоте вода кислая, за столетия кислота эта все примеси кроме собственно кварца растворит и унесет подальше — и вот этот песок будет лучшим сырьем для новой резины. Она, конечно, не для любого применения годится, но для пищевой промышленности окажется лучше всего иного.
— Так… и когда?
— Что?
— Резину эту ждать.
— Я что, на господа бога похожа? Ну, маленький кусочек, вот такой, — Вера показала на кончике пальца, — я вам к концу месяца точно принести смогу. А вот про массовое производство… оно-то куда как посложнее будет, чем бутадиеновый каучук из угля получать. Нужны будут реакторы специальные, оборудование всякое непростое.
— И ты знаешь какое? Где купить?
— Какое — знаю, где купить — нигде, самим делать придется.
— Чертежи есть? Подыщем завод и…
— Ничего не выйдет. Во-первых, чертежей нет, а во-вторых, нет материалов, из которых те же реакторы делать можно. И сразу скажу: материалы тоже никто пока в мире не делает.
— Мне вот буквально интересно стало, как это ты про резину… про разные резины…
— Мне тоже интересно, я книжки всякие читала, журналы, думала о них — и придумала. То есть я думаю что придумала, а правильно ли придумала — вот через месяц я и скажу. То есть или покажу такую резину, или признаю, что я просто дура.
— Это будет интересно поглядеть… на твое признание. Ладно, что хотел — спросил. И ты это… извини, если я тебя вызвал сюда напрасно… но все же не совсем напрасно. Мне тут доложили, что ты автомобиль купила через Внешосылторг…
— Ну да, деньги-то есть, а зимой на мотоцикле ездить холодно наверное.
— А что за машину купила? Роллс-Ройс поди?
— Ну не настолько же я и дура. Хадсон Ессекс Супер Сикс седан, он и недорогой, и зимой в нем тепло.
— А ты машину-то водить умеешь или тебе еще и шофер будет нужен?
— Не нужен шофер, сама научусь. Мотоцикл-то освоила, а автомобиль, говорят, даже проще водить.
— Ну-ну… молодец, а я к чему: за то, что ты выпуск сока наладила, правительство приняло решение тебе автомобиль подарить. Но так как ты его уже купила, и он уже в Москву доставлен, то мы тебе ее лишь оплатим. Да, еще спросить хотел: а чем ты там наладилась ягоды да фрукты мыть? Народ не отравится?
— Насчет народа не знаю, а я сок этот с удовольствием пью: каюсь, сперла я с завода дюжину бутылок.
— Не сперла, а взяла для тщательной профессиональной дегустации! — рассмеялся Валериан Владимирович. — Ну а все же? Если твоя химия на фабрике закончится, они бурду какую-нибудь не начнут гнать?
— Не начнут, им химиката на три месяца работы хватит, а я потом еще сделаю. Химикат простой, его еще в восьмом году немцы синтезировали… и там как процесс-то идет: сначала ягоды просто моют, потом в моем растворе топят — все вредные микробы дохнут, а всякие плохие ягоды при этом всплывают. Потом моют в кипяченой воде под душем, воздухом сушат — и только потом в миксер отправляют. Но даже если со шкурки что-то из химии моей и не смоется, то все равно шкурка на фильтре остается, вдобавок эта химия для человека вообще не вредная… Да, вот еще что: там остается очень много косточек виноградных…
— А тебе их жалко выкидывать? Ну так съела бы.
— Мне их выкидывать жалко потому что я знаю, как их них виноградное масло вытащить. Между прочим, не хуже кедрового оно. Но это потом доработаем, пока у нас одна мелкая фабрика… хотя косточки-то и при изготовлении вина чуть не тоннами в отход идут?
— Масло из виноградных косточек… ну и фантазия у тебя! Впрочем, лишнего масла не бывает… Пресс нужен? Это можно, прессы для масла у нас очень неплохие делаются.
— Пресс не нужен, не изобрели еще такой пресс, который из виноградных костей масло выжмет. То есть из неподготовленных костей, а для подготовки опять химия нужна… простая, но мне пока недосуг ей заниматься. Мне учиться надо, а на учебы времени и так не хватает.
— Куда тебе еще учиться? Ты, я гляжу, на лету всякое придумываешь…
— Ну да, придумываю. Про то, что выучить успела. А выучу больше — больше придумывать буду. И не так, как сейчас, а по настоящему.
— То есть ты резину понарошку придумала что ли?
— Плохо я ее придумала, потому что математику и физику современную не знаю. У меня получалось сорок килограммов в час делать — а наши, университетские физики с математиками подумали, подсчитали что нужно, мою установку полностью переделали — и с начала недели установка выдает по четверти тонны каучука. А вот если бы сама могла все раньше посчитать правильно… Учиться мне надо, чтобы правильно думать.
— Ну учись… если еще чего-то придумаешь, то дурью не майся, сразу ко мне приходи.
— Да, насчет приходить: вы вот о чем подумайте. Сейчас кто угодно к вам придти может…
— А это плохо?
— Отвратительно. Всяких шпионов и диверсантов толпы бродят… надо бы устроить тут бюро пропусков, дядек серьезных с маузерами у дверей посадить. И чтобы в здание могли войти только те, кому положено: кто здесь работает и кого по работе из других мест вызвали. А то мало ли что…
— Поясни слова свои…
— Вот, допустим, я шпионка и диверсантка.
— Ага, прям вылитая она.
— И к вам пришла — а потом опа! — с этими словами Вера вытащила свой «наградной браунинг». — И что, прощай, страна не забудет верного сына, отдавшего жизнь свою ни за понюшку табаку?
— Ты это… он у тебя заряжен?
— Нет, это я с собой ношу чтобы было чем орехи колоть.
— Какие орехи⁈
— Например грецкие, лещину-то можно и зубами разгрызть. Конечно заряжен! Но все же пулю я в ствол не досылала, — Вера вынула обойму, на всякий случай передернула затвор. — Вот держите… не насовсем, это посмотреть только.
Куйбышев прочитал надпись на пистолете:
— А чего, шпионка-диверсантка, не стреляла?
— Опять вы меня за дуру принимаете! Меня тут же и арестовали бы или даже просто пристрелили! Но я вообще стрелять не собиралась, только показала что случиться может!
— Очень наглядно показала… Ладно, я тебя услышал. Иди уже… старуха-шпионка… А насчет масла этого, виноградного, ты мне отдельно бумагу напиши, — крикнул он уже вслед выходящей из кабинета Вере.
Пистолет Вера стала с собой носить после того, как ей одногруппники рассказали о том, что одну из студенток чуть не изнасиловали буквально во дворе университета. Вера Андреевна с пистолетом обращаться умела — в войну пришлось научиться, применять его по назначению тоже пришлось — осенью пятьдесят третьего, и тогда рука не дрогнула. А значит, и сейчас не дрогнет, так что она, купив на рынке в шорной лавке несколько ремней и приличный кусок кожи, сшила себе кобуру «для скрытого ношения». Откуда у нее возникла идея сшить именно такую, она и сама не поняла — но получилось очень удобно: и при оружии всегда, и грабитель заранее не насторожится. Последнее было особенно важно: нынешние бандиты, видя у человека оружие, просто стреляли без предупреждения и грабили уже трупы — а Вере стать ограбленным трупом все же не очень хотелось.
