Тогда это оказалось ненужным (да и невозможным — химические установки, закупаемые в Германии, просто «по габаритам не помещались»), а теперь заброшенные строения оказались более чем кстати. В конце концов сам по себе газовый завод — штука довольно несложная, но строить печи с нуля — это ждать минимум полгода, причем полгода где-то с апреля, когда можно стройку начинать, а собирать новый газгольдер у уже имеющемся здании вполне можно и в зимнее время.
Конечно, добираться от университета в Бескудниково — дело не быстрое, только до Савеловского вокзала на трамваях от университета больше часа ехать, а ты еще в этот трамвай попробуй залезть! Да и пригородные поезда до Бескудниково ездили всего дважды в сутки, но, как Вера знала точно, если партия скажет «надо»…
Партия сказала, ВСНХ денег дал, Вера тут же посетила еще одного своего «старого знакомого» — инженера Дорохеева, который «через пять лет займется строительством химзавода в деревне Черное», ставшее к тому времени поселком Дзержинском — а сейчас кое-как перебивался мелкими контрактными заказами нэпманов, возжелавших осчастливить страну мылом. Но мыла в СССР уже хватало, так что мало нэпманов к Дорохееву с денежкой бежало — и уговорить его заняться новой стройкой труда не составило. А сама Вера этим заниматься даже ввиду не имела — просто потому, что очень мало разбиралась в вопросах строительства химических заводов.
Зато очень неплохо разбиралась собственно в химии, и смогла показать это всем в химическом отделении: и преподавателям, и студентам. Студентам особенно, так что на ее «картофельные лекции» приходили и студенты других отделений факультета, и даже с других факультетов, причем вовсе не с целью пожрать. С питанием у студентов стало заметно лучше после того, как пример «Сытого студента» как лесной пожар распространился по всем факультетам и в общежитии (Вера просто раздала «методичку» по созданию таких «коммун» комсоргам всех факультетов), просто студентам очень нравилось, как девочка просто и понятно объясняет кажущиеся поначалу осень сложными вещи. Ну да, опыт преподавания химии малолетним школьникам у Веры Андреевны никуда не делся…
Да и лекции Вера читала не только по химии: твердое убеждение Веры Андреевны в том, что «химику математику надо знать лучше чем физику» она и на общение с товарищами по учебе перенесла, так что среди студентов уже математического отделения некоторые ее лекции стали «неотъемлемой частью учебы». А преподаватели… все же в университете большая часть преподавателей — в том числе и на физико-математическом факультете — были учеными «старой закалки» и с неодобрением относились к новведениям в учебном процессе, однако «против политики партии» выступать не рисковали. А тут — ну захотелось студентам в таком виде заниматься в свободное от занятий времени, так имеют право. И профессора-математики с явным удовольствием помогали Старухе готовиться к таким лекциям, а Вера — тоже с удовольствием — быстро расширяла свои знания в том, чего ей «в прежней жизни» не хватало…
А Николай Дмитриевич все же «добрался» до девочки с вопросами по катализаторам — и спустя еще неделю у Старухи появился «личный куратор». Симпатичная девочка-аспирантка Саша Новосёлова: ее «куратором» назначил лично Николай Дмитриевич, выяснив, что в качестве катализаторов Вера использует довольно доступные металлы, а так же их соли и окислы — а Саша как раз металлами и занималась. Не просто металлами, а металлами редкими — а Зелинского удивило (и порадовало) как Вера интересно к этим металлам относится, изготавливая катализаторы. Просто на вопрос профессора о том, как она придумала способ покрыть приличную горсть наждачного песка микронным слоем кобальта, девочка ответила с обескураживающей наивностью:
— Да чего там придумывать-то было? Взяла наждак, растолкла в ступке…
— Эту часть вы можете опустить.
— А это, собственно, самой сложной частью работы и было. А дальше все вообще просто: взяла немножко октокарбонила дикобальта… надеюсь, вам неинтересно будет слушать как его изготовить? Так вот, октокарбонил расплавила, намочила им наждак, потом нагрела — он распался обратно на угарный газ и осевший на песчинках чистый кобальт. Честно говоря, правильнее было бы через спекшийся песок пары октакарбонила пропускать, но там за температурой без специального оборудования не уследить — так что как могла, так и сделала. Мне же для лабораторной установки его немного нужно было, так чего выделываться-то?
— Получается, что вы… мы таким манером любой катализатор по пористой структуре размазать можем?
— Конечно нет. Но вообще-то с карбонилами, мне кажется, много чего интересного сделать можно. Тот же хромокисный катализатор для получения бутадиена я почти так же делала, через гексакарбонил хрома. Только его не разлагала, а в кислороде сжигала на наждачной матрице — но там потруднее все же было… Я только одного не пойму: почему этот гексакарбонил сам по себе разлагается при ста шестидесяти, а в кислороде начинает гореть только при трехстах градусах предварительно никак не разложившись… Но вот так как температура кипения у карбинилов очень разная, ими можно металлы друг от друга разделять простой ректификацией.
— Ну, это не ко мне вопрос, а, скорее, к Ивану Алексеевичу… да, кстати, у профессора Каблукова этими вопросами как раз аспирантка одна занялась, вы не хотите с ней поработать?
— Вы бы еще сказали «ей поруководить». Она-то аспирантка, а я кто? Пер-во-курс-ница!
— Тогда… я тогда попробую договориться с Иваном Алексеевичем, чтобы он девушку эти вам… хотя бы в качестве куратора выделил. Насколько я понял, вы производили катализаторы эти поскольку взять их было просто негде готовые, так? Вот пусть аспирантка эту часть работы на себя возьмет: я уж не знаю, чего вы товарищу Куйбышеву наобещали за те деньги, что нашему отделению ВСНХ выделил, но уверен, что каучуковый заводик точно без катализаторов не заработает…
Однако по большому счету Вере каучуковый заводик был не очень-то и нужен. То есть нужен исключительно «в демонстрационных целях», ну и чтобы сколько-то денег на другие проекты получить — а основной целью Старухи было создание — в тех самых «двух неиспользуемых зданиях» — завода по выпуску химического оборудования. И ведь Куйбышев дал ей для достижения этой непростой цели практически карт-бланш: для строящегося «опытного завода» разрешалось забирать «неиспользуемые станки с неработающих предприятий» — а таких заводов и фабрик, остановленных после революции, в одной Москве насчитывались сотни. Большинство, конечно, были совсем мелкими — но и там попадались станки далеко не самые плохие, так что к началу марта «два здания» — которые были, по сути, недостроенными в войну складами при железной дороге — были заполнены станками. Что было очень хорошо, вот только сами по себе станки работать не могли. И с рабочими, рядом со станками стоящими, не могли — потому что в складах не было машины, которая должна была крутить валы этих станков. Инженер Дорохеев предложил было поставить в одном из цехов электрический мотор, причем он даже этот мотор откуда-то приволок — но идея всеобщей поддержки не нашла поскольку сейчас даже на станции Бескудниково электричество «кончилось»: по одни слухам генератор Ленин приказал в Кремль перенести на случай отключения от городской сети (что было, скорее, плодом воспаленной фантазии: бескудниковский генератор выдавал электричество с напряжением в семьдесят вольт и в Кремле точно никому нужен не был), по другим — его сперли на металл окрестные крестьяне (коих в сугубо дачном поселке Лианозово было чуть меньше чем вообще нисколько). Но электричества просто не было, так что электромотор проблему решить не мог — и станки «просто стояли». Однако товарища Старуху и это не волновало.
— Саш, а ты не знаешь где у нас можно нарыть сухих титановых белил? — поинтересовалась она у «куратора» как-то в начале марта, когда закончился «очередной цикл изготовления катализатора для бутановой установки».
