— Потому что никто не поверит, что первокурсница такое придумать смогла, но это и неважно. Важно, что если вы первокурсницу упомянете, то эффект будет совсем не тот, как если вы напишите «разработана в университете». Так-то звучит солиднее — для тех товарищей, к которым я с вашим заключением пойду. А польза будет как раз для университета.
— Пожалуй, вы правы… Старуха, как пить дать старуха. Нынче же заключение напишу и вам отдам. Или еще кому-то надо?
— Мне как раз лучше всего.
— Сделаю. А вы мне ответьте на парочку вопросов: какие тут использовались катализаторы? Я имею в виду и для бутадиена… для получения бутана.
— Ничего сложного, окись хрома на наждаке: здесь окись алюминия не реактоспособна, а просто пассивный носитель — это для бутадиена. А для бутана — там чистый кобальт на том же носителе, слой в долю микрона — зато активная поверхность в двухсантиметровой трубе уже получилась порядка двадцати квадратных метров.
— Да? А как вы наносили такой слой?
— Я же сказала: разговор будет серьезный. Это — действительно государственный секрет: вещество-то запатентовать нельзя, а технологию… ее патентуй-не патентуй, а буржуи все равно сопрут.
— Ну тут уже вы ошиблись: все же вещества, которые в природе не существуют, патентованию подлежат. Сами вещества, а не…
— Николай Дмитриевич, вы не ошибаетесь? Что, на самом деле можно запатентовать просто вещество?
— Нет, деточка, я не ошибаюсь…
— Так, тогда бросайте все и бегите а патентную контору. И патентуйте там дихлордифторметан! Я сейчас структурную формулу нарисую… вот, очень простая штука выходит. И настаивайте, чтобы и за границей его запатентовали, особенно в Америке!
— Это-то сделать можно, но зачем?
— Вы как холодильники устроены знаете? С компрессором?
— В общих чертах. Там аммиак…
— А вот эта гадость для таких холодильников лучше аммиака: ее проще давлением в жидкость превратить и испаряется она куда как шибче, то есть и холодит быстрее. Не так, конечно, сильно — но абсолютно безопасно: вещество практически ни с чем не реагирует, не ядовито совершенно… а еще им там в патентном бюро сразу скажите: если тем же американцам патент продадут меньше чем за миллион долларов, то продавца нужно будет расстрелять за нанесение огромного экономического ущерба нашей стране.
— Интересная структура… а как ее получить?
— Потом расскажу. Просто ее получить, куда как проще чем акрил и даже чем бутадиен. И опять — из угля. Еще из соли и, наверное, плавикового шпата… Ну чего сидите-то? Патентное бюро небось скоро закроется, а ждать до понедельника… есть подозрение, что если мы будем сидеть на попе ровно и в носу ковыряться сопли по столу размазывая, то американцы могут успеть раньше нас. И да, я название веществу придумала, его тоже пусть запатентуют…
Николай Дмитриевич так и не понял, почему он девочку послушался — но сделал все, о чем она его просила. Даже не так, сделал все, что она велела — но об использованных катализаторах она так ничего и не сказала. А спросить снова — профессор искал ее по аудиториям и лабораториям всю следующую неделю, но успеха в этом начинании не достиг: на учебу она просто не приходила.
А не приходила Вера учиться по очень серьезной причине: она как раз занималась «извлечением пользы для университета». С утра в понедельник она заявилась в партком, побеседовала с секретарем парторганизации университета — а затем на срочно собранном заседании уже комитета комсомола повторила сказанное в несколько «более расширенном формате»:
— Я целиком резолюцию профессора Зелинского зачитывать не буду, если кому интересно, то потом почитаете. А если вкратце, то у него на кафедре сделано серьезное такое открытие — но в промышленность мы его передавать не можем. Потому что десять грамм продукта — это вообще ничто, а по условиям конкурса нужно предоставить пару сотен килограммов. Но у нас нет нужного оборудования, и взять его негде. Да и заказать на стороне не выйдет: нет таких заводов, которые это сделать смогут.
— Старуха, ты так все здорово рассказываешь: мы сделали великое открытие, но оно никакой пользы не принесет. И что?
— И то. Вот, у меня есть, между прочим, список тех, кто это сделать на самом деле может. У нас же университет, и в нем учится довольно много студентов, у которых руки не из задницы растут. Например… сейчас, секундочку… вот, у нас только на физико-математическом рабочих-металлистов учится семьдесят два человека, причем — судя по тому, что им направления в университет выписали — работать они умели неплохо. Два потомственных часовщика… есть стекольщики, профессиональных каменщиков под сотню, даже печников пятеро.
— И что?
— Снова повторю: и то. Пусть мне комитет комсомола выпишет направление к товарищу Луначарскому, я ему лично все это расскажу, а еще расскажу, что возле заброшенного газового заводика в Лианозово простаивает большой такой пустырь. Газовый заводик мы — силами студентов, но за деньги наркомата — отремонтируем, рядом выстроим другие нужные нам помещения, и летом наладим для страны производство этого синтетического каучука, и делать его будем по две сотки килограммов… для разнообразия по две сотни в час. Государство заводику за каучук денежек отсыплет, мы на эти денежки общежитие отремонтируем… или даже новое построим, наладим централизованное снабжение студентов продуктами питания. Но даже не это главное…
— А что тогда главное? Нам просто интересно, что ты на самом-то деле предлагаешь.
— Что я предлагаю… сейчас мы только на кафедре профессора Зелинского много чего придумали — но придумали только на бумаге. Потому что химия — она здоровья не всегда прибавляет, и некоторые опыты проводить в центре Москвы категорически не рекомендуется. А там, в Лианозово, мы выстроим такую «удаленную лабораторию» — а же сказала, что вокруг пустырь огромный? И там мы получим возможность химичить от души: если кто и помрет, то только студент нерадивый, технику безопасности не соблюдавший — но так ему, дураку, и надо. Правда комсомол отдельно проследит, чтобы дураки в эту лабораторию не попали… я серьезно: есть довольно много химикатов, которые пользу могут принести огромную — но здесь с ними не то что работать, их даже хранить в этом здании нельзя!
— Почему? — удивился кто-то из комсомольцев.
— Потому что я живу тут неподалеку, и искренне считаю, что помирать мне рановато.
— А я, пожалуй, поддержу товарища Старуху, — хмыкнул секретарь парторганизации. — Пусть она к Луначарскому сходит: вреда нам от этого точно никакого не будет, а она так глазками полупает — и университету, возможно, что-то и перепадет.
— А я против, чтобы она в наркомат шла, — высказался секретарь комитета комсомола. — Ну придет она туда, ее спросят: девочка, ты кто? И ответит она что? Правильно: я, мол, член комитета комсомола — и куда ее такую пошлют?
— А ты верно говоришь, — заметил парторг, — но это дело поправимо. Вот прямо сейчас возьмем и выберем ее секретарем комитета комсомола…
— А я против! — взвилась вера. — Секретарь у нас освобожденный, а я учиться хочу!
— А мы тебя выберем неосвобожденным секретарем, вторым или — ведь второй у нас есть и тоже освобожденный — третьим. Будешь у нас третий секретарь по… научно-технической работе, и делать будешь что и раньше делала. А в наркомате тебя спросят — честно ответишь, что ты секретарь комитета комсомола Первого МГУ. Мне почему-то кажется, что там никто не станет уточнять, какой ты по счету секретарь… А как дело сделаешь — освободим тебя, по собственному желанию. Итак, кто за то, чтобы Старуху избрать секретарем комитета комсомола? Единогласно… Так, Старуха, вечером зайди в комитет, мы тебе мандат на переговоры с наркомом выпишем, только ты это…
— Что?
— Напомни, как тебя на самом-то деле зовут? А то, думаю, все уже и забыли как такая юная и шустрая Старуха в бумагах писаться должна…
Вера Андреевна о товарище Луначарском знала достаточно чтобы ни на секунду не сомневаться в полной бесполезности визита к нему даже секретаря комитета комсомола университета. Но ей, откровенно говоря, сам Луначарский был вообще неинтересен: в любом случае он был не в состоянии что-либо полезное сделать даже если бы и захотел. Но Старуха была уверена, что «не захочет» — и в ожиданиях своих не обманулась: на предписании, которое ей оформили в комитете комсомола, она все же смогла поставить резолюцию (за подписью всего лишь секретаря наркома) о том, что ее записали на аудиенцию на конец февраля. Ну сжалился секретарь, глядя на наливающиеся слезами глаза девочки, «отмазал» ее от суровых комсомольских руководителей…
