— Интересно вы лекции читаете, надо бы и нашим преподавателям вашу манеру изложения принять: вы, вроде и не о химии примеры даете, но ведь студенты наверняка все запомнят! Я, например, про день крота раньше и не слышал, да и значения числа Авогадро… я его и не знал даже — а теперь, думаю, до конца жизни его без запинки воспроизведу, даже спросонок.
— А детям по-другому то и рассказывать бесполезно, они запоминают лишь что-то необычное. Я и сама раньше про этот праздник не знала… просто прочитала где-то. И, хотя это может быть вообще выдумка какого-то товарища, запоминается легко. Но — и тут это главное — само число никому, по большому счету, и знать не надо, однако сегодня почти все слушатели наверняка поняли, что такое моль и как этими величинами пользоваться при планировании химических опытов.
— Это верно… но забавно, что вы своих слушателей детьми называете, словно вы и на самом деле древняя старуха.
— Привычка, я же пионервожатой была.
— И в угол их по привычке же отправляете?
— Ну… один раз по привычке сказала, а теперь это элемент шоу.
— Чего?
— Шоу, спектакля. Лекция должна быть интересной, а для этого из нее лучше всего именно такое театрализованное представление и устроить. Веселое, ведь для студентов-то этих очень забавно выглядит когда я их, как детей малых, в угол отправляю. Элемент легкой комедии — но очень помогает всем расслабиться. Обратили внимание — они не стесняются мне вопросы задавать если что-то не поняли? Потому что даже очень серьезные вопросы они рассматривают как развлечение — а развлечься-то кто не любит?
— Тоже верно… а пришел-то я зачем. Вы рыбу какую-то упоминали, фугу, которую каждый самурай съесть должен — но я с нашими зоологами говорил и никто о ней не слышал.
— Тоже понятно: фугу — это не название рыбы, а название блюда из нее. А рыба называется, если не ошибаюсь, иглобрюх. Смертельно ядовитая такая рыба.
— А почему тогда самураи ее есть должны?
— Чтобы доказать, что они смерти не боятся. Рыба-то не вся ядовитая, яд содержится только в печени, икре и молоках. Так что если рыбу правильно разделать, что есть ее можно. А если повар ошибется — противоядия-то нет! Там яд такой — тетродотоксин называется — он изменяет физиологию тканей организма, нервы перестают передавать сигналы мышцам и организм спокойно помирает. То есть в страшных мучениях помирает. А чтобы человека любого убить, хватает и пары миллиграммов, а семи-восьми миллиграммов любому хватит. Но прелесть рыбки не в этом: у нее скелет примерно такой же, как молекула полимера: внутренний объем в зависимости от того, как каждая косточка повернется, может увеличиваться в десятки раз. У нас ее называют вообще рыба-шар… но вы-то на Дальнем Востоке не были, вот и не знаете. Да, честно говоря, это и знать не обязательно: у час в стране самураев нет и, надеюсь, никогда больше не будет.
— Вера, а у меня еще один вопрос появился, пока я вашу лекцию слушал. Кое-что из рассказанного вами вообще-то хорошо известно, но в учебниках-то об этом нигде не писалось. Откуда вы это узнали-то все?
— Прочитала где-то, но точно не скажу где именно. У меня книжек по химии много, кто что в них написал, я не помню: мне не автор интересен, а содержимое.
— А взглянуть можно на книжки, которые вы читаете?
— Сколько сейчас времени, около восьми? Пойдемте со мной, покажу — тут недалеко.
Вера Николая Дмитриевича в гости пригласила не просто так, а для того, чтобы у него исчезли вопросы на тему «откуда девочка столько знает». Прочитала — а где конкретно… Книг по химии у нее было уже не просто много, а очень много — хотя, по большому счету, это вообще случайно вышло. Однако любую случайность нужно тщательно подготовить — и только при этом условии получившийся случай станет счастливым.
С первых дней учебы вера, имеющая, по нынешним временам, просто «кучу денег», каждые выходные бродила по барахолкам в поисках всего полезного — в том числе и полезных книг. Ей удалось купить «Органическую химию» Менделеева, причем и первое — однотомное — издание, и двухтомник тринадцатого года. Конечно, при наличии двухтомника первое издание представляло лишь «исторический интерес», а лишних денег у Веры все же не было — но двухтомник ей попался гораздо позже. А в октябре ей и вовсе повезло.
На книжном развале она вдруг заметила хорошо ей знакомую монографию «Аналитическая химия» — по которой она училась в Сорбонне. Но у прилично одетого, но явно страдающего тяжелым похмельем мужчины лежал лишь второй том. Для Веры это было некритично — но продавец, заметив блеснувший в глазах девочки интерес, тут же начал нахваливать столь необычный товар:
— Барышня, купите книжку' Смотрите, какая она красивая: буковки золотые, обложка… вы не смотрите, что тут порвана немного, если на полку ее поставить, то и не видно совсем. Да и прошу недорого, рупь всего!
— Ну да, недорого. Тут вот циферка «два» нарисована, а где с циферкой «один»? Полтинник дам… нет, не дам, зачем мне только вторая книжка?
— А у меня и первая есть! Наверное… там их много разных, с циферками и без циферок.
— Краденая⁈
— Как можно, барышня! Мне комнату дали, а в ней книжек было — весь шкап заставлен. Я выкинуть хотел, а жена говорит, что лучше продать: вдруг кто купит. То есть вдруг кому нужны эти книжки… Те, что на русском книжки были, я уж продал, а эти… третье воскресенье тут стою…
— А посмотреть на другие книжки можно?
— Можно, почему нельзя. Только уговор: если вы с циферкой один найдете, то обе заберете… за рупь обе отдам. Тут недалеко, можем прямой сейчас пойти. Вот только… барышня, мне идти-то тяжко, а вот если вы аванс в двугривенный дадите, я на минутку в лавку забегу… вот, книжку держите, ваша она за двугривенный будет — чтобы не подумали что я сбечь решу.
Идти было не очень далеко: мужик привел веру в дом возле Кузнецкого моста — и комнате, в которой мужа (все же успевшего двугривенный пропить) ждала явно недовольная этим событием женщина. Однако женщина (очевидно, жена мужичка) Веру не заинтересовала, она ее, можно сказать, и не заметила. Потому что сразу заметила стоящие на неказистой этажерке книги. Очень интересная тут подобралась коллекция: почти половина книг была посвящена химии. Правда, ни одной на русском языке не было — но вот вере Андреевне это было вообще неважно:
— А почем вы все книги продать можете?
— Все? Так… за сто рублей отдам! Всего за сто, а тут такая прорва книжек-то, и все такие… иностранные! Сто рублей честной ценой будет…
— Да, вижу зря я с тобой пошла. Ну какая это прорва? Тут всего-то… не мешай считать… всего-то сорок две книжки. Если по полтиннику за каждую, то…
— По рублю!
— Я что, на дуру деревенскую похожа?
— По рублю, и я еще четыре даром добавлю… они только снаружи немного попачканы — а задарма совсем отдам.
— А давай за пятьдесят рублей все, я еще три добавлю в кожаных обложках… и вот из-под цветов тоже все книжки отдам!
Века оглянулась: на подоконнике стоял штук пять горшков с цветами, и стояли они почему-то на книгах — сильно покоробившихся от воды. Но внешний вид был не особо важен: судя по изрядно покореженному корешку одной их книг была очень интересная монография немецкого химика Вильгельма Оствальда.
— А что за кожаные обложки? Опять рванина покоробившаяся?
— Нет, сами, барышня, смотрите! — мужик вытащил три толстых тома откуда-то из-под дивана. — Кожа натуральная, сафьян! ПО трояку за такую брать — и то мало! Я их сапоги при случае чинить припас, но вам…
— Хорошо, я возьму все книги за пятьдесят рублей, но ты их упакуешь, извозчика поймаешь и в пролетку книги погрузишь.
Мужик оглянулся на стоящую у стены и злобно глядящую на него жену, вздохнул:
— Договорились, давайте, барышня, деньги.
Вера полезла за пазуху, но вместо денег достала браунинг: что-то во взгляде мужика ей не понравилось.
— Деньги отдам когда книги в пролетке окажутся. И ты не бойся, я не обману: сам видишь, что если бы хотела, то просто так все книжки забрала бы и никто бы не вякнул: пистолет-то у меня наградной, стрелять я право имею. А насчет денег — вот, смотри, два червонца и тридцатка. Твоими будут как только книги в пролетку лягут… Бечевка есть книги перевязать?
