— Что значит «сам поверит»?

— Именно то, что я сказала. Или я по-русски говорю непонятно? Человек, который руководит — а комсорг должен именно руководить своей группой — должен верить в то, чем он занимается. И передавать свою веру, свои убеждения товарищам. Вдохновлять их, при необходимости помощь оказывать в комсомольской работе, определять цели этой работы — и стремиться к тому, чтобы эти цели были достигнуты. Вот вы предлагаете товарища Малкина — кстати, это кто? Пусть товарищ Малкин расскажет нам кто он, чем занимался, как он видит свою работу на посту комсорга, что предлагает сделать и как…

Вообще-то это был, по мнению Веры Андреевны, беспроигрышный ход: в подобных выступлениях огромную роль играет опыт и умения внятно излагать мысли — если эти мысли вообще имеются. И — возможно даже в большей степени — желание эти мысли донести до слушателей. А у предложенного комсомольской организацией парня ни опыта, ни даже желания что-то рассказать не было. Типичный представитель, как подумала Вера Андреевна, «партийных функционеров»: ему сказали «надо» — и он, не задумываясь, ответил «ну да, если это так нужно, то наверное… есть». И в мнении своем укрепилась, когда Иван Малков поднялся, сбивчиво рассказал, что родом он из какого-то небольшого городка, отслужил полтора года в армии, потом два года работал на заводе. А про комсомольскую работу сказал, что «надо повышать успеваемость» и «повышать политграмотность и культурный уровень» — в общем, примерно всё, как и предполагала Вера Андреевна. И она снова высказала то, что по поводу этого выступления думает:

— У меня нет ни малейших сомнений в том, что Иван — человек хороший. Но вот в качестве комсомольского вожака он работать не сможет: и себя измучает, и работу всю завалит. Иван, ты бы еще сказал «и вовремя собирать комсомольские взносы». Вот взносы собирать ты действительно сможешь прекрасно — но разве работа комсорга в этом заключается?

— А в чем? — со слабо прикрытой злобой в голосе спросил представитель комитета факультета.

— Она заключается в работе, причем именно в комсомольской. Комсомольцы должны замечать недостатки и их устранять. Сами не смогут — так должны поднимать на устранение недостатков тех, кто способен в этом помочь. Повышать успеваемость — это вообще не задача комсомола, этим наши преподаватели занимаются. Но есть куча дел, которыми преподаватели заниматься не могут — да и не должны. Один простой пример: наши товарищи — в том числе и некоторые из присутствующих здесь — живут в общежитии. Живут по сорок человек в комнате, спят на полу потому что кроватей нет, питаются неизвестно чем. Я тут заходила в общежитие, так ребята там набрали листьев капустных на помойке у рынка и щи себе варили… Это что?

— Что?

— Это — как раз поле деятельности комсомольской организации. У нас на факультете народу сколько? Только на первом курсе, причем на одном химическом отделении, если мне память не отшибло, почти четыреста человек. И каждый, между прочим, что-то да умеет делать.

Вера Андреевна, сама того не замечая, вышла вперед, поднялась на невысокую кафедру, оглядела товарищей:

— Комсомольская организация должна быть именно организацией, мы должны прежде всего выявить свои ресурсы, возможности, а затем, используя эти ресурсы и возможности, решать задачи, которые мы — подчеркиваю, мы сами — должны себе поставить. И вот начинать нужно именно с этого: с организации и постановки задач. Пока я вообще не вижу, что хоть кто-то собирается этим заниматься, но если мы не будем этим заниматься, то кто? Пушкин будет в общежитии уют создавать?

— Вообще-то это обязанность руководства университета… — негромко, но очень уверенно сказал кто-то.

— А пока руководство не устроит нам рай на земле, мы прекрасно проживем и на помойке…

Эти две позиции ну никак не укладывались в головах студентов одновременно, и в аудитории потихоньку поднимался настоящий гвалт: каждый стремился высказать свое бесценное мнение очень мало пытаясь прислушиваться к оппонентам. Что-то подобное Вера Андреевна наблюдала в школе, когда в седьмых классах она демонстрировала простейшие опыты, при которых реактивы резко меняли цвет: почему-то половина школьников думала, что учительница просто ловко подбросила к пробирку краску, а вторая половина — что первая половина является идиотами, и обе половины старательно убеждали «идеологических противников» в своей правоте. И способ приведения класса к тишине у нее тоже был отработан — так что, на секунду снова почувствовав себя высокой (под сто восемьдесят) и мощной (сильно за сотню килограммов) «химичкой», Вера Андреевна громко произнесла:

— Дети! Ну-ка закончили мне галдеть! Или мне придется…

— Дети? А ты тогда кто? Старуха?

Вера Андреевна знала, что школьники (именно семиклассники) ее иногда за глаза ее старухой и называли, и это ее сильно раздражало. Вот и сейчас, услышав это слово, она не удержалась:

— Ну старуха, ну и что? Зато глаза не ослепли и мозги не заплесневели! Я в общежитие на пять минут зашла и увидела, что так жить нельзя — а даже те, что там уже жил, этого так и не заметили. И это лишь один пример… — и только высказав все это, она сообразила, что со стороны девочки двенадцатилетней все это прозвучало в лучшем случае анекдотично. Однако студенты-то в основном были людьми уже достаточно взрослыми и все же восприняли сказанное как шутку. Но в любом случае гвалт прекратился, а кто-то из студентов примиряющее сказал:

— Старуха, а ты сама-то готова стать комсоргом? Расскажи тогда о себе, а то я только имя твое знаю.

— Комсоргом? Могу. Зовут меня Вера Синицкая, в комсомоле с двадцать второго, работала старшей пионервожатой в школе…

— Но здесь-то не школьники, — отреагировал кто-то с необидным смехом.

— Это да. Но школа была в Хабаровске, а там, если кто не в курсе, половина школьников — это дети каторжан. Не политкаторжан, а просто каторжан: воров, убийц, насильников — и понятия о жизни у них соответствующие были. Но я с ними справлялась, и справлялась видимо неплохо: меня же в награду за эту работу в университет учиться отправили. И с вами справлюсь…

Кто-то их парней тихо захихикал.

— Даже не думай: у меня и наградное оружие есть, и я им очень неплохо умею пользоваться. Причем — Вера Андреевна вспомнила небольшой эпизод военного времени — я даже могу и не стрелять: голову проломить рукояткой и без стрельбы сумею. Причем с пяти метров — наверняка, были прецеденты.

Эпизод на самом деле был более смешным, чем трагичным: она увидела, как в очень шумном цехе какой-то молодой рабочий пытается открыть «неправильный» вентиль. Если бы открыл — установка наверняка взорвалась бы, и Вера Андреевна, понимая, что докричаться до рабочего у нее не получится, просто швырнула в него пистолет — единственное, что подвернулось под руку — в надежде, что тот хотя бы обернется и увидит подаваемые ему знаки. Но она и тогда была женщиной высокой, да и силушку еще не растеряла — в общем, рабочего она просто вырубила, попав рукояткой пистолета в голову. Разбирая этот инцидент директор завода сказал:

— Если бы ты его убила нахрен, то пришлось бы тебе орден давать, а так отделаешься денежной премией в размере месячного оклада.

— А почему за убийство орден?

— Потому что тогда пришлось бы органам объяснять, что ты диверсанта ликвидировала, а сейчас выходит, что ты просто разгильдяя правильно перевоспитала и от смерти наоборот спасла. Тоже дело нужное, но… короче, учись пистолеты лучше кидать! Кстати, а почему не стреляла-то?

— Стрелять? В цехе по производству пороха?

— Два месячных оклада, иди, тренируйся пистолетами швыряться…

Но это было давно и вообще в прошлой жизни, а сейчас…

— А старуха-то дело говорит, давайте ее и выберем, — снова раздался тот же голос.

— Только с одним условием, — Вера Андреевна снова взяла происходящее в свои умелые педагогические руки. — Дел у меня будет много, одной не справиться, поэтому для тех, что попроще — вроде сбора взносов — я предлагаю выбрать мне заместителем Ивана Малкова.