– Слушай, старик, – повернулся водитель к Полано. – Мне все это не очень нравится. Мне не нужны проблемы. Я семейный человек…

Полано рассмеялся. «Он думал, мы мочить кого-то едем», – рассказывает Ник. Он быстро и спокойно объяснил, что ничего плохого или противозаконного не происходит. Тем не менее водитель играл ключевую роль в истории, о которой завтра будет говорить весь мир.

– Не переживай. Все с тобой будет хорошо, – уверил Полано шофера, а затем показал пальцем на лобби отеля: – Вон там сидит парень, который оставит тебе большие чаевые.

Этим парнем был Джим Лайтс. Он почти год детально разрабатывал план сложнейшего побега. Теперь он сидел и ждал. Пил чашку за чашкой кофе, читал газету вдоль и поперек, всячески стараясь слиться с мебелью лобби гостиницы «Шило Инн», чтобы не привлекать внимания.

Пока Полано успокаивал шофера, к отелю подъехал автобус. Он быстро опустел. Пара десятков молодых и голодных парней устремились в обеденный зал, где уже подавали ужин. Последним из автобуса вышел тот, о ком завтра напишут все газеты.

Сергей Федоров увидел человека, сидевшего в лобби с газетой «Ю-Эс-Эй Тудей», и спокойно подошел к нему.

– Ну что, Джим, пойдем? – Федоров подтянул свой английский и спросил таким тоном, будто говорил о погоде.

Лайтс поднялся, они вышли через черный ход и направились в сторону лимузина. Уже почти покинули отель, как вдруг перед ними открылись двери лифта – там стоял один из товарищей Федорова по ЦСКА. Он был высокого роста и старше Сергея.

Федоров остановился. У Лайтса сердце в пятки ушло. Попались.

– Я сейчас, Джим, – сказал Федоров.

– Сергей, пойдем, пожалуйста, – взмолился Лайтс.

– Тридцать секунд, – ответил Федоров и направился в сторону Сергея Чекмарева – своего самого близкого и надежного друга в мире, где доверие встречалось редко и его легко было потерять. Чекмарев был массажистом и менеджером по экипировке сборной Советского Союза, а также соседом Федорова по комнате.

– Пойдем на ужин, – сказал Чекмарев.

– Не могу, – ответил Федоров, – Мне надо идти.

– Куда это ты собрался? – спросил Чекмарев со смехом.

– В Детройт.

– Ну-ну. Давай, пошли, – сказал Чекмарев. – За ужином расскажешь.

– Нет, меня уже ждут. Я пошел.

– Нет, нет, нет!

Сергей развернулся и ушел. Он не оборачивался.

«Я понимал, что он может схватить меня и притащить к тренерам, – вспоминал позже Федоров. – Он был в два раза больше меня. Я вообще не знал, чего ожидать. Немного нервничал. Но потом все равно четко дал ему понять – я действительно ухожу».

Федоров проводил своего друга до лифта. Прежде чем проститься с ним в спешке, растрогавшись, Сергей достал из кармана все деньги, которые накопил за четыре года профессиональной карьеры в Советском Союзе, и отдал их Чекмареву – все $1500.

«Это был знак моей признательности на случай, если у него возникнут проблемы из-за того, что сбежал его сосед», – поясняет Федоров. Он прекрасно понимал, что в советской системе того времени преследовались люди, которые были просто в кругу тех, кого считали проблемными элементами общества.

Федоров вернулся к Лайтсу, и они прыгнули в ожидавший их лимузин. Через двадцать минут вся четверка уже сидела в роскошном «Гольфстриме», который принадлежал Майку Иличу. Самолет стоял с полным баком, уже готовый к взлету. Так было положено начало побегу одного из самых ярких молодых игроков Советского Союза.

23 июля 1990 года, спустя почти год с нашей первой встречи в Хельсинки, Сергей Федоров, которому через пять месяцев исполнится двадцать один, приземлился на своей новой родине и начал карьеру в Национальной хоккейной лиге.

– Он был у нас в Детройте еще до того, как его хватились русские, – утверждает Полано.

Вскоре после того, как Федорова ввели в Зал хоккейной славы в ноябре 2015 года, Сергей признался в одном интервью: он не знал, что думать о нашей встрече в Финляндии, когда я показал ему список игроков, выбранных на драфте «Ред Уингз», а также передал медиагид с письмом, где ему предлагалось бежать в Детройт.

– Я тогда вообще не понимал, что такое драфт, кто такие «Ред Уингз», да и вообще про НХЛ мало что знал, – говорил он. – Я просто подумал: «Хорошо, допустим. Дальше-то что?» Такая у меня была реакция. Представить не мог, что поеду куда-то через год.

Но то письмо зародило в нем чувство тревоги.

– Это был волнительный момент, даже неприятный, – продолжал Федоров. – Потом я прочитал письмо и все понял. Даже дух захватило.

Дух захватило так, что Федоров не стал торопиться и подписывать контракт с главным тренером и руководителем ЦСКА Виктором Тихоновым. Армейский клуб хотел продвинуть Сергея по службе, сделать его лейтенантом вместо рядового. Это существенно сказывалось на престиже, зарплате и прочих льготах. Однако все это не просто так. Контракт был рассчитан на двадцать пять лет.

Виктор Федоров, отец Сергея, просил сына принять это предложение, которое того и так искушало. Но сумма в долларах, которую младший Федоров увидел в Хельсинки, заставила его взглянуть на ситуацию иначе. Вернувшись домой в Москву, он обратился к единственному человеку, которому мог доверять за пределами хоккейного круга и семьи, – Валерию Матвееву. Тот был спортивным корреспондентом «Правды» – в то время одной из двух общенациональных газет в Советском Союзе. Другая газета называлась «Известия» (русские любили поговорку: «В «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды»).

Матвеев был небольшого роста, носил очки. Возраст – чуть меньше тридцати. На его глазах Федоров за четыре года в ЦСКА стал настоящей звездой. Валерий был первым журналистом, написавшим большую статью о Сергее, снискал его доверие. Мне же, в свою очередь, доверял Матвеев после ряда продолжительных бесед в Москве спустя примерно пять лет после развала Советского Союза.

– Ему тогда было лет семнадцать, он еще за Минск выступал, – вспоминает Матвеев. – Помню, написал, что он хороший парень и талантливый игрок. Привел цитату Тихонова о том, как Виктор Васильевич планировал, что в будущем в ЦСКА тройка Федорова, Александра Могильного из Хабаровска и Павла Буре из Москвы придет на смену легендарным Игорю Ларионову, Сергею Макарову и Владимиру Крутову, составлявшим звено КЛМ. Тихонов пристально следил за молодежью. Когда он взял Сергея в ЦСКА, тот сразу стал его любимчиком. Федоров много не болтал, упорно трудился, был высоким и сильным. Тихонов понимал, что столько плюсов в одном человеке редко найдешь. Но, получив то письмо, Сергей впервые серьезно задумался о будущем в НХЛ, – продолжает Матвеев, который сразу посоветовал Сергею уйти из ЦСКА, чтобы выступать в Соединенных Штатах.

«Я не готов, – ответил Федоров. – Мои родители очень расстроятся, если я сейчас передумаю и уйду из команды».

Виктор Федоров давил на сына и твердил, что ЦСКА будет лучшим продолжением его карьеры. На другом плече Сергея висел Матвеев, который годом ранее писал о побеге Могильного. Матвеев лучше разбирался в ситуации. Он видел махинации советского государства и, что гораздо важнее, чувствовал перемены в политическом курсе доживавшего свои последние дни Советского Союза.

– Я понимал, что нас ждут большие изменения в ближайшем будущем, – признается Матвеев. – И сказал Сергею, что подписать контракт с ЦСКА – это глупая затея. Потому что потом будет трудно его разорвать. Тяжело играть в хоккей под руководством человека, который еще и командир твоей части. Стоит ему разозлить Тихонова, как тот запросто может отправить его служить двадцать пять лет на китайской границе.

Примерно в то же время в самом ЦСКА происходили события, которые зеркально отражали то, что творилось с ослабевающей коммунистической системой. Они также подчеркивали, насколько Федоров был важен для своего клуба в будущем. Звезды первого звена, включая центрального нападающего Игоря Ларионова и защитника Вячеслава Фетисова, который был капитаном команды и майором советской армии, начали войну против Тихонова.