– Этот парень никому не хотел уступать. Он бегал по площадке, бил и канадцев, и американцев – вообще всех подряд. Ему было все равно, против кого играть, – вспоминает Мюррей. – Возвращаясь со смены, он снимал сетку и наплечники, и сразу становилось понятно, что у него травма. Но Константинов снова выходил на лед и продолжал биться. Он играл как сумасшедший. И после каждого силового приема на его лице сияла улыбка. Было четко понятно: если есть возможность, такого парня надо обязательно брать в команду. Он был прирожденным воином.

В «Детройте» Константинов играл так же хорошо – и даже лучше.

– Владимир был готов на все, чтобы помочь команде, – добавляет Мюррей. – Вне всяких сомнений, он здорово усилил «Ред Уингз». Познакомившись и поработав с ним немного на тренировках, я полностью уверился: он станет биться до конца в каждой смене.

Именно за это его и любили партнеры по команде.

– Лично для меня Владимир Константинов был идеальным защитником, – рассказывает Жерар Галлан, который прочно обосновался на левом краю тройки Стива Айзермана, когда в команду пришла российская молодежь. Галлан, который и сам любил побороться на площадке, пришел в восторг от игры Константинова. – Он был одним из самых жестких хоккеистов среди тех, с кем мне довелось играть. Я говорю не о драках, а о самом стиле его игры – как он боролся, как проводил силовые приемы, как втыкался… Он мог все. Здорово контролировал шайбу. Хорошо отдавал передачи, постоянно подключался к атакам. Он играл очень плотно и жестко. Исподтишка не бил, но мог сыграть грязно – и ответить за это тоже мог. Его боялись все команды. Как только соперники пересекали синюю линию, он заставлял их платить по счетам. Он однозначно изменил представление о российских хоккеистах.

Игорь Ларионов, игравший с Константиновым в ЦСКА, а затем и в «Детройте», выразился более лаконично:

– Владимир был жестким сукиным сыном. От него было трудно спрятаться.

Константинов привыкал к новой жизни в Северной Америке и со временем раскрылся с другой стороны. В какой-то момент он перестал быть в раздевалке нелюдимым ворчуном, пусть даже по-прежнему передвигался по ней как восьмидесятилетний старик. Возможно, из-за того, что он всегда мог поговорить с Сергеем Федоровым на родном языке, Владимир медленно учил язык своей новой страны.

– У Владди были проблемы с английским, – вспоминает Галлан. – Мы всегда прикалывались над ним. Он, как правило, просто бурчал что-то в ответ.

Партнеры и тренеры любили и уважали Константинова за то, что он терпеть не мог, когда кто-то не выкладывался в полную силу – даже на тренировках. Он абсолютно не стеснялся откровенно говорить об этом, особенно самым близким людям.

– Константинов злился даже на других русских игроков, – говорит Галлан. – Владди приходил пахать каждый день. Мы видели, как другие русские иногда сачкуют на тренировках. Тут же он подъезжал к ним и пихал изо всех сил. Он на дух не переносил, когда кто-то отлынивает от работы.

Характер играет огромную роль в успехе команды, и Константинову было его не занимать. Его партнеры поняли это сразу и старались от него не отставать. Его поведение было заразительным, именно поэтому «Ред Уингз» быстро превратились в одну из лучших команд НХЛ.

– Он был открытым парнем, и ребята в команде быстро взяли его под крыло, – вспоминает Мюррей. – А затем уже и он взял их под свое крыло на льду. Владимир Константинов, вне всяких сомнений, был одним из лидеров команды в раздевалке. Он круто изменил судьбу «Детройта».

Слава Козлов ехал на заднем сиденье роскошного белого лимузина. Не исключено, что такой машины на Ulitsa Novaya скромного района российского секретного города не видели раньше никогда. Он повернулся к своему другу Алексею Мельнику и сказал:

– Люди подумают, что Борис Николаевич приехал.

Они усмехнулись: Козлов имел в виду первого президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина.

Этот лимузин, если верить водителю Игорю, был вторым по длине в Москве. Автомобиль притормозил у одного таунхауса, стоявшего в ряду с точно такими же на узкой и испещренной ямами улице в городе Воскресенск. На дворе стоял ноябрь 1994 года. Дом, в котором прошло детство Козлова, находился всего в паре шагов от хоккейной площадки, где жители собирались не реже, чем в любой из местных православных церквей.

Невдалеке на горизонте виднелись громоздкие фабричные здания, которые производили химикаты и обеспечивали местных жителей работой. В свое время коммунистические чиновники решили скрыть Воскресенск от посторонних глаз. Согласно Центру экологической политики России, огромный химический комбинат имени И. В. Сталина производил синильную кислоту, также известную как цианистый водород. Это бесцветная, чрезвычайно ядовитая и легковоспламеняющаяся жидкость, которой есть множество применений. В числе прочего ее используют как химическое оружие. Сегодня, как утверждают русские, комбинат производит сельскохозяйственные удобрения.

Анатолий Козлов был в этом городе заслуженным тренером по хоккею. Той осенью его сын Слава должен был играть в Детройте на «Джо Луис Арене». Однако во время первого локаута НХЛ, вызванного недовольством игроков, он решил навестить родной город, а заодно привез с собой одного западного журналиста, что было невозможно представить еще за пару лет до развала Советского Союза.

Локаут продлился четыре месяца. В это время игроки НХЛ старались максимально поддерживать себя в форме, что-то зарабатывать и популяризировать хоккей. Главные звезды лиги советской закалки Игорь Ларионов, выступавший за «Сан-Хосе», а также Слава Фетисов из «Нью-Джерси» решили организовать команду из бывших игроков сборной СССР, уехавших в НХЛ.

Команда должна была провести серию матчей по всей России. Ларионов договорился о финансовой поддержке с одной компанией из Силиконовой долины, а Фетисов воспользовался своими связями в политике, чтобы двум статусным беглецам – Сергею Федорову из «Детройта» и Александру Могильному из «Баффало» – были вручены новые российские паспорта на торжественном приеме в Кремле. Всего пару лет назад об этом можно было даже не мечтать. Коммунистический режим того времени скорее осудил бы обоих как предателей и приговорил к длительным тюремным срокам, и это они еще легко отделались бы.

Славы Козлова не оказалось в списке игроков НХЛ, приглашенных на этот пикник. Он тихо вернулся в Москву и снова начал тренироваться с Центральным спортивным клубом армии – той самой командой, из которой ушел три года назад, а потом судился в Детройте из-за нарушений условий контракта.

Когда Козлов любезно пригласил меня к себе в Воскресенск, чтобы познакомить с семьей и показать один из главных оплотов российского хоккея, я с радостью ухватился за эту возможность. Встретился с его родителями Анатолием и Ольгой, а также с дедушкой. Последний был патриархом семейства и несколько раз поднимал рюмку (Na zdarovye!) изумительной русской водки за своего сына, который был прославленным тренером, а также внука, строившего звездную карьеру в Северной Америке.

Мы пировали по-царски. Мама Славы приносила одну тарелку русских деликатесов за другой. Копченая рыба, несколько видов сыров, домашний хлеб и пирожные – все это она готовила на маленькой кухне. В перерыве между блюдами Анатолий отвел меня в еще одну небольшую комнату – бывшую спальню Славы, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Он с трудом сдерживал эмоции, рассказывая мне о том, как он гордится своим сыном.

– Я немного расстроился, когда нашим первым ребенком стала дочь, – говорил Анатолий. – Надеялся, что у меня будет мальчик, и, может быть, однажды он пойдет по моим стопам. Когда родился Слава, я написал записку и отправил жене. Я сказал, что всю жизнь буду носить ее на руках за то, что она подарила мне сына.

Анатолий гордился тем, что Слава играет в Северной Америке – в лучшей лиге мира. Он был благодарен жителям Детройта за то, как они приняли его сына вместе с другими российскими игроками. Затем он взял меня за руку и вывел на улицу в холодный и серый ноябрь. Зима, как и всегда, уже совсем скоро придет в этот российский край. Мы подошли к торцу двухэтажного дома. От дороги, которая видела дни и получше, его отделял забор. Жестами Анатолий обратил мое внимание на низину между двух яблонь. Совсем небольшую, примерно пять на три метра, не больше. Но этого было достаточно. Осенние дожди падали в эту низину и замерзали на земле, образуя небольшой клочок гладкого льда.